Влюбляться запрещено (СИ) - Тодорова Елена - Страница 48

Естественно, я встаю в позу.

Зажимая меховые полы, категорично чеканю:

— Ничего я снимать не буду!

Тогда рассвирепевший отец пробует самостоятельно меня из шубы вытряхнуть. Он, черт возьми, реально это делает! Врезаясь пальцами под ворот, с такой силой дергает, что меня таскает. Оказывая сопротивление, чуть не падаю. Шпильки же еще… Скребут по плитке, скользят и подкашиваются. Потерянность, страх, непонимание, злость, обида — разбирает изнутри поэтапно. Когда этот сумасшедший коктейль взбалтывают бесчисленное количество раз, доходит до извержения.

— Ты что, вообще уже?! — выплескиваю яростно. Защищая свои границы, толкаю отца. — Оставь меня в покое! Ненормальный!

Тут и мама подключается. Вцепляется ему в руку, оттягивает.

— Алексей, Алексей… Прекрати. Так нельзя.

Папа отшатывается и застывает. Тяжело дыша, медленно приходит в себя.

— Простите, что вмешиваюсь… — встревает в еще неустоявшуюся паузу администратор. — Гости разошлись. Мы как действуем? Убираем со столов?

— Да, пожалуйста, — роняет мама рассеянно. Впрочем, заточка на конфликте природную прагматичность в ней явно не блокирует. — И будьте добры, оформите упаковку нетронутой еды. Мы заберем, чтобы ничего не пропало. Спасибо.

Глаза администратора чуть расширяются, но в целом он сохраняет невозмутимость.

— Да, конечно. Как скажете, — отвешивает исключительно любезно, пока я горю в огне смертного стыда и бушующей злости. — Только вот за одноразовые контейнеры полается доплата.

Маму это, гляньте-ка, возмущает!

— Сколько?

Господи!

Такое ощущение, что они с отцом за «спасибо» работают!

Благо озвученная администратором стоимость не кажется маме чем-то непостижимым.

— Хорошо, — соглашается резковато. И наказывает: — Только не разгуливайтесь. Упаковывайте плотно. Горячее к горячему. Салаты к салатам. Нарезку тоже можно вместе… Все подпишите. И смотрите, чтобы ничего не подтекало — у нас машина новая.

Администратор едва не лишается своей маски невозмутимости. Она сползает, как в ролике с просевшим фреймрейтом. Замирает и дергается.

Господи…

Ну и позорняк!

— Я вас понял. Будет сделано, — выталкивает, приходя в себя, но все еще заторможенно. — Еще что-то? Фотозону сворачиваем? Или… — бормочет, оглядываясь на того самого олуха-фотографа. — Вы еще фотографируетесь?

Предки только с подачи администратора и врубаются, что съемка продолжается. Оборачиваются и, как два цербера, впиваются в фигуру, которая вмиг становится восковой.

— Вы не в себе?! — рявкает папа. — Велено было всем уходить! Что ты щелкаешь? Я тя щас так пощелкаю!..

— Спокойно, Алексей, прошу, — строит его мама, «заботливо» поправляя галстук. Поджимает, блин, так, что отец багровеет. — Видишь же, парень какой-то малохольный, — заключает, когда найденный ими через знакомых «бюджетный» фотограф уносит ноги. — Вот приглашай после этого неизвестных специалистов… — осуждающе качает головой. — Доброта наказуема.

— Да хватит уже! — не выдерживаю я. — Что вы из себя строите?! Смотреть тошно! Был бы здесь дедушка… — от негодования даже собрать слова в предложение не могу. Только пальцем перед их лицами трясу. — Экономили на всем, на чем только могли! — обвиняю, наконец. — Хотите за «бесплатно» все самое лучшее да побольше! Еще к шубе моей пристали!

— Насчет шубы… — стартует мама, цокая языком.

— Насчет шубы… — вторит почти вровень с ней администратор. — Я могу забрать ее в камеру хранения. Под документ, разумеется. Ну, чтобы она никого не нервировала…

— Нет. Это мой подарок, — выдыхаю с гиперболизированной гордыней, на самом деле опасливо кутаясь в меха.

— А никто не нервничает! — гаркает папа, затыкая всех и сразу. — Давайте, — небрежно гонит рукой. — Займитесь своей работой. Не мешайте.

Администратор покорно склоняет голову и удаляется.

Папа же тотчас возвращается к семейной инквизиции. И плевать ему на снующий по залу персонал.

— Что это за «подарки», а?! Ты хоть понимаешь, сколько эта шуба стоит? Где чек? Сертификат? Откуда она? Может, украдена? На ней еще и сибирская язва может быть!

Что, блин???

Как столько дерьма только зреет в его светлой профессорской голове?!

— Нет, ты точно рехнулся! — припечатываю одурело громко. Тыча в отца пальцем, вдалбливаю: — Это просто подарок! И ничего в нем плохого нет!

— Просто подарок? — передергивает мама, заставляя меня метать взглядом уже между ними двумя. Из-за того, что приходится защищаться от них двоих, чувствую себя уязвимой. А еще… До беса беспомощной! — Нет, это ты рехнулась, юная леди, если думаешь, что норковые шубы дарят просто так!

Папа и сам отлично разгоняется, а уж когда что-то озвучивает мама — в два счета. Дергано расстегивает пиджак, ослабляет удавку галстука, деловито упирает руки в бока и устраивает допрос с пристрастием:

— Кто это был? Я те-е-бя спрашиваю! Фамилия, имя, отчество?! Сколько лет?! Из какой семьи?! Где учится?! Или, может, работает??? Раз такие подарки дарит!

У меня сердце заходится. Что-то его пытается тормозить, всаживая иглы одну за другой. Уколы горячие и крайне болезненные. Становится трудно дышать. А соображать — и подавно.

— Я не знаю!

— Не знаешь? — изумляется папа. После небольшой заминки продолжает нападки: — Сколько времени вы знакомы? Звони ему! Возвращай! Хочет поздравить, пусть представится, как положено. И заодно объяснит, за что моя дочь получает такие подарки. Я должен понимать, нет ли за этим жестом «условий» и «обязательств». У нас в семье столь дорогие вещи без согласования не принимаются. Звони!

— На что это ты намекаешь? — восклицаю с дрожью. Она и в голосе, и в теле. От ярости просто звеню! Мне неприятны и их слова, и взгляды… Вообще все! — На что?!

— Агния, дочка… — бормочет мама, стремительно меняя тактику. В фразах, учитывая, что она ломает себя, возникают несвойственные ей заминки. — Мы тебе не враги, пойми.

Может, я бы и прислушалась. Очень ведь хочется поймать что-то хорошее. Почувствовать, что меня любят.

Но…

Папа все портит.

— Мы отвечаем за твою безопасность и за твою репутацию, — впаривает нахраписто. — Нормальные люди за масками не прячутся. Если намерения честные, перед семьей показаться не боятся.

Меня это взрывает так, что я даже осторожность теряю.

— Он не боится, ясно?! Ничего не боится! Вас — тем более! — бомблю сердито. — А шубу подарил, потому что, в отличие от не-ко-то-рых, слушает, что я говорю! И готов делать меня счастливой!

Последняя фраза ложь в абсолюте. Но мне ведь нужно как-то защищаться.

— Что значит «слушает»? Ты сама эту шубу попросила? — шипит мама, опаляя презрительным взглядом.

«Я не Юния!» — кричу себе, сотрясаясь.

Их разочарование для меня ничего не значит! Я такая, какая есть! Ничьим ожиданиям соответствовать не обязана!

Пожимая плечами, заставляю себя улыбнуться.

— Ну да, я не ангел. Но и мир, в котором нам приходится жить, не рай. Он даже не добрый, мам!

Она шагает ко мне. Приближается очень осторожно. Выставив ладони, словно я вооруженный террорист.

— Агния, дочка…

Папа в этот же момент, как по команде, тоже надвигается.

Я втягиваю воздух и спешно отступаю, врезаясь спиной в цветочную колонну треклятой фотозоны. Полиэстеровые бутоны шуршат и царапают оголившиеся из-под съезжающей шубы плечи. Ноздри забивает запах пыльной синтетики. В горле и ниже возникает першение.

Растущая за грудиной буря не позволяет долго находиться в отступлении. Дернувшись, так уверенно бросаюсь к родителям, что они замирают, проигрывая контроль на выбранной мной точке.

— Я не обязана быть удобной! — озвучиваю, яростно отстаивая свою позицию. — Не обязана быть примерной, лишь бы вам было кем хвастаться! Пытаться нравиться всем — провальная идея. Нравиться нужным людям — вот, что важно. А против ненужных я выточу меч и пойду в бой! И да, мама, красота — мой капитал. Приданое, если хотите. Уж что дали! Я имею право ею пользоваться! И я буду!