Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 (СИ) - Герритсен Тесс - Страница 39

После выхода книги Муди уже не стоял вопрос,бывают ли у людей внетелесные переживания… вопрос был в том,что их вызывает и что они значат?

Лэнгдон прекрасно знал, что концепция жизни после смерти лежит в основе буквально всех мировых религий: у христиан — рай, у иудеев — гилгул, у мусульман

— джанна, у индуистов и буддистов — дэвалока, у философов Нью-Эйдж — прошлые жизни, у Платона — метемпсихоз. Все духовные учения сходятся в одном: душа… бессмертна.

И всё же, когда дело доходило до веры в жизнь после смерти, Лэнгдон не мог отойти от позиции материалистов. Он считал идею загробной жизни утешительной сказкой, механизмом психологической защиты, и если бы он отвечал на вопрос Гесснер честно…

Околосмертные переживания — это… галлюцинации.

Будучи знатоком религиозного искусства, Лэнгдон прекрасно разбирался в шедеврах, изображающих видения потустороннего мира — божественные откровения, духовные озарения, теофании, религиозные экстазы, явления ангелов. Верующие считают эти переживания реальными контактами с иными мирами, но Лэнгдон в душе верил, что это нечто иное — яркие убедительные видения, вызванные глубочайшей духовной жаждой.

Недаром, часто напоминал Лэнгдон студентам, миражи оазисов видят только жаждущие путники в пустыне — и никогда студенты, гуляющие по университетскому двору. Мы видим то, что хотим видеть.

И что касается желаний, Лэнгдон полагал, что большинство умирающих хотят одного и того же: не умирать. И страх смерти, конечно, не ограничивается умирающими. Это всеобщий страх… возможно,самый всеобщий.

Осознание смертности — осознание того, что мы умрём, — страшит не потому, что мы боимся потерять физическое тело, а потому, что боимся потерять наши воспоминания, мечты, эмоциональные связи… по сути, нашу душу.

Религии давно поняли: человеческий разум, стоящий перед ужасающей перспективой вечного небытия, поверит во что угодно. Timor mortis est pater religionis,размышлял Лэнгдон, вспоминая древнее изречение, популяризированное Эптоном Синклером.Страх смерти — отец религии.

И действительно, каждая мировая религия создала множество текстов о загробной жизни — Египетскую Книгу Мёртвых, сутры, упанишады, веды, Библию, Коран, Каббалу. У каждой религии своя эсхатология, своё представление о загробной иерархии и населяющих её духах.

Современные танатологи — изучающие науку смерти — обычно игнорировали эти религиозные представления. И всё же, как ни удивительно, сегодня учёные признают, что очень мало продвинулись в ответе на главный вопрос своей области:

Что происходит, когда мы умираем?

Это без преувеличения величайшая загадка жизни… тайна, о которой все мечтают узнать. Ирония в том, что разгадка открывается каждому из нас в конце… но никто не может вернуться, чтобы рассказать о ней.

— Что, язык проглотили? — усмехнулась Гесснер.

— Вовсе нет, — раздражённо ответил Лэнгдон. — Мне просто интересно, почему вы принимаете за неоспоримый факт утверждение, которое не можете доказать. В моем мире мы называем этоверой… а не наукой".

"Трус", — фыркнул Гесснер. "Я знаю, что вы материалист, профессор, и, надеюсь, завтра, когда Кэтрин придет в лабораторию, мне удастся убедить её присоединиться к нам в мире разума".

С этими словами Гесснер открыла свой кожаный портфель, достала визитку и положила её перед Кэтрин.

Лэнгдон взглянул на карточку.

"Передайте эту карточку своему водителю завтра утром", — сказала Гесснер.

"Моя лаборатория частная, но её местонахождение известно. Бастион вообще-то довольно знаменит".

Лэнгдон внутренне застонал. Знаменит в 1300-х годах,возможно…

Когда Гесснер стала закрывать портфель, Лэнгдону мельком удалось рассмотреть его тщательно организованное содержимое: различные документы в папках, закрепленную в держателе ручку, смартфон с кожаным ремешком, а также коллекцию кредиток, удостоверений и карт доступа, аккуратно разложенных в прозрачных кармашках. Среди этого набора его взгляд привлек один символ.

"Что это за карта?" — спросил он, указывая на черную карточку, торчащую из специального защитного чехла с свинцовой прослойкой, предназначенного для карт с радиочастотной идентификацией. Он видел лишь верхний сантиметр карты, но его заинтриговали шесть символов, напечатанных жирным шрифтом.

Гесснер взглянула на карточку и на мгновение замешкалась. "О, это пустяки". Она захлопнула портфель. "Это мой абонемент в спортзал".

"Правда?" — сказал Лэнгдон. "Мне интересно. Третий символ — что это было?" Она странно посмотрела на него. "Вы имеете в виду букву A?"

"Это была не А", — сказал Лэнгдон, который разглядел ее четко. "Это было копье Вела".

Обе женщины выглядели озадаченными.

"Извините?" — сказала Гесснер.

"В перекладине разница", — объяснил Лэнгдон. "У А одна черта. А у этого знака было три линии и точка. Всякий раз, когда вы видите клинок, направленный вверх — то есть форму заглавной буквы A— с тремя перекладинами и точкой, это особый символ с очень конкретным значением".

"Означает ли это здоровье?" — предположила Кэтрин, звуча немного навеселе.

Даже близко нет, — подумал Лэнгдон. "Копье Вела — это индуистский символ власти. Острие копья означает просветление — острый ум, высшее прозрение, позволяющее рассеять тьму невежества и одолеть врагов. Индуистский бог войны Муруган носил это копье с собой повсюду".

Гесснер выглядела искренне удивленной.

"Убивать врагов прозрением?" — сказала Кэтрин. "Странный посыл для спортзала".

Согласен.

"Совпадение, очевидно", — усмехнулась Гесснер. "Уверена, владельцы клуба даже не догадываются и просто сочли дизайн удачным".

Лэнгдон оставил тему, но был уверен, что Гесснер что-то скрывает. Защищенная RFID-карта казалась слишком высокотехнологичным пропуском для спортзала, да и Гесснер была не из тех, кто стал бы потеть рядом с простолюдинами. К тому же, местный спортзал скорее использовал бы чешское написание "PRAHA", а неанглийское.

"Ясно одно", — сухо заметила Гесснер. "Симбологи и ноэтики идеально подходят друг другу". Она глотнула напиток. "Вы оба видите смысл там, где его нет".

ГЛАВА 41

Квартира Саши Весны на первом этаже была небольшой, но уютной — со вкусом обставленной, аккуратной и наполненной естественным светом. Лэнгдон, переступив порог, вдохнул витающий в воздухе дымчатый аромат солода.

— Русский караванный чай, — пояснила Саша, слегка смущаясь заметного запаха.

— И у меня есть коты...

Как по сигналу, пара изящных сиамских котов возникла в дальнем конце коридора и направилась к ним. Лэнгдон присел, чтобы погладить их, и они тут же поспешили к нему за лаской.

— Они обожают мужчин, — сказала Саша и затем неловко добавила: — Не то чтобы они многих видели!

Лэнгдон вежливо улыбнулся. — Ну, они прекрасные животные.

— Эту зовут Сэлли. А этого — Гарри. Я назвала их в честь любимого фильма. — Саша указала на старый кинопостер, висевший рядом. — Доктор Гесснер подарила мне этот.

Название фильма было на русском, но Лэнгдон узнал Мэг Райан и Билли Кристала, стоящих лицом к лицу на фоне нью-йоркских небоскребов. Он никогда не видел классической ленты "Когда Гарри встретил Сэлли,", но слышал о знаменитой "сцене секса" в нью-йоркском кафе.