Русская Америка. Голливуд (СИ) - Дорохов Михаил Ильич - Страница 44

Двое мужчин в пиджаках попроще расположились поодаль от него. Неподалёку от места председателя стоял стол для секретарши-машинистки. Женщина средних лет восседала за ним, старательно изображая из себя застывшую античную статую.

Клерк указал мне на стул около конца длинного стола и закрыл за собою тяжёлую дверь. Как только я сел, то понял, почему для «ответчиков» отводилось именно это место. Любой, кто попадал на это место, был как будто под прицелом всей комиссии. А сам её председатель на противоположном конце, на возвышении — казался вершителем суда в средневековье. Ощущение — не из приятных.

Людей в комиссии было действительно мало. Как и сказал адвокат Левина, что инструктировал меня перед заседанием, это было предварительное слушание — формальность, разминка перед возможным настоящим боем.

Но даже формальности в этих стенах отчётливо сквозили последующими судами. На большие суммы штрафов…

Я решил идти один. Без помощи адвоката. По одной простой причине — полнотой информации по вопросам звукового кино в «этом времени» обладал только я. Официальный защитник начнёт вести дело так, как его учили в хорошем местном юридическом колледже, а потом — как сложилась его практика в подобных заседаниях.

Исходя из этого, он скорее углубится в чисто юридическую сторону вопроса, не понимая ПЕРСПЕКТИВ происходящего. Для любого юриста моя фраза: «я уверен, что в будущем монополия разрушится очень скоро» — сами понимаете, прозвучит как блеянье барана. Он просто не воспримет мои слова серьёзно. Ведь это будет звучать как домыслы. А если я скажу, мол точно знаю, что будет в будущем — то защитник сочтёт меня вовсе сумасшедшим…

Дверь открылась, и в зал вошёл сам председательствующий. Вернее, заместитель главы комиссии штата. Пока не дошло до финального разбирательства — мою персону на предварительном слушании будут «препарировать» несколько юристов и этот вот зам… Мужчина лет пятидесяти, с седеющими висками и усталым, но внимательным взглядом. Он занял своё кресло на возвышении, поправил манжеты пиджака и положил перед собой папку.

— Прошу всех садиться, — его голос был ровным и безразличным, отточенным на сотнях таких заседаний. — Сегодня, семнадцатого января 1925 года, проводится предварительное слушание комиссии по антимонопольной деятельности штата Калифорния. Председательствую — заместитель главы комиссии, Гарольд Прентис. Присутствуют эксперты комиссии… — и он зачитал список квартета юристов, сидевших ближе к судье, по правую руку от него.

Признаюсь, их имена тут же вылетели у меня из головы.

— Со стороны ответчика — Иван Бережной, владелец кинокомпании «Будущее», — закончил Гардольд.

Он посмотрел на меня поверх очков, и я кивнул.

— Итак, мистер Бережной, — Прентис открыл папку, — Комиссия рассматривает дело о возможном нарушении вами антимонопольного законодательства штата Калифорния. А именно, «Закон Картрайта»[1], запрещающий монопольное владение и сокрытие перспективных технологий, способных оказать влияние на развитие ключевых отраслей экономики штата. Вам вменяется то, что вы, по данным, поступившим в комиссию, выкупили в единоличное пользование две технологии создания звукового кино — «Витафон» и «Мувитон». Этим вы создали искусственный дефицит и препятствуете свободной конкуренции, что создаёт возможность нарушения уголовного кодекса штата Калифорния по ряду статей 319–327 в зависимости от состава нарушения[2]. Что вы можете сказать по этому поводу?

Похоже, меня решили «топить» по полной! Уголовные статьи, которые, по словам адвоката Александра Левина, могут мгновенно перетечь в гражданские иски на десятки тысяч баксов — просто потопят мою молодую киностудию.

Я ожидал этого, но услышав это вслух в такой официальной обстановке, почувствовал, как сжимаются кулаки. Однако не дал эмоциям взять верх и лишь глубоко вздохнул. И не такое проходили…

— Уважаемый мистер Прентис, — начал я, тщательно подбирая слова. — Позвольте мне уточнить несколько моментов. Комиссия вызвала именно МЕНЯ и рассматривает конкретно мою деятельность. Однако любое нарушение закона подразумевает, что были нарушены ЧЬИ-ТО ПРАВА?

Я намеренно выделил последние слова и удостоился сухого кивка «судьи» Прентиса:

— Абсолютно верно, мистер Бережной.

Я продолжил:

— Позвольте узнать: чьи именно? Имею ли я право знать, кто выступил с заявлением для рассмотрения моего якобы нарушения? В конце концов, если я создал монополию, значит, я должен был кого-то обделить, или кому-то навредить. Кто эта пострадавшая сторона?

Заместитель главы комиссии штата откинулся на спинку кресла, сложив пальцы.

— Мистер Бережной, формального иска о возмещении ущерба на данный момент не поступало. Комиссия действует на основании обращения юридического лица с просьбой рассмотреть вашу деятельность на предмет недопущения возможного нарушения антимонопольного законодательства в будущем. Мы действуем превентивно. Поэтому мы сегодня собрались в малом составе, чтобы осуществить предварительное слушание.

— Превентивно? — я позволил себе лёгкую улыбку. — Понимаю. То есть, меня вызвали сюда за то, что я МОГУ совершить преступление? Но если это обращение некой компании, и оно стало причиной моего присутствия здесь, то, по логике, я имею право знать — что это за юридическое лицо? Чтобы понять, чьи интересы я… гипотетически… ущемляю, — я слегка усмехнулся, давая понять, что ни на йоту не верю в заявления кого бы то ни было.

В зале наступила тишина. Юристы слева перешёптывались. Прентис посмотрел на человека, расположившегося на одном из стульев в рядах «зрителей». Он всё также изучал паркет.

— Представитель истца, вернее, компании, чьё обращение инициировало проверку, присутствует в зале, — наконец, сказал Прентис, — Это мистер Роберт Локхарт, представитель «Томас Эдисон Инкорпорейтед». Он является поверенным названной компании в Лос-Анджелесе…

Локхарт поднял голову и впервые посмотрел на меня. Его взгляд был холодным и оценивающим, словно он рассматривал не меня, а некое незначительное препятствие.

А вот для меня всё понемногу начало вставать на свои места. Томас Эдисон уже пытался создавать звуковое кино со своим «Кинетофоном»[3], но потерпел неудачу. Либо он втайне не оставил попыток зайти на новое поприще. Либо он хочет поддушить «звук», чем он активно занимался на востоке Штатов, где доил бо́льшую часть индустрии немого кинематографа.

Я не стал ждать, пока Прентис продолжит, и, воспользовавшись паузой, обратился напрямую к представителю Эдисона.

— Мистер Локхарт, раз уж вы здесь и представляете истца, возможно, вы проясните для комиссии и для меня — какие именно интересы компании мистера Эдисона были задеты моими действиями? Что именно послужило причиной для этого обращения?

Все взгляды устремились на Роберта. Вопрос был по существу, и Гарольд не высказал никаких возражений.

Локхарт медленно поднялся, его движения не выдавали ни капли волнения. Нужно признать, у «Кинобандита» Эдисона неплохие кадры…

— Уважаемая Комиссия, уважаемый господин Прентис, — начал он, обращаясь к председателю, но глядя на меня. — Дело не в нанесённом ущербе, а в предотвращении будущих проблем. Компания мистера Эдисона, как и другие перспективные участники этого рынка, ведёт собственные изыскания в области звукового кинематографа. Деятельность мистера Бережного, направленная на то, чтобы скупить и вывести из свободного оборота ключевые патенты, создаёт искусственные барьеры и наносит удар по интересам всех, кто заинтересован в честной конкуренции и свободном развитии этой отрасли. Именно интересы этих перспективных участников и побудили нас обратиться с превентивной просьбой к комиссии.

Внутренне я напрягся. Роберт Локхарт был красноречив и опасен. И явно разбирался в том, что говорит. Сейчас он выставлял меня не просто бизнесменом, скупающим будущее целой индустрии, а жадным хищником. Похоже, Эдисон решил попробовать свою излюбленную стратегию — запугать, загнать в угол и лишить конкурента преимущества.