Кремлёвский кудесник (СИ) - "lanpirot" - Страница 11

            — Сейчас будет немного неприятно, — предупредил он. — Ну, ты и сам знаешь…

            И после этих слов он начал аккуратно, но уверенно тянуть это нечто из моей шеи. Боли не было, но ощущение, действительно, было странным и противным — из моей плоти медленно выходил некий предмет, глубоко засевший в тканях.

            Лаборант отстранился, держа в руках странное устройство, напоминающее трёхштырьковый штепсель, но вместо контактов из него торчали три короткие и остро заточенные иглы, измазанных чем-то красным — по всей видимости, моей кровью. От штепселя куда-то за пределы моей видимости тянулись разноцветные провода.

            Однако, когда иглы только начали выходить, перед моими глазами мелькнули странные «картинки». Даже не картинки, а целые сцены, прожитые в какие-то микроскопические доли секунды. Я… нет, не я, а кто-то другой… но чувствовал я всё это так, как будто это происходило именно со мной…

            Так вот, запыхавшийся, с бешено колотящимся сердцем, я-«не я» несусь по какому-то грязному двору, заваленному битым кирпичом и старыми покрышками. В руке — какая-то небольшая и плотно запаянная капсула. Я на ходу, почти не глядя, швыряю её в чёрный провал разбитого подвального окна. Адреналин горьким комком стоит в горле.

            И тут же взгляд, будто на автомате, цепляется за облупившуюся стену дома: черные цифры на ржавой табличке — «ул. Матросова, д. 2…». Дальше табличка была отломана. Потом резкая смена кадра — снова бег, но уже по тёмной улице, а за спиной чьи-то тяжёлые шаги и хриплые крики…

            Чей-то грубый захват, пальцы, впившиеся мне в плечи, и дикий, животный ужас, от которого я инстинктивно вгрызся зубами в жесткий воротник своей же рубашки. Меня сбили с ног и повалили на землю, но горький запах и вкус миндаля, а также пришедший следом металлический привкус, заставившие нёбо и язык онеметь. Меня пронзила судорога, и мир в глазах поплыл, выцвел и рухнул в черноту.

            А потом… резкий щелчок в сознании, как переключение тумблера. Я снова стоял в ванне, по-прежнему поддерживаемый под руки лаборантами, и сквозь открытую дверцу видел все то же ретро-убранство лаборатории. От подполковника пахло дешевым одеколоном, а из динамика над дверью доносилась хриплая радиопередача о новом трудовом подвиге какой-то там бригады коммунистического труда.

            Но эти обрывки чужой паники, этот адрес на стене, этот горький привкус миндаля на губах — последствия действия сильнейшего яда — цианистого калия, все это было не сном и не галлюцинацией. Это было слишком реально, чтобы оказаться простым бредом. Похоже, что всё это оказалось в моей голове вместе с этими иглами.

            — Ну, вот и все, — лаборант подвесил «штепсель» на специальный крюк, обнаружившийся в баке. — Можно выходить. Осторожнее, дружище, голова еще может кружиться.

            Я молча кивнул, делая вид, что подчиняюсь, но внутри все кричало, а мои мысли теперь совершенно запутались. Улица Матросова, дом 2… Что я спрятал в том подвале? И главное — кто я теперь, тот, кто стоит в этой ванне, или тот, кто бежал по темному двору, зажав в руке смерть с привкусом миндаля?

            Я выбрался из ванны, заливая серые бетонные плиты подвала солёной водой. Один из лаборантов накинул мне на плечи какую-то простыню, типа из тех, что выдают в общественных банях. Я инстинктивно в неё завернулся, ища взглядом, где бы присесть. Ноги до сих пор подрагивали, сердце бешено колотилось. Того и гляди, инфаркт хватит от подобных потрясений.

            Ни лавки, ни стула я в этой допотопной лаборатории не обнаружил, зато заметил нечто странное. Буквально в паре метров от ванны, только с другой стороны, стояла обычная медицинская каталка, на которой ничком вниз лежало тело. И, судя по цвету кожных покровов — мертвое.

            Но не это меня напрягло — в шее трупа торчал точно такой же штепсель, какой только что вынули из меня. И от этого штепселя к ванной шел точно такой же пучок цветных проводов. А еще мой взгляд зацепился за клетчатую рубашку, которую я уже видел в своём видении, и в воротнике которой оказалась зашита капсула с цианидом.

            Я замер, не в силах отвести от неё взгляд. Значит, это не просто галлюцинация — это была чужая память, которую я, каким-то образом, сумел «прочитать». И человек, чьи последние мгновения я только что пережил, теперь лежал здесь, на каталке, холодный и бездыханный. От этой страшной догадки меня словно ледяным крошевом мурашек осыпало.

            — Ну, и чего ты на него уставился? Не видел раньше, что ли? — раздался рядом резкий голос подполковника.

            Он подошел вплотную, и запах одеколона смешался с едва уловимым, горьковатым запахом яда. Хотя, возможно, это были лишь фантомные ощущения после всего пережитого. Маленькие, глубоко посаженные глазки подполковника с презрением скользнули по мне.

            — Какие вы чекисты — шарашники, гребаные… — прошипел он, обдав меня неприятным запахом изо рта.

            — И что это здесь происходит? — неожиданно раздался еще один абсолютно незнакомый мне голос.

            От дверей к собравшимся возле ванны людям шел поджарый и крепкий мужчина лет пятидесяти в штатском — костюме и галстуке. Он двигался легко и уверенно, а его пронзительный взгляд, казалось, мгновенно оценил всю обстановку в подвале: меня, закутанного в простыню, подполковника, застывших лаборантов и зловещую каталку с мертвым телом.

            Причем, на его лице не было ни тени удивления или смятения, лишь холодная и властная сосредоточенность. Упругой и энергичной походкой он легко преодолел разделяющее нас расстояние, а когда остановился с ним поздоровались все присутствующие:

            — Здравствуйте, Эдуард Николаевич!

            Как я узнал несколько позже, вошедший оказался начальником всего НИИ — генерал-майором Эдуардом Николаевичем Яковлевым. А в тот момент я тоже попытался изобразить что-то похожее на приветствие, чтобы сильно не выделяться из толпы. Хотя, голова у меня до сих пор шла кругом.

            И даже мордатый подполковник, выпятив живот, неохотно гавкнул:

            — Здравия желаю, товарищ генерал-майор!

            — И вам здравия желаю, товарищ подполковник, — тоже с лёгкой неприязнью отозвался появившийся генерал-майор. — И чего это «двойка»[1] забыла в подвалах нашего НИИ? Не вы ли очередной труп к нам приперли?

            — Да, я, — не стал скрывать подполковник, — но вместо того, чтобы сделать ряд анализов, необходимых мне… нашему управлению, — поспешно поправился он, — ваши сотрудники занимаются хрен-пойми-чем — какой-то псевдонаучной чертовщиной…

            — Так, стоп! — Неожиданно жестко осадил полковника генерал-майор Яковлев. — Оценивать то, чем занимаются мои сотрудники, совершенно не ваше дело!

            — Но… — Широкая морда подполковника побагровела, однако начальник института явно не собирался выслушивать его возражения.

            — Где заявка на обследование тела, заверенная необходимым образом? Судя по состоянию кожных покровов тела, смерть этого несчастного наступила не более шести часов назад. Никогда не поверю, что за шесть часов вы успели собрать все необходимые подписи и согласования… Особенно Ноздрёва — он сейчас на больничной койке, а его зам — в срочной командировке!

            — Но мне нужно было срочно! — Еще раз пырхнулся толстомордый, но вновь был безжалостно отфутболен куда более опытным «аппаратчиком»:

            — Другим тоже нужно! А перед вашей «срочной» у меня еще вагон и маленькая тележка таких «срочных» из других управлений! И из «девятки»[2], между прочим, уже не первый день ждут! Так что, пардоньте, Семен Михайлович — в общую очередь становитесь! И после оформления всех необходимых документов!

            Да, что и сказать — бюрократия была грозной силой во все времена. И ведь хрен подкопаешься.

            — Я буду жаловаться! — У толстяка едва дым из ушей не повалил после этих слов.