Влюбляться запрещено (СИ) - Тодорова Елена - Страница 61

Блин, чувак уже храпит!

Женщина на второй верхней полке пока ворочается, но явно настроена уснуть.

Черт, перевалило за полночь.

Сейчас еще мамаша с мелким отойдут в царство Морфея, и все. Пиши пропало. Останемся мы с Нечаевым вдвоем.

— Смотри, смотри, — пищит Костик, не приближаясь, но демонстрируя матери изображение на экране. — Я же говорил! Халк побеждает!

— Господи, сын…

— На самом деле, — глухо затягивает Егорыныч, обращая на себя внимание всех живых и неживых. Говоря про неживых, я со своим своеобразным черным юмором имею в виду бабочек-зомби. Они ведь моментально реагируют. Активируют порхание еще до того, как я впиваюсь в Нечаева взглядом. — Я думаю, Халк устал. Выдохся, понимаешь? — впаривает он мелкому. — Если ты не поставишь сейчас на паузу, то Танос его уделает.

Как же ему идет эта совершенно дурацкая клетчатая рубашка! Такой хорошенький богатырь под мамкиным присмотром. Князь Тьмы в повседневном прикиде! Пряник в клеточку! Как только у этих проклятых Нечаевых такие сыновья получаются?! Все как на подбор — титаны. Еще и обходительные при желании. Очаровательные. Надежные. Сильные.

«Ну ты это… Эй… Завязывай…» — подает голос растерявшееся было эго. — «Слышишь? Нахваливать Нечаева завязывай!».

«Ничего я не нахваливаю! Я издеваюсь!» — огрызаюсь, и сама себе не верю.

— Танос не может победить. Халк герой, — отзывается Костик, но без особой уверенности.

Все-таки мой пряничек звучит убедительно.

Мой?

Блин.

— Все верно. Герой. Но даже герои нуждаются в отдыхе, — говорит он. — Ты же хочешь, чтобы он победил? Ставь на паузу, пусть энергия накопится.

И что вы думаете? Мелкий внимает! Гасит экран и велит матери прятать гаджет. Сам же заваливается на бок, провозглашая, что теперь ему надо быстрее уснуть, чтобы быстрее проснуться.

— Как вы так?.. — обращается к Нечаеву мамаша, едва дыша от благоговения.

— А, ерунда, — отмахивается герой, который не носит плащ. Только клетчатую рубашку. Господи, да далась она мне?! — Нас в семье четверо пацанов. Вот откуда навык.

— Ах, вот оно что! Четверо сыновей! Как здорово! И… Похожи между собой?

«Ложитесь спать, тетя! Вы же хотели спать!» — думаю агрессивно.

Вообще-то мне хочется сказать это вслух. Фиг знает, что останавливает.

— В целом, да. Похожи. За исключением мелких деталей, — делится Нечаев, не замечая моего злого взгляда. — У меня, к примеру, глаза и цвет волос темные — от матери. У остальных светлые — от отца. Чертами же, люди говорят, как под копирку. По характерам тоже много пересечений. Плюс общие ценности. В общем, просчитать реально.

— Обалдеть! Уверена, ваша мама счастливейшая женщина!

— Ага, — улыбается Егор, отводя взгляд в сторону. И вот, пока он смотрит на дверь купе, на его лице проскальзывает какая-то тень. — Она называет себя святой. И это правда. Потому что мы… скотобаза, — заканчивая, невесело хмыкает.

Мамаша Костика теорию со скотобазой, конечно же, отвергает. Возможно, из вежливости. Но, скорее всего, из-за того впечатления, которое производит на нее Нечаев.

— Я невольно наблюдала за вами… — признается, поглядывая то на меня, то на Егора. — Ты очень добр и внимателен к своей девушке. По-мужски заботливый. На вас приятно смотреть.

«Еще одна!» — вспыхиваю я мысленно. — «Это ты просто не видела, как он меня… как… как… как он портит мне жизнь!»

Раздраженно шмыгнув носом, встречаю взгляд Нечаева, и внутри начинают образовываться черные дыры. Сначала вместо солнечного сплетения, потом вместо легких, и, наконец, вместо сердца. Вы вообще в курсе, что такое черные дыры? Это погибшие звезды, которые сжались под собственной тяжестью. Их гравитационная сила настолько велика, что из нее не может вырваться даже свет. Это безграничная бездна, которая засасывает все.

Черт возьми…

Тянущие ощущения настолько мучительны, что даже неподвижность сохранять тяжело. Дернувшись, содрогаюсь и соскальзываю в сторону.

— Спокойной ночи, — желает мамаша, прежде чем вырубить свет и прилечь рядом со своим все еще беспокойно ерзающим сынком.

— Спокойной ночи, — отбивает Нечаев.

Я же просто молча выключаю нашу лампу.

В купе залегает не только темнота, но и тишина.

Какого лешего он медлит? До припадка меня довести решил?

— Ты собираешься ложиться? — выталкиваю грубовато.

И отрывисто.

Каждое слово погоняется дыханием.

— Будет. Тесно.

Именно так это выходит из Егора. Два слова, как отдельные предложения. Мне становится легче, когда понимаю, что с речевой функцией врага тоже что-то неладное творится.

— Поместимся, — фырчу, продолжая играть наперегонки с дыханием.

Стук колес по рельсам, как вы понимаете, скрывает многое, и, тем не менее, мой обострившийся слух улавливает даже то, как Нечаев сглатывает.

— Не думаю.

Стоит мне это принять, поезд выходит на освещенный участок пути. Оранжевые лучи заглядывают в окно, и я, позабыв про дыхание, врезаюсь взглядом в профиль Егора. Отмечаю и образовавшиеся на щеках впадины, и спазмы отдельных мышц, и неестественное напряжение челюсти, и выразительное движения кадыка.

Не знаю, откуда эти мысли… Но мне кажется… Повернись он ко мне и дай посмотреть в глаза, я уйду через окно. Надеюсь, там не глухой лес встретит, а какой-никакой населенный пункт. Фонари же.

Восстанавливаю дыхание, когда возобновляется темнота.

Прижимаю ладони к пылающим щекам. Кусаю губы.

Прочищаю горло и небрежно возвращаю кое-какие смыслы:

— Падай, Нечаев. Сам сказал: даже героям нужен отдых.

Отодвигаюсь на край полки и замираю в ожидании. Снова не дышу. Невозможно же.

Зачем я назвала его героем? Тоже мне!

Ума палата!

Мысленная порка резко прекращается ввиду смещения психологических акцентов, когда Егорыныч, вбиваясь клином под стену, непреднамеренно пихает меня с полки. Исключительно здравый смысл вынуждает нас ухватиться друг за друга. Ничто иное! Моя рука сминает в кулак ту самую клетчатую рубашку, а его — ложится мне на талию. Если точнее, кажется, его тяжелая пятерня туда проваливается, как в каньон.

— Ты такая тонкая, — комментирует свои впечатления Нечаев, явно пребывая в том же полубессознательном шоковом состоянии, что и я. Сдвигая лапу вверх, он, кажется, намеревается совершить паломничество на возвышение моего бедра, но, к счастью, вовремя приходит в себя и возвращается во впадину талии. — Тощая.

Очень приятно!

То толстая, то тощая!

— Зато ты шкаф, — шиплю приглушенно. Отпускаю рубашку, стукаю кулаком и снова хватаюсь за ткань. — Чем вас мать только кормит?.. Наверное, комбикормом.

— Хах. Я ей передам, — выдыхает, обдавая мое лицо горячим паром.

Немыслимо, но меня буквально обваривает. С кожей — первым приемником внешних стимулов — чего только не происходит! И жжение, и мороз, и разряды по капиллярам… Дальше, естественно, благодаря работе нейронов, все по цепочке: молниями в спинной мозг, из спинного — в головной. Гипоталамус активируется, и в кровь летит смесь гормонов. Сердце тут же прибавляет ход.

Куда так гнать?

И все это из-за близости какого-то Нечаева! Какая нелепость! Эмпирически необъяснимо! Не поддается никакой логике!

— Не надо ничего передавать, — негодую тем же шепотом.

Он издает еще один хрипловатый смешок, шумно выдыхает и чуть крепче сжимает мой бок.

Я цепенею, чтобы справиться с враз подскочившим волнением. Но не успеваю, потому как Нечаев подтягивает чуть ближе, вынуждая уткнуться в теплое место под своим подбородком лицом.

Вы когда-нибудь лазили по канату? Если содрать эпидермис, то печет так сильно, будто сами нервы оголились. В моменте болезненнее куда более глубоких ран.

Так вот, сейчас нечто подобное ощущается по всей поверхности моей кожи. Она саднит, словно стерли защиту.

— Спокойной ночи, — тарабанит Нечаев.

— Спокойной ночи, — впопыхах отзываюсь я.

Застывая, пытаемся уснуть.

Но лично ко мне Морфей не приходит. Приходят астрологические бредни. Я представляю себя космосом. Со всеми его звездами, планетами, кометами, туманностями, поясами мусора… И худшие «аспекты» во мне, конечно же, тоже совершаются: Меркурий ретроградит, Сатурн душит оппозицией, Марс лезет в квадрат к Луне, а Хирон капризничает. Вот и не спится. В сознании: то вспышки, то провалы в те самые гравитационные ямы.