Фата-Моргана 7 (Фантастические рассказы и повести) - Табб Эдвин Чарльз - Страница 48

В силе есть тайна и магия. Назовите это массовым психозом. Назовите даром божьим или манной небесной — все равно вы будете ходить вокруг да около настоящего названия, которое сами не понимаете. Натан отдал все свои силы этому кораблю и всем другим кораблям, которыми раньше командовал. У Вилера этих сил никогда и не было. В сегодняшнем споре Руварац оказался самым сильным на корабле. Это вроде бы не должно было иметь никакого значения, ведь никто не собирался драться. Однако где-нибудь в джунглях это было бы важно. Здесь же он был сильнее всех психологически, ибо знал, чего хотел.

Позже, когда они остались в кабине одни, Янис долго смотрела на него. Она не плакала, в ней не было отчаяния.

— По-моему, я должен извиниться, — неловко начал он. — По крайней мере, перед тобой.

— Не за что. — Ее слова утонули в шуме механизмов корабля.

— Я знаю, что ты предпочла бы вернуться домой, растить детей и…

— Хотя и не твоих, — она попыталась улыбнуться. — Нет уж, я лучше изменю свое решение. — После паузы она продолжала: — Но я все-таки удивлена. Почему ты-то хочешь остаться здесь?.. Запертый в металлическую коробку на всю оставшуюся жизнь. И вокруг ничего не будет, кроме недосягаемых звезд. Ты же не ученый и не будешь разговаривать с Теневой Землей.

— Когда-нибудь буду, — ответил он, — с пилотом космического корабля из их вселенной.

— О, да, у тебя есть мечта. Совершенно донкихотская мечта о странствиях по галактике. Но надежды на это так мало, ты не можешь не признавать этого; ты же не дурак. А что касается всего остального, науки, техники, свежего взгляда на мир, если этот взгляд не слишком чужд — даже всех изменений, которые могут произойти на Земле, так это ведь только вера, а ты не слишком-то доверчивый человек. Так что же это, Карл? Месть?

— Не думаю. — Он уселся на кровать рядом с ней.

— Тогда что же?

— Только то, что сейчас у меня в руке. — Он перевел взгляд с ее лица на переборку и увидел то, что за ней было, — Полярную звезду, Андромеду, совсем не враждебный космос. — Свобода. Сейчас я принадлежу сам себе.

(Перевод с англ. А.Молокина)

Рэй Брэдбери

ОГНЕННЫЕ ШАРЫ

Ночью над сонными лужайками полыхнул огонь. Разноцветные ракеты отразились в глазах родственников, что стояли на крыльце, и упали вдали на сухой луч остывшими обугленными палками.

Его преподобие отец Джозеф Дэниэл Перигрин открыл глаза. Что за сон: он со своими двоюродными братьями, огненные забавы около древнего дедушкиного дома в Огайо. Как давно это было!

Он прислушался. И в соборе, и в соседних кельях стояла возвышенная тишина; Может, и другие священники лежат сейчас без сна и вспоминают Четвертое июля? Как в День Независимости руки твои полны громкими чудесами, ты стоишь на росистой дорожке, ожидая первого сотрясения, первого рывка.

И вот теперь двадцать священников затаили дыхание перед вознесением на Марс в ракете «Распятие», готовые воскурить свой ладан в бархатном соборе космоса.

— Зачем мы летим? — прошептал отец Перигрин. — Может, нам сперва следовало бы разрешиться от своих грехов на Земле? Или мы просто бежим от самих себя?

Он тяжело поднял с лежанки свое тело.

— Откуда эта лень? — вслух удивился он. — Неужели я боюсь лететь.

Он шагнул под тугие струи душа.

— Я и тебя возьму на Марс, бренное тело, — сказал он сам себе, — а старые грехи оставлю на Земле. Обрету ли я на Марсе новые грехи?

Какая мысль! Грехи, которые еще не придуманы. Когда-то он написал книгу «Проблема греха на других мирах», но собратья сочли ее несерьезной и отвергли.

Прошлой ночью он беседовал об этом с отцом Стоуном.

— На Марсе грех может сперва показаться добродетелью, значит, мы должны будем ополчаться и против добродетельных деяний, которые с течением времени могут обернуться грехами, — с улыбкой говорил отец Перигрин. — Как это увлекательно! Ведь со времен первых миссионеров минули столетия!

— Я и на Марсе распознаю грех, — сухо ответил отец Стоун.

— Конечно. Мы, священники, гордимся тем, что краснеем в присутствий греха, словно лакмусовая бумажка. А что, если химия Марса вообще не позволит нам краснеть? Если на Марсе нас ждут новые ощущения, то мы должны допускать возможность нераспознаваемого греха, — возразил отец Перигрин.

— Где нет злого умысла, там нет ни греха, ни наказания за него — так учит Господь, — ответил отец Стоун.

— Да, но это на Земле. А почему бы марсианскому греху не проявляться подсознательно, телепатически, вне человеческого разума как такового и без злого умысла? Что тогда?

— Откуда же возьмутся эти новые грехи?

Отец Перигрин подался вперед.

— Одинокий Адам был безгрешен. Добавьте Еву, и вы добавите искушение, добавьте второго мужчину — и станет возможен адюльтер. Прибавив другой пол или других людей, вы прибавите грех. Если у человека нет рук, он никогда не сможет задушить, следовательно, грех убийства для него исключен. Дайте ему руки, и появится возможность насилия. Амебы не знают плотского греха, ибо размножаются делением. Они не убивают ближнего своего, не вожделеют жены его. Добавьте им пол, руки, ноги, лицо или уберите что-нибудь из этого набора, и вы прибавите или отнимете возможность грешить. Если у марсиан есть какие-то неизвестные органы чувств, какие-нибудь непредставимые части тела, то могут быть новые грехи, не так ли?

— Похоже, такие рассуждения доставляют вам удовольствие, — вздохнул отец Стоун.

— Таким образом я поддерживаю дух свой, святой отец.

— Вы ведь против церковного антуража — свечей, лампад и потиров?

— Да. Из-за них церковь выглядит как площадной балаган, где медленно расходится занавес и напудренные, наделенные властью люди-статуи тщатся изобразить абстракцию, именуемую Красотой. Правда, я надеюсь, что среди этих статуй всегда найдется место и для меня. А вы, святой отец?

Отец Стоун поднялся.

— Я думаю, нам следует поспать. Через несколько часов мы отправляемся искать эти ваши новые грехи, Отец Перигрин.

Ракета была готова к старту. Священники выходили из своих келий в морозное утро — лучшие проповедники Нью-Йорка, Чикаго и Лос-Анджелеса, церковь посылала избранных из сынов своих — и шли через весь город к заиндевевшему взлетному полю. По пути отец Перигрин вспоминал слова епископа:

«Отец Перигрин, вы станете главой миссии, а отец Стоун — вашим помощником. Избирая именно вас, я испытывал досадную неуверенность, но ваш памфлет об инопланетном грехе сделал свое дело. У вас гибкий ум. Ведь Марс похож на грязный чулан, которым тысячелетиями пренебрегали, грех скопился там, словно старая рухлядь. Марс вдвое старше Земли, там было вдвое больше ночей, вдвое больше эротики и оргий. Когда мы откроем дверь в этот чулан, все это вывалится на нас. На Марсе нам нужен человек с живым, изворотливым умом. Догматик просто сойдет с ума, расколется надвое. Вы же, отец Перигрин, будете эластичны, я чувствую это. Благословляю вас на великий труд».

Епископ, а следом и другие священники преклонили колена. Ракету благословили, окропили святой водой. Поднявшись с колен, епископ сказал:

— Я уверен, что вы с Божьей помощью подготовите марсиан к принятию Его истины. Желаю вам содержательного путешествия.

Двадцать человек прошли мимо епископа, шурша рясами, по очереди влагая свои руки в его мягкие ладони, и скрылись в блестящем снаряде.

— А что, если Марс — это ад? — сказал отец Перигрин. — Может, он только и ждет нас, чтобы взорваться серой и пламенем?

— Господь да пребудет с нами, — ответил отец Стоун.

Ракета взлетела.