Дело беспокойной рыжеволосой - Гарднер Эрл Стенли - Страница 32

– Я полностью согласен с вами, ваша честь, – вежливо проговорил Мейсон. – Насколько я понимаю, суд позволяет мне побеседовать с мистером Рэдфилдом?

– Да, – произнес судья и вдруг добавил: – В этом деле мне тоже многое кажется странным. Я согласен с мистером Бюргером: суд должен приложить все усилия для того, чтобы восстановить истинную картину происшествия.

– Вы правы, ваша честь, – согласился Мейсон, словно не замечая, что ремарки прокурора и судьи направлены именно против него. – Мистер Рэдфилд, – спокойно продолжал он, – когда вы получили револьвер, о котором сейчас идет речь, в барабане не хватало двух зарядов, не так ли?

– Именно так, сэр.

– Вам, как специалисту, несомненно знаком баллистический термин «подпись затвора»?

– Да, сэр.

– Что это такое?

– Это микроскопические отметины, оставляемые затвором на гильзе. Внимательное их изучение позволяет определить, какому именно револьверу принадлежит данная гильза. Эти следы появляются, поскольку газы, выталкивающие пулю вперед, одновременно толкают назад гильзу так, что она ударяется о затвор.

– Каждый затвор оставляет на гильзе свою, индивидуальную «подпись»?

– Очень часто именно анализ следов от затвора на гильзе дает возможность установить, был ли выстрел произведен из данного конкретного оружия или нет.

– Пробовали ли вы исследовать с этой точки зрения две пустые гильзы, оставшиеся в револьвере, представленном сержантом Голкомбом?

– Конечно, нет.

– Почему?

– Видите ли, в этом нет никакой необходимости, – улыбнулся Рэдфилд. – Использованные гильзы остались в револьвере. Очевидно, что…

– По-моему, вы слышали, мистер Рэдфилд, – перебил его Мейсон, – как сержант рассказывал нам, что использованные гильзы вместе с пулями были вынуты им из револьвера.

– Он сделал это для того, чтобы мы могли произвести контрольный выстрел.

– Где сейчас находятся использованные гильзы?

– В моей лаборатории.

– Ваша лаборатория далеко отсюда?

– Нет, сэр.

– Я бы предложил мистеру Рэдфилду, поскольку именно его заключения позволили обвинению предложить револьвер в качестве вещественного доказательства, провести экспертизу так называемых «подписей затвора»…

– Да, пожалуйста, господин адвокат. Я думаю, этот анализ не займет много времени, – согласился Рэдфилд.

– Не могли бы вы заодно исследовать индивидуальные характеристики пули номер четыре, сравнив их с характеристиками пули, найденной в теле жертвы?

– Зачем, мистер Мейсон? Я не вижу в этом никакой необходимости. Пуля номер четыре не имеет никакого отношения к этому револьверу.

– И все-таки, – настаивал Мейсон, – я попросил бы вас провести такой анализ. Возможно, пули номер один и номер четыре имеют между собой нечто общее – это позволило бы нам взглянуть на события немного по-другому. – Повернувшись к судье, Мейсон продолжал: – Я полагаю, ваша честь, что только тщательная экспертиза пуль и гильз даст мне возможность либо согласиться с предложением обвинения принять револьвер в качестве вещественного доказательства, либо опротестовать это предложение.

– Я думаю, что и суд не может продолжать разбирательство этого вопроса, не ознакомившись с результатами экспертизы. Мы вновь сталкиваемся со случаем, когда суд, созванный слишком поспешно, вынужден делать заключения, основываясь на материале, который был собран без должной тщательности и аккуратности.

Речь не должна идти о том, что защита имеет право на более полное расследование – на это имеет право прежде всего сам суд. Суд желал бы как можно скорее получить выводы экспертов, и мне досадно только, что мы не имели возможности ознакомиться с ними раньше.

– Нам тоже интересно будет услышать эти выводы, – проговорил Гамильтон Бюргер, – нам очень хочется знать, каким образом из револьвера, в котором остались только две использованные гильзы, было произведено около четырех выстрелов.

– Разве не очевидно, мистер Бюргер, – с улыбкой глядя на прокурора, произнес Мейсон, – что из этого револьвера никто не мог стрелять четырежды? Давайте будем опираться на факты. Я думаю, суду уже ясно, что в деле были использованы по крайней мере два револьвера.

– И если кто-то подменил один из этих револьверов другим, – угрожающе начал Бюргер, – он может быть уверен, что я употреблю все свои усилия на то, чтобы обнаружить, кто, когда и где это сделал.

– Надеюсь, вам это удастся, – спокойно произнес Мейсон.

– Обвинение хочет вызвать еще каких-либо свидетелей? – проговорил судья Киппен.

– Да, ваша честь. Я попросил бы пригласить для дачи показаний мистера Мэрвилла Алдриха.

– Вы могли бы поехать в лабораторию прямо сейчас, мистер Рэдфилд, – предложил судья. – Если для экспертизы понадобится больше времени, чем вы рассчитывали, дайте мне знать. Однако учитывая желание ознакомиться с результатами исследования как можно скорее, мы рекомендовали бы вам в ближайшее время сообщить нам ваши выводы, даже если их нельзя будет назвать окончательными. А теперь свидетельское место может занять мистер Алдрих.

На лице Алдриха читалось обычное самоуверенное спокойствие. Казалось, его ничуть не затронуло постоянно нарастающее возбуждение, охватившее всех присутствующих. Назвав себя и принеся присягу, он прошел к свидетельскому креслу. Задав несколько предварительных вопросов, касающихся возраста, места проживания и занятий свидетеля, Страун перешел к основной части допроса:

– Мистер Алдрих, перед вами кольт номер 17474-ЛВ. Знакомо ли вам это оружие?

– Да, сэр.

– В нашей картотеке этот револьвер записан на ваше имя.

– Это правда, сэр.

– Где вы его приобрели?

– В спортивном магазине в Ньюпорт-Бич. Магазин называется «Рыбалка, ружья и разные развлечения».

– Где вы хранили этот револьвер?

– Иногда я носил его с собой. Иногда оставлял дома. Иногда он лежал у меня в машине.

– Но не вспомните ли вы, где находился револьвер десятого числа этого месяца.

– Я прекрасно помню, сэр.

– Где же он был?

– У меня в машине.

– Где именно?

– В ящичке возле переднего сиденья.

– Ящичек был заперт?

– К сожалению, нет. Я пытался захлопнуть его, но, видимо, мне это не удалось. Когда я вернулся за револьвером, ящичек был открыт и револьвера в нем уже не было.

– Когда это произошло?

– Вечером десятого числа.

– Этого месяца?

– Да, сэр.

– Почему вы решили достать револьвер из машины?

– Потому что мистер Перри Мейсон показал мне этот револьвер и спросил, не видел ли я его прежде. Я взглянул на револьвер, и мне показалось, что он очень похож на тот, который я купил для себя.

– Была ли на этом кольте какая-нибудь специальная отметина, какой-нибудь знак, кроме заводского клейма, который позволил бы вам узнать в нем свой револьвер?

– Да, сэр.

– Какой же это знак?

– Вы увидите его, если приглядитесь повнимательней: это тонкая волнистая линия, вычерченная на рукоятке.

– Чем была прочерчена эта линия?

– Специальной пилкой.

– Когда и кто провел эту линию?

– Это сделал я. Сразу же после покупки револьвера. Я пришел к себе, взял треугольную пилку и вывел на рукоятке эту линию.

– Зачем вы это сделали?

– Протестую: вопрос некорректный, маловажный и не относящийся к делу, – вмешался Нили.

– Протест принимается, – согласился судья.

– Вам это не поможет, – с еле сдерживаемой яростью проговорил Страун, – я все равно узнаю от него все, что мне нужно. Итак, свидетель, когда вы покупали этот револьвер, что еще вы приобрели?

– Я приобрел еще один револьвер той же марки и калибра.

– Что вы с ним сделали?

– Отдал своей невесте, мисс Элен Чейни.

– Зачем?

– Чтобы она могла себя защитить.

– Когда у вас в руках впервые оказались эти два револьвера, не сделали ли вы чего-нибудь, чтобы иметь возможность различать их?

Нагнувшись к Нили, Мейсон прошептал:

– Нам нужно, чтобы суд узнал о существовании второго револьвера. Не стоит протестовать против вопросов, которые могут дать возможность услышать новые факты. Заявляйте протест против формы вопросов – таким образом вы всегда будете держать прокурора в напряжении и докажете ему, что следите за каждым словом свидетеля. Но в целом давайте свидетелю возможность болтать все, что ему вздумается. Любая случайно вырвавшаяся фраза может быть нам чрезвычайно полезной. Чем больше свидетель говорит, впервые стоя перед судом, тем больше вероятность, что к следующему разу он забудет все эти многословные выдумки и начнет противоречить сам себе. Сейчас свидетель сам рубит сук, на котором сидит.