Влюбляться запрещено (СИ) - Тодорова Елена - Страница 12

Я забываю о своем сердце. Его безумный стук теряет монополию на силу, когда биться в дрожи начинает каждая клеточка в теле. Я просто скопище пульсирующих частиц. Бурный комок энергии.

Адреналина столько, что кажется, мне уже его никогда не переработать. Было бы проще собрать во флаконы и продать.

Никогда прежде я такого не проживала.

Почему я еще не икаю?

Меня колотит. И все же этот мандраж я никак не могу назвать сугубо негативным.

— Все, расслабься — оторвались, — говорит Нечаев буквально пару минут спустя.

И, наконец, останавливается.

Спрыгиваю с чертового байка, прежде чем соображаю, что собираюсь делать дальше. Перво-наперво снимаю смердящий чужими духами шлем. Бросаю в Нечая с расчетом, что не успеет поймать, пока снимает свой. Но, увы… Ловит. Преспокойно закрепляет оба у сиденья.

— И часто ты так?.. — не кричу, но в голосе яро пылает осуждение.

Когда Егор оборачивается, деловито скрещиваю руки на груди.

— Как?

— Убегаешь от полиции! — злюсь я. — Чем думают твои родители? Что из тебя вырастет? В конце концов, ты попадешь в тюрьму! Впрочем, о чем это я? Что удивительного? Твой отец тоже там был! Яблоко от яблони…

Затыкаюсь, когда Нечаев резко шагает в мою сторону. Лихорадочно моргая, со страхом взираю на нависшего надо мной парня. В глубинах его темных глаз не просто гнев плещется… Там пробуждается настоящий монстр. В радужке полыхает. Я перестаю хлопать ресницами, прекращаю дышать, медленно шагаю назад — сохраняю максимальное внимание. Потому как кажется, будто Нечаев готов обратиться, приняв облик настоящего чудовища.

— Не смей, чтоб тебя, говорить о моей семье. Ни слова больше.

Вот я и нащупала тот самый реактив, после которого сложный химический элемент с переменной валентностью «Триоксид Егориума» способен рвануть. Но… Так ли это нужно прямо сейчас?

— Дай мне свою куртку, — прошу с фиг знает откуда лезущим снисхождением, круто уходя от темы. — Я замерзла.

Прикрывая настоящие причины дрожи, обнимаю себя руками.

Нечаев не двигается. Просто смотрит на меня, как на объект, который собирается уничтожить — если не разорвав на куски, то сжигая взглядом дотла.

— Почему ты застыл, черт возьми? Говорю же, холодно.

— А ты думала, я, как остальные, сбивая ноги, брошусь исполнять твои прихоти? — высекает почти так же свирепо. Не то чтобы я сильно хотела снизить растущее в нем напряжение, но мне было бы чуточку поспокойнее, если бы это все-таки произошло. — Я не один из твоих вассалов, Филатова. Ты не моя королева.

— Окей. Я не твоя королева. Я твой триггер, — резюмирую с умышленным превосходством. — Иначе какого черта ты год таскаешься за мной?

Мрачный Драконит делает новый шаг ко мне.

— Триггер? — повторяет с лютой ненавистью. — Откуда столько смелости, Филатова? У тебя второй ряд зубов прорезался?

— Просто ты достал меня, ясно?!

— Просто ты глупая капризная девчонка, ясно? Далеко не лучшая из рода женщин.

— Это гендерная стигматизация! — возмущаюсь в ярости.

— Это трезвая констатация! — отрезает он так же лихо, надвигаясь.

— Ты… — одно это местоимение на пике дрожи звучит как отборное ругательство, которыми не гнушается ублюдок. Вибрирует на кончике моего языка, раздавая бешенство. И даже если в сторону Нечаева летят слюни — плевать. — Ты задираешь меня так, словно я твоя личная рана! Ты не можешь сдержаться, признай! Обижая меня, ты тупо сдираешь с нее корку!

В один момент челюсти Нечаева так сильно сжимаются, что кажется, вот-вот послышится треск ломающихся зубов. Выраженный изгиб губ исчезает — они превращаются в тонкую линию. Но уже в следующий — монстр, раздувая ноздри, проявляет чудеса выдержки.

— У тебя, блин, самомнение вместо теории психоанализа? Тут охренел бы сам Фрейд, — выплевывает с леденящим презрением. — Я санитар леса, Филатова. Сечешь? Так уж случилось, что ты в этом лесу популярна. От твоего мнения зависит множество людей. Я же против тех ценностей, что ты пропагандируешь.

То, что он говорит, крайне болезненно для моей психики. Жаркой волной стресса ее буквально выносит из моего тела.

— Это какие такие ценности я пропагандирую?

— Те, которые впитала с молоком матери, — сокрушается зло. — Эгоизм, тщеславие, алчность, лживость, мизандрия.

— С чего вдруг мне ненавидеть мужчин? В моей жизни полно мужчин, которых я люблю!

— С того, что в твоей любви нет уважения.

— Это твои гнусные домыслы!

— Я-то говорю, как чувствую, слышишь? — вопрошает грубо. Когда наклоняется, кажется, не просто ударить способен, а стереть с лица Земли. — В целом, мне плевать на тебя, Филатова. Я просто делаю этот мир лучше. Как могу, так и делаю. Когда вижу, что кто-то по беспределу фигачит, молча в сторонке не встану, потому что моя хата не с краю!

Он бьет. Кулаком. Себя в грудь. А по ощущениям, будто меня — что-то ломается и, заскулив, сворачивается в клубок. Но я, конечно, не двигаюсь. Не сдаюсь.

— Говоришь так, будто ты не гопник обычный, а как минимум царь Леонид! — даю отпор с той же экспрессией. — Думаешь, воевать с девчонкой — это круто? После этого сражения для тебя медные трубы не зазвенят!

— Нет, не думаю, — огрызается Нечаев. — Какая еще война? Так, ставлю перед твоим лицом зеркало и показываю, кто ты на самом деле. Может, в будущем еще спасибо мне скажешь.

— Спасибо? — мой голос звенит, но я не считаю, что это проявление истерики. Всего лишь негодование. — Ты преследуешь меня! Ты оскорбляешь! Ты высмеиваешь! Ты показываешь, что мои границы ни черта не значат — прикосновения, вещи! — тарабаню, загибая пальцы. — Ты заявляешь, что я некрасивая, таким способом, чтобы уж наверняка убить мою уверенность в себе. Ты угрожаешь, чтобы держать меня в напряжении, даже когда тебя нет рядом! Так-то все это одним простым словом называется — травля! И какой бы ужасной я тебе, Нечаев, не казалась, этому не может быть оправдания! Потому что ты не исправляешь меня, ты меня уничтожаешь!

— Ой, да брось, какая травля… — смеется, обесценивая еще и мои чувства.

— Если хочешь победить весь мир, победи себя[8]!

— Теперь цитатами разговаривать будем? Соррян, я чужим умом не козыряю.

— А зря! Может, свой бы развил в итоге!

— Я так развит, Филатова, тебе и не снилось, — протягивает с мерзкими интонациями и не менее мерзкой улыбочкой.

Только вот глаза — коридоры в ад.

— Сегодня ты отвалишь! Или я не Агния Филатова!

— Заявления все громче, — вновь ржет недоносок. — Что же ты выкинешь, Немезида?

— Узнаешь, Нечаев, — обещаю я бархатным, почти ласкающим голоском. После небольшой паузы снова к насущным проблемам возвращаюсь: — Еще раз повторяю: дай мне свою куртку. Я замерзла!

— Еще раз повторяю: я тебе не фея-крестная. Мерзни!

Распахиваю рот, чтобы сообщить, как низко заставлять девушку мерзнуть, но тут же его захлопываю, потому что, откуда ни возьмись, раздается голос третьего человека.

— Привет, брат.

Оборачиваясь, вижу позади себя четыре лба уголовной наружности. Ну а все мы — какая неожиданность! — находимся не просто за городом, а у заброшенной стройки.

У страха глаза велики — примитивно это демонстрирую.

По спине пробегает холодок. Вся в напряжение прихожу. Сжимая руки в кулаки, неохотно мажу взглядом по Нечаеву.

— Я… Я домой… — шепчу, начиная шагать в сторону трассы.

Если немного пройти, на остановке у гипермаркета можно сесть на автобус.

— Куда же ты так спешишь, Немезида? — тормозит меня Егор. В прямом смысле тормозит — сковывает поперек талии руками. Я эти руки, как и все остальные части его тела, уже ненавижу. — Давай покажем братве, какая ты идеальная. Они, конечно, не такие слюнтяи, как твоя привычная аудитория — дрожащая клеточная масса говнозистов. Но восторг и внимание я гарантирую.

Отряд мордоворотов поддерживают эти слова жуткими ухмылками.

Как учебная тревога это не выглядит. Эвакуация должна быть экстренной.