Патруль 2 (СИ) - Гудвин Макс - Страница 33

— А преступники что?

— Пожизненное получил тот, кто выжил. Их связь с крупными ОПГ так и не была доказана. Я помню этого старшего, он, знаешь, шутил постоянно, на приколе, как сейчас говорят, был, а после этого боя больше не улыбался. Поэтому броню я вам всем сказал носить, чтобы ситуация не повторилась. Мало ли что будет с этими залётными, у которых тачку сожгли.

Орден Мужества — это награда, которая заменила советский орден «За личное мужество», серьёзная награда за очень непростые действия. Я пытался вспомнить, носил ли я что-нибудь подобное в прошлой жизни, но в памяти на моей груди будто всё было смазано, словно бы награды за прошлую жизнь никак меня не касались. Больше не касались. Не касалась меня и моя бывшая семья, мои бывшие друзья, и даже фамилии тех, с кем я воевал в свой последний день, я не помнил. Но отчётливо помнил молодого Дядю Мишу и старлея Зубчихина.

Возможно, когда-нибудь я доберусь до имён и права на память, но сейчас я был этого лишён, я даже родителей Кузнецова не знал, не помнил. А пока понятно, почему Димокрик меня вооружил: он был дружен с попавшими в переделку ребятами тогда, в 2006-том, и очень не хотел, чтобы эта же канитель повторилась.

И вот мы прибыли на место, где стояла 322-я машина, она была заглушена, и в ней никого не было. Перед нами была ограда дома, а сам дом, стоял в глубине участка, отгороженный от мира старым, покосившимся забором из тёмного, почти чёрного штакетника. Строение было невысоким, одноэтажным, сложенным из тёмно-красного кирпича, который местами выцвел до ржавого оттенка. Крыша, когда-то крытая шифером, теперь была покрыта пятнами серого лишайника и ржавыми подтёками.

Выделялись окна. Они были маленькими, почти квадратными, с массивными деревянными рамами, выкрашенными когда-то в зелёный цвет. Краска на них давно облупилась, обнажив седую, потрескавшуюся древесину. Стекла, тусклые от многолетней пыли и близости дороги, но в одном из окон, том, что выходило на крыльцо, виднелась тонкая, почти невидимая щель — форточка была приоткрыта для проветривания. Подоконник, широкая, потрескавшаяся доска, был пуст, если не считать пары пустых жестяных банок из-под консервов, служивших, видимо, пепельницами.

К двери вела узкая бетонная плита, заменявшая крыльцо. Дверь же, массивная, филёнчатая, когда-то синяя, была исцарапана и покрыта сколами.

Слева к дому примыкала открытая веранда, затянутая снаружи потертой полиэтиленовой плёнкой, которая хлопала на ветру. За мутной плёнкой угадывался хаос: тени старых ящиков, бочки и сложенного хлама.

А весь участок перед домом представлял собой заросший пустырь с жухлой, вытоптанной травой, среди которой торчали ржавые остатки какой-то техники и валялись покрышки.

— Я ещё раз позвоню, — произнёс взводный и набрал телефонный номер.

И где-то там, в глубине дома, заиграла музыка, голос пел в нос: «Вы меня все зае… я хочу на Бали! Там море, тус… Увезите меня на Дип-Хаус… Я здесь усну и там проснусь!»

— Ну, сказочное Бали, ну погоди! — прошипел взводный и достал рацию. — 322, 311-му.

Его голос отразился изнутри.

— Что мы имеем: сотовый и рация у него дома, — начал рассуждать взводный, — а самого виктимного Вити нет.

— Может, он всё-таки там? — спросил я. — Может, ему нужна помощь или скорая?

— Правильно мыслишь. У нас с тобой есть все основания полагать, что с ним беда. И это даёт нам что?

— Что? — не понял я.

— Право на вторжение в частную собственность! Но давай сначала крикнем его, может, он уснул?

— А если он в заложниках? — спросил я.

— Ну, тогда у нас есть ты, которого СОБРовцы хвалят. — И взводный набрал побольше воздуха и закричал: — Бахматский!!!

— Я тут… Помогите! — проскулили изнутри.

— Ну всё, Слав, иди ломай дверь, у нас разрешение!

И, открыв калитку, сняв со столба проволочную петлю, я направился к веранде, куда вошёл, отодвинув целлофан, и предо мной, и правда, оказалась дверь, которую я потянул на себя, и та открылась, обнажая щель, сквозь которую было видно, что она закрыта на крючок. Следом за мной следовал взводный, и я, достал нож и, раскрыв его, поддел крючок, отворяя дверь.

Мы вошли в дом. Взгляд сразу выхватил привычную, но от этого не менее унылую картину: тесная прихожая, пропахшая сыростью. Налево — проход на кухню, где в раковине громоздилась гора немытой посуды. Направо — дверь в комнату. Там, у окна, стояла старая чугунная батарея, почерневшая от времени. И к ней был прикован Бахматский.

Он сидел на полу, в семейных трусах в красное сердечко прислонившись спиной к ребристому чугуну. Одна его рука была пристёгнута к трубе наручниками. На лице — не страх, а какая-то собачья, виноватая грусть, когда смотришь в глаза, понимая, что накосячил. Увидев нас, он лишь безнадёжно вздохнул.

Я привёл автомат в боевое состояние и, прикрывшись косяком двери, бросил команду внутрь комнаты, где ещё было много углов, в которых могли затаиться враги:

— Выходите с поднятыми руками! Вы окружены!

Но вместо ответа из комнаты раздался только жалобный всхлип Бахматского:

— Тут никого нет… Я один…

— Не пизди мне, — прошипел я себе под нос, не отводя ствол от проёма. Это могла быть засада. Это 100% была засада.

— Отбой, Слава, — тихо, но твёрдо сказал взводный, положив руку мне на предплечье и мягко прижимая его вниз. — Отбой. Я зайду.

И он, не спеша, вошёл в комнату. Его силуэт замер на пороге, затем сделал шаг влево, потом вправо. Ни выстрелов, ни криков, ни нападений. Тишина, нарушаемая только тяжёлым дыханием Бахматского.

Взводный обернулся ко мне, лицо его было невозмутимо, но в глазах стоял немой вопрос.

— Ты срочку что, в Сирии служил? — спросил он тихо, с лёгкой усмешкой в углу губ.

— Нет, — буркнул я, отдалённо вспоминая афганские и чеченские горы, всё ещё думая, где может быть противник.

— Заходи, — кивнул он. — Тут, действительно, никого. Кроме нашего страдальца.

Я с недоверием, всё ещё держа АК наготове, проскользнул внутрь. Комната была маленькой, захламлённой. Кровать, застеленная мятым бельём, телевизор старой модели, потёртый диван. В углу, на полу, лежала его броня, а на ней, в кармане разгрузки, — рация. На кухонном столе рядом с пустой пачкой сигарет лежал телефон Бахматского.

Теперь я видел всё. Никаких бандитов, никакой засады. Только запах немытых ног и пыли.

Я опустил оружие, отцепил магазин, передёрнул затвор, извлекая патрон, произвёл в сторону пола контрольный спуск и, снарядив патрон в магазин, снова его примкнул ставя АК на предохранитель, но напряжение не ушло, оно лишь сменилось другим чувством — холодным, нарастающим раздражением. Я пристально посмотрел на Бахматского, прикованного к батарее.

— Ну, дружочек, — медленно начал взводный, и его голос прозвучал ледяной сталью. — Расскажи-ка, кто это с тобой сделал?

У меня в голове Кузнецов уже добавлял: «Пользовались ли злоумышленники презервативами?» — но я не стал ничего говорить. Субординация всё-таки, решив дать взводному все карты в этих непростых переговорах с потерпевшим.

Глава 16

Узник замка Иф

— Я случайно пристегнулся, а ключ остался на столе, — произнёс стажёр.

— Ключ, коллега, — протянул ко мне руку взводный, и я дал ему лежащий на столе ключик.

И командир взвода отстегнул Бахматского, чтобы тот мог потереть руки и потянуться к одежде на стуле.

— Ну, ладно, в голый почему? — не унимался взводный.