Механизм Времени - Валентинов Андрей - Страница 19

Совсем иное – пиит Его Величества...

Вода брызнула в глаза. Он зажмурился, перетерпел соль. Ерунда! Вода – не пламя, не Огонь по фамилии Гамбьер. «My baby! My sweet baby...» Тьфу ты, вспомнилось! Едкая дрянь – соль пролива Эресунн!

– Как самочувствие, юнкер?

Торвен настолько удивился, что открыл глаза. Слышит! Он слышит! «Юнкер»? – выходит, дела неплохи, начальство изволит шутить. Свист никуда не делся, и рев остался. Но... Вода! Привычная серая рябь. Родная ты моя!..

– Прорвались! – для тупиц пояснил Эрстед-младший. – Кто-то промахнулся. То ли Нептун, то ли Филон. А может, сразу оба.

Все еще не веря, Зануда обернулся, увидел дымящую трубу. Начал смещаться вправо, стараясь не отпустить мокрые поручни. Предательница-нога мешала, цеплялась за доски палубы. Кто-то подхватил его под локоть, придержал. Мелькнула и пропала мысль об одноруком полковнике...

Пин-эр, смеясь, помогла ему уцепиться за стойку у борта.

– Спасибо, фрекен!

– Десять тысяч дьяволов!

Естественно, дьяволов помянула не Пин-эр, церемонная дочь Востока. У них в Пекине свои дьяволы – китайские, заковыристые, не похожие на датских скромняг. Любимое ругательство короля изрыгнул Эрстед. Брань пришлась к месту; нет! – она, пожалуй, была даже слабовата. Помянутая десятитысячная шайка-лейка при всей ее зловредности едва ли сподобилась бы провернуть столь грандиозный трюк. Берем пролив, помещаем в цилиндр фокусника, взмахиваем кружевным платочком – эйн-цвей-дрей!..

...Пролив исчез.

За кормой кипел пенный вал. В седой бороде, как рот бесноватого, разинутый в припадке, клокотала воронка. Гладкие, словно отшлифованные стены уходили в бездну моря. Глубина на фарватере – двадцать пять футов? Врут картографы! Отверзлось каменистое дно – ниже реального, так ниже, что дух захватывало. Скользкие уступы. Слиплись комья водорослей. Хлопает жабрами дура-селедка.

Дышит вонью бурый ил.

В центре, в глубине жадной глотки – гнилой остов старца-корабля. Летучий Голландец, забредя на север, не нашел покоя даже в холодных глубинах Эресунна. Скалятся черепа матросов, костяк-рулевой стоит у штурвала, держа курс прямо в пекло. На мостике – капитан-без-головы; морской волк изъеден рыбами...

Зануда изловчился, провел ладонью по слезящимся глазам. Соль! Соль – и глупый избыток фантазии. Увиденное – невероятно, невозможно. Всепожирающий, мокрый, слюнявый зев; хладная могила, готовая принять очередную жертву.

Романтика, чтоб ее!

– Восславим датские пироскафы! – крикнул он как можно беззаботнее. – Полковник! Что там придумал Николя Карно?

«Анхольт» снизил скорость. Качка уменьшилась.

– Да славятся пироскафы и Роберт Фултон, великий отец их! – Эрстед сумел перебраться поближе. – Вовеки веков, амен! Представь, Торвен, движитель будущего. Который способен не колеса вращать, а нести нас на крыльях – над самой водой...

Пин-эр внезапно сделала странный жест. Эрстед кивнул в ответ; морщась, развернул ладонь загипсованной руки. Сильные пальцы китаянки коснулись загрубелой кожи, нарисовав иероглиф. Еще, еще, еще...

– Знаешь, юнкер... э-э... Короче, это она о тебе, – полковник кашлянул не без смущения. – «Хромой бумажный червь – железный червь». В целом, можешь считать комплиментом.

Ответ застрял у Зануды в горле. Он хотел поблагодарить девицу – хотя бы за остроумие, за полет воображения. Сам гере Торвен, при его скромности и самокритичности, до такого бы не додумался. Со стороны, впрочем, виднее. Тридцать семь лет, лысина, шлеп-нога...

– Проклятье!

Воронка с дикой скоростью зарастала, рубцевалась, как язва после лечения. Стали пологими стены. Темное дно поднялось до обычного, давно промеренного уровня. Пены, напротив, прибавилось. Казалось, цирюльник Оккам отложил бритву и взял помазок, хорошенько намылив щеки клиенту. Рев и свист стихли, уступили место привычному шуму моря.

Еще чуть-чуть – и «зев» захлопнется, сгинет без следа...

– Волна! Эй, на мостике!..

В брюхо тучам, обжигая, ударил пар. «Анхольт», умница, все понял. Пироскаф был молод, но учен – истинный сын Века Науки. Ходить по морю без знания гидравлики – нонсенс. А что бывает при быстром перемещении больших масс воды – это известно распоследнему баркасу.

Гудок.

Новый столб пара.

Палуба дрогнула. Колеса с удвоенной силой врезались в воду...

...Воронка сомкнулась.

Соль под веками растворилась без остатка. Зануда онемел – горло перехватило стальным обручем гаротты. Сомкнувшись, воды вспучились, поднялись болотно-зеленым горбом, замерли на миг. Упали; рухнули, взбесились...

«Святой Кнуд и Святая Агнесса! Святой Кнуд...»

Волна!

Матовый обруч, выточенный из млечного опала, проступил из-под беспокойной зелени. Вырос, теряя цвет, зато набирая объем. Без лишнего шума, без надежды на пощаду – превратился в девятый вал, вскипел косматым гребешком. Покатил... понесся... рванул вдогон...

«Анхольт» молотил по воде колесами. Дым из черной трубы рвался к небу. Палуба дрожала, как в пляске святого Витта. Нос пироскафа резал послушную воду. Ветер свистел в ушах.

Вал настигал добычу.

– Не успеем, – констатировал Зануда, обретя дар речи.

И прикусил язык. Приговор не обязательно произносить вслух. Да и куда нам, горемычным, успевать? К берегу? колесами по траве? К Северному полюсу, за льдами спрятаться? Карно, Карно, где же твои крылья?

– Зато наберем скорость, – невозмутимо прозвучало от борта. – Физика, дружище. Если скорости сравняются или будут близки – сила удара уменьшится...

Закончить урок Эрстеду не дали. Китаянка хлопнула его по плечу, указала на трап, ведущий в трюм. Намек поняли оба – как и то, что Хромому Червю не успеть.

– Остаемся, – бросил Однорукий Полковник. – Жаль, веревки нет!

Вал приблизился, встал стеной. Цвет молодой листвы – у подножья. Жабья шкура – у бородавчатой вершины. В узкую полоску свернулось небо. Влажная гора накатывалась, тянулась к пироскафу.

Веревка? трюм?! Если эта махина ударит...

– Цепляемся!

Руки переплелись с поручнями. Фрекен Пин-эр обхватила Эрстеда за шею – захочешь, не оторвешь; сжала железными пальцами локоть Зануды. Пусть черти сплетничают в аду! На краю гибели – не до приличий. Кто удержит слабых мужчин, кто спасет от водяных драконов, если не девица-тихоня, белая цапля Поднебесной?

– Юнкер Тор-р-рвен! Гляди веселей! Песню-ю-ю!..

Стена закрыла горизонт. Горло заполнила вязкая мокрота. Утихла дрожь палубы. Казалось, пироскаф собирается с силами, желая достойно встретить удар судьбы. Замерли клочья дыма над трубой. Бог Нептун расправил плечи, взмахнул трезубцем.

Смирись, человек! Прими то, чему не в силах противиться. Ибо ты – тлен, прах, мокрая щепка в Мальстреме...

Смирись!

Легкий толчок – словно ветер поцеловал в корму.

Тишина. Чш-ш...

Стена исчезла, открывая мир. Мир был внизу – берега Эресунна, серое море, далекие паруса на горизонте. Зато небо стало вровень, обложило тучами, подоткнуло по краям, как добрая мамаша – одеяло на спящем ребенке. Влезь на мачту, приятель – хватай Его за бороду...