Звезды зовут (Сборник рассказов) - Рассел Эрик Фрэнк - Страница 41

— Что случилось, Том? Куда мне ехать?

— На космодром. Корабль потерял управление, на подходе чуть не врезался в Фобос и здорово грохнулся при посадке. Вас ждут сейчас же.

— Еду.

Сон как рукой сняло. Доктор схватил чемоданчик первой помощи, подбавил антибиотиков и эластичных бинтов. Надо запасти на весь экипаж — кто знает, сколько там раненых.

На улице его ждал бикар. Доктор бросил туда чемоданчик и вскочил сам. Поворот выключателя — управляемый по радио мотор заработал на полную мощность, и в мгновение ока машина уже мчалась по гладкому шоссе через засеянные поля, отвоеванные у пустыни.

До космодрома не было и двадцати миль — каких-нибудь десять минут езды. Едва он подъехал к перекрестку, светофор мигнул зеленым. Ага, подумал доктор, хоть этим хороша моя служба: уж зеленая-то улица для меня всегда открыта. А еще что в ней хорошего? Сразу и не придумаешь. С блеском заканчиваешь курс наук, мечтаешь спасать человечество, открывать новые вакцины, надеешься изобрести способ продлить жизнь человека и дать ему еще немного счастья. И вдруг оказывается, что ты в тупике. Отправляешься к черту на рога, надеясь, что это всего лишь трамплин к будущим великим делам, — и застреваешь тут на всю жизнь. Выясняется также, что самые главные твои пациенты вовсе не люди, а домашний скот. Людей на Марсе сколько угодно, а коровы и овцы — наперечет. Вот кого научись пользовать — заслужишь почет и уважение. Спаси от смерти корову — и весть об этом распространится куда быстрее, чем если спасешь человека. И вот, мало-помалу становишься "коровьим доктором", и теперь все тебя знают и любят. Женишься, появляются дети, незаметно попадаешь в однообразную колею и перестаешь замечать, что дни-то бегут… И вот тебе уже пятьдесят — и вдруг спохватываешься, что жизнь обошла тебя стороной. Половины отпущенного тебе срока как не бывало, а что ты успел? Все великие свершения, до которых, казалось, рукой подать, — где они?

Годы отняли многое, а что ты приобрел? Одну жену, одного сына, одну дочь…

Радиолуч с космодрома резко затормозил его машину. Это вывело доктора из раздумья, и он заметил, что все вокруг залито светом. Посреди летного поля лежал огромный космический корабль. Он был длиной по крайней мере тысячу футов, и доктор сразу прикинул, что в команде никак не меньше двух десятков человек. Хоть бы убитых не было!

— Док!

Навстречу ему бежал Том.

— Много раненых, Том?

— Мы отделались царапинами, доктор, — вмешался резкий голос. — Тут-то я и сам могу управиться.

Доктор разочарованно поглядел на человека в шитой золотом форме, который стоял рядом с Томом. Если никто серьезно не ранен, к чему вся эта паника? Почему они не связались с ним еще раз, пока он ехал сюда, и не сказали, что в нем нет нужды и он может вернуться в постель?

— Я думал, вы тут разбились.

— Нет, доктор, не разбились. Просто Линтон испугался — мы ведь чуть не наскочили на Фобос. Но сейчас некогда это обсуждать. Как я понимаю, доктор Мелцер, вы первоклассный ветеринар?

Доктор вспыхнул.

— Надеюсь, вы меня вытащили из постели не затем, чтобы лечить заболевшую собачку. Я не любитель болонок…

— Это не болонка. Пойдемте, я вам покажу.

Капитан двинулся по трапу в глубь корабля, доктор молча следовал за ним. Внутри ничто не указывало па то, что корабль потерпел крушение. Правда, кое у кого головы были забинтованы, но люди, видимо, вполне могли передвигаться и делать свое дело.

Капитан привел доктора к эскалатору, который быстро перенес их на триста футов, в кормовую часть корабля. Капитан сошел с эскалатора, доктор за ним. И тут он поневоле раскрыл рот и вытаращил глаза.

Почти весь хвост корабля, примерно треть его длины, занимала огромная, красноватого цвета зверюга; она лежала неподвижно, точно глыба мяса из какой-то великанской мясной лавки. От остального помещения зверюгу отгораживала стена прозрачного пластика. Сквозь эту стену доктор Мелцер увидел тридцатифутовую щельэто была пасть чудища. Повыше тесной кучкой разместились дыхательные отверстия — точь-в-точь норки суслика, — а еще выше, полукругом, — шесть громадных глаз, полузакрытых и затуманенных, словно от боли.

Доктор Мелцер в жизни не видел ничего подобного.

— О господи, это еще что такое?

— Как она называется, не известно, мы зовем ее космической коровой. Конечно, она живет не в открытом космосе, мы ее подобрали на Ганимеде, и притом, сами видите, она ничуть не похожа на корову.

— Так это и есть моя будущая пациентка?

— Именно, доктор.

Мелцер рассмеялся, больше от злости; ему было совсем не весело.

— Я понятия не имею, что это за бегемот и что у него может болеть. Как же мне его лечить?

— Это уж ваше дело. Постойте, доктор, не возмущайтесь. Эта туша больна. Она ничего не ест. Почти не двигается. И ей становится все хуже и хуже с той самой минуты, как мы снялись с Ганимеда. Мы собирались сесть в Марсополисе и заняться ею там, но случайно проскочили мимо, а потом забарахлил двигатель и нам пришлось садиться здесь.

— А в городе разве нет врачей?

— Они знают ничуть не больше вашего. Я говорю серьезно, доктор. Ветеринары Марсополиса вечно выхаживают комнатных собачек и кошечек, встречаются с одними и теми же привычными болезнями, а с крупными животными обращаться не умеют, не то что вы. И они никогда не сталкиваются с такими сложными случаями, как вы. Словом, опытнее вас нам врача не найти.

— Говорю вам, я ничего не смыслю в этой груде живого мяса.

— Значит, надо разобраться, что к чему. Мы радировали на Землю и ждем, может быть, зоопарки нам что-нибудь подскажут. А пока…

В эту минуту несколько человек из команды притащили нечто напоминавшее водолазный костюм.

— Это еще что? — подозрительно спросил доктор.

— Ваша одежда. Надевайте и полезайте внутрь.

— Куда?! В эту скотину? — На миг доктор онемел от ужаса. Потом обозлился. — Черта с два я туда полезу!

— Придется, доктор, ничего не прделаешь. Это животное нужно спасти — во-первых, дли науки, а во-вторых, может, оно годится в пищу. А как его спасти, если мы ничего о нем не знаем?

— Но для этого вовсе не обязательно лезть ему в желудок. Можно и так предостаточно узнать. Проделать всевозможные анализы. Всякие…

Доктор прикусил язык — что за вздор он несет! Конечно, этой зверюге можно измерить температуру, но что толку? Черт ее знает, какая температура у космической коровы нормальная? И какое у нее должно быть кровяное давление — если, конечно, у нее вообще есть кровь. И как у нее нормально бьется сердце-если оно существует. Возможно, у этих тварей есть зубы и скелет, но как узнать, где все это и как оно выглядит? Такую гору мяса не просветить рентгеновскими лучами… Во всяком случае, ни в одной самой лучшей больнице он не видел подходящего аппарата.

И потом, есть вещи и поважнее, о которых он тоже понятия не имеет. Например, какой у этой коровы химический состав желудочного сока? Допустим, он все-таки полезет внутрь в этом водолазном костюме: а вдруг желудочный сок разъест костюм? Вдруг разъест и кислородные шланги, и инструменты, которые нужны, чтобы оглядеться там и исследовать необъятное нутро этого чудища?

Доктор поделился своими опасениями с капитаном.

— Костюм испытан на прочность, кислородные шланги тоже, — ответил капитан. — Мы точно знаем, что уж на полчаса-то их хватит. А если начнут сдавать, вы сообщите нам по радио и мы тотчас вас оттуда извлечем.

— Благодарю покорно. А откуда я знаю, что костюм не разорвется сразу же, как только его начнет разъедать? И откуда я знаю, что желудочный сок не разъест мне кожу?

Отвечать было нечего. Никто ничего не знал — приходилось в этом признаваться.

Все еще споря и возражая, доктор Мелцер стал натягивать на себя водолазный костюм, легкий и тонкий, достаточно прочный, чтобы выдержать давление в несколько атмосфер, и в то же время настолько гибкий, что он не слишком затруднял движения. В герметически закрывающихся карманах доктор нашел набор необходимых инструментов и припасов. Превосходная двусторонняя связь позволит ему обмениваться мыслями с собеседником так, словно они стоят рядом. Рукава костюма заканчивались перчатками, такими тонкими, что они почти не чувствовались на руках и ничуть не мешали работе. И однако они только казались ненадежными, а на самом деле были на редкость прочные.