О политике, кулинарии и литературе - Оруэлл Джордж - Страница 2

Но постепенно приближается время открытия ворот. Бродяги встают и выстраиваются в очередь вдоль стены огромного здания – уродливого куба из желтого кирпича, возведенного в дальнем пригороде. Это здание вполне можно спутать с тюрьмой.

Проходит еще несколько минут, тяжелые ворота распахиваются – и стадо человеческих существ вваливается внутрь. Когда вы оказываетесь во дворе этого учреждения, его сходство с тюрьмой становится еще более разительным. В середине пустого двора, окруженного высокими кирпичными стенами, находится главное здание, поделенное на камеры с голыми стенами, где есть баня, административные офисы и крошечная комната, все убранство которой состоит из дощатых скамей. Это помещение служит столовой. Уродство и зловещая атмосфера этого заведения превосходят самые изощренные мрачные фантазии. На всем ощущается печать тюремной атмосферы. Чиновники, облаченные в униформу, оскорбляют и расталкивают бродяг, не уставая напоминать им, что, приходя в работный дом, они отказываются от всех своих прав и от личной свободы.

Имена и профессии бродяг регистрируются в журнале. Потом их заставляют принять ванну и далее у них отбирают одежду и личные вещи. Взамен им выдают грубые хлопчатобумажные рубашки, в которых они будут спать ночью.

Если у кого-нибудь из них при себе оказываются деньги, то их конфискуют, а если они признаются, что у них больше двух франков (четырех пенсов), то их не пустят в убежище и им придется искать ночлег в другом месте. В результате тем из бродяг – правда, таких немного, – у кого оказывается при себе больше двух франков, приходится прятать деньги в обуви, причем делать это надо незаметно, потому что такой поступок будет расцениваться как мошенничество и наказывается тюремным заключением.

После бани бродяга, у которого уже изъяли одежду, получает свой ужин: полфунта хлеба с кусочком маргарина и пол-литра чая. Хлеб, который пекут специально для бродяг, ужасен. Он серый, всегда черствый и по вкусу почти несъедобен, так что складывается впечатление, что мука, из которой его пекут, намолота из испорченного зерна. Даже чай плох настолько, насколько это вообще можно себе представить, но бродяга рад и такому напитку, потому что он согревает и снимает усталость после дневных тягот. Неаппетитную еду бродяги проглатывают за пять минут. После этого их загоняют в камеры, где им предстоит провести ночь. Эти камеры – и в самом деле тюремные камеры – с кирпичными или каменными стенами размером двенадцать на шесть футов. Искусственного освещения в них нет, единственный источник света – узкое, закованное в решетку окно, расположенное высоко в стене, и дверной глазок, через который надзиратели следят за поведением бродяг. Иногда в камере есть топчан, но, как правило, бродяге приходится спать на полу. Вместо постельного белья в его распоряжении – три тонких одеяла. Часто в камере нет и подушки, и поэтому несчастным узникам позволяют брать с собой верхнюю одежду, чтобы ее свернуть и положить под голову. Обычно в камере стоит ужасающий холод, а изношенные одеяла настолько тонки, что нисколько не согревают скорчившихся под ними людей.

Как только бродяга заходит в камеру, дверь за ним запирают снаружи. Дверь останется закрытой до семи часов утра следующего дня.

Обычно в каждой камере находятся по двое бродяг. Запертые в эту маленькую тюрьму на двенадцать часов, не имея возможности противостоять холоду – одетые в бумажные рубашки и укрытые тремя просвечивающими одеялами, – эти бедолаги жестоко страдают от холода и отсутствия самых элементарных удобств.

Камеры почти всегда кишат насекомыми, и бродяга, которого донимают бесчисленные паразиты и у которого от усталости отваливаются конечности, ворочается на полу в тщетной надежде заснуть. Ему удается подремать несколько минут, но потом дискомфорт дает о себе знать – на твердом полу не очень-то и удобно. Так что он все время ворочается и спит плохо.

Старые закаленные бродяги, ведущие такую жизнь пятнадцать или двадцать лет и ставшие в результате стоическими философами, проводят ночи за беседами. Отдохнут они завтра, поспав пару-тройку часов в поле, в тени живой изгороди, в обстановке куда более гостеприимной, нежели в ночлежке. Но молодые бродяги, не закаленные опытом рутины, стонут и вздыхают в темноте, нетерпеливо ожидая утра и освобождения.

Но тем не менее, едва только наконец в тюрьме забрезжит утренний свет, бродяг снова охватывают тоска и отчаяние в предчувствии следующего дня, который будет точно таким же, как предыдущий.

Камеры наконец отпирают. Наступает время визита врача – и действительно, бродяг не отпустят до выполнения этой формальности. Врач, как правило, опаздывает, и полуголым бродягам приходится ждать его, выстроившись в коридоре. Здесь можно получить представление об их физическом состоянии.

Какие тела, какие лица!

У некоторых из них врожденные дефекты. Некоторые страдают грыжами и носят бандажи. Почти у всех изуродованы стопы, покрытые язвами в результате длительной беспрерывной ходьбы. Старики похожи на скелеты, обтянутые кожей. У всех вялая мускулатура и жалкий вид людей, годами лишенных полноценного питания. Истощение, преждевременные морщины, небритые бороды – нехватка сна и еды отразилась на их внешности.

Наконец-то появляется врач. Он стремительно и поверхностно осматривает их. В конце концов, цель этого осмотра – лишь выяснить, нет ли у кого-то из бродяг симптомов оспы.

Врач быстро, по очереди, осматривает бродяг – сверху вниз, спереди и сзади. При этом большинство из них страдают теми или иными болезнями. Некоторые почти совершенно слабоумны и едва ли способны сами о себе позаботиться. Тем не менее их тоже отпустят, если у них нет устрашающих отметин оспы. Начальство совершенно не волнует состояние их здоровья – главное, чтобы у них не было инфекционных болезней…

После врачебного осмотра бродяги снова одеваются. Теперь в холодном и ярком свете дня можно хорошенько рассмотреть, что за одежду носят эти бедолаги – в качестве защиты от капризного английского климата. Эти разношерстные предметы одежды, по большей части выпрошенные у жертвователей, едва ли годятся даже для мусорного бака. Уродливая, неподходящая по размеру, слишком длинная, слишком короткая, слишком просторная или, наоборот, слишком тесная одежда – в другой ситуации это было бы смешно. Здесь же эта одежда не может вызвать никаких чувств, кроме безмерной жалости. Вся одежда пестрит разноцветными заплатками. Вместо оторванных пуговиц приспособлены веревки и шнурки. Нижнее белье представляет собой рваные лохмотья; дырки маскируются грязью.

У некоторых и вовсе нет нижнего белья. У многих нет даже носков. Обернув пальцы тряпьем, они суют голые ступни в ботинки, задубевшая кожа которых утратила всякую эластичность. Каким именно образом одеваются бродяги, как они натягивают на себя одежду и обувь – эта сцена способна вызвать холодный ужас.

Одевшись, бродяги получают завтрак – то же самое, чем их кормили на ужин предыдущим вечером.

Потом их, как солдат, выстраивают во дворе, где надзиратели распределяют их по разным бригадам. Некоторым поручают мыть полы, другие рубят дрова, колют уголь и выполняют другие работы до десяти часов утра.

После этого раздается сигнал – пора покинуть работный дом.

Они получают назад все конфискованные накануне вещи. К этому прибавляют фунт хлеба и кусок сыра на обед, а иногда, хотя и редко, дают талон, который можно по дороге обменять в специальных кафе на хлеб и чай стоимостью до трех франков (шести пенсов).

Вскоре после десяти часов ворота убежища распахиваются, чтобы выпустить толпу жалких и обездоленных бродяг, которые разбредаются по окрестностям. Каждый из них бредет к новому убежищу, где с ним будет происходить в точности то же самое. Эти бродяги не будут знать иной жизни в течение следующих месяцев, лет, а возможно, и десятилетий.

В заключение надо отметить, что вся еда каждого бродяги в сутки состоит из семьсот пятидесяти граммов (двух фунтов) хлеба с маргарином и сыра, а также пинты[1] чая; ясно, что этого недостаточно для человека, который должен за день накрутить пешком двадцать километров.