Старые недобрые времена 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 49

Постаравшись выбросить из головы все мысли, он погрузился в полудремотную нирвану, растворившись в горячей воде и Вселенной, не обращая внимания на происходящее вокруг. Немного отмякнув, придя в себя в потихонечку остывающей воде, он вернулся в реальность…

— Да, да, — негромко, но очень горячо говорил, опускаясь в ванную по соседству, какой-то мужчина с жидким телом, необыкновенно лохматой головой и огромной, не по росту и телосложению, бородой. И всё бы ничего, но русская речь в Париже, да после всех его приключений насторожила попаданца. Он, напрягшись, невольно начал прислушиваться к чужому разговору, разом растеряв весь наркотический релакс.

— С предисловием Герцена! — очевидно, продолжил мужчина разговор, обращаясь к невидимому собеседнику, — Как вам, Олег Ильич?

— Как же, читал я «Колокол[i]», читал! Остро! Остро, и очень умно! — отозвался невидимый надтреснутым тенором, — Скажу вам, батенька, это такое… громкое название, но и статьи набатом, набатом гремят!

— А какие стихи! — восхищённо продолжил густобородый, и…

' — Это, кажется, Есенин? — неподдельно удивился попаданец, — откуда⁈ Никто же, кроме меня…'

— Это, кажется, из дневника, не так ли, Аполлинарий Феогностович? — отозвался невидимый…

… и Ванька, с силой втянув воздух, чуть не захлебнулся.

Разговор, ненароком подслушанный в бане, переполнил его паранойей до самого горла — так, что ещё чуть, и начнёт выплёскивать её свинцовыми пулями! Разом все прохожие стали подозрительными, и вероятность того, что попаданец, не выдержав, сорвётся с нарезки, и пристрелит или прирежет какого-нибудь случайного бедолагу, посмотревшего на него как-то не так, стала далеко не иллюзорной.

' — Выдохнуть, — продиктовал он себе, с неохотой отпуская плотно сжатую рукоять дерринджера и вытаскивая потную руку из кармана, — и присесть где-нибудь, отойти малость, пока совсем вразнос не пошёл. Чёрт… аж потряхивает!'

Зацепив по дороге глазами Салон де Те[ii], выходящий фасадом на один из проулков неподалёку от бани, решительно свернул туда, ещё раз подозрительно огляделся и наконец зашёл.

— Да, да… — резко отмахнулся он от подошедшей к нему миловидной черноглазой девушки, прерывая дежурное приветствие и вопросы, — на ваш вкус, мадемуазель! Знаете, такое… успокаивающее.

— Да, месье! — сделала та едва заметный намёк на книксен и улыбнулась несколько нервно, но, к счастью, продолжать раздражающую беседу не стала.

Усевшись в глубине, Ванька, не забывая поглядывать в сторону входа, погрузился в мучительные размышления. Получается, откровенно говоря, скверно…

Длинный, затянувшийся стресс, наложившись на факты двойного предательства, это и само по себе тяжко, а уж с похмелья, да когда оно перебито фармакологической наркотой, отшибающей мышление, и не только критическое, это такое себе удовольствие…

— Ваш чай, месье! — опасливо пискнула девушка, сгружая с подноса чайник и всё, что полагается к хорошему чаепитию…

… включая вымученную улыбку.

— Благодарю, мадемуазель, — ровно отозвался Ванька, мельком глянув на неё, а потом снова уперевшись тяжёлыми, подозрительными глазами во входную дверь, подсознательно ожидая невесть чего, едва ли не жандармерии или группы польских бомбистов, размахивающих револьверами и требующих его крови.

Отложив тяжёлые мысли в сторону, попаданец, кусая попеременно то край фарфоровой чашки, то губу, выцедил чай, почти не чувствуя вкуса, долил из чайника и сунул в рот крохотную, на пол укуса, мармеладку, отдающую цитрусовыми и розовыми лепестками.

— Так дело не пойдёт, надо успокоиться, хоть немного, — тихонечко пробормотал он, доставая блокнот и карандаш, которые у него с некоторых пор всегда с собой, и выдыхая, — Итак…

' — По всему выходит, что я тогда, собираясь второпях в Лондон, сунул дневник в бумаги, которые потом передал Герцену, — подвёл он итоги размышлений получасом позже, подъев все сладости и допив чай, — а там уже сложилось так, как сложилось. Не лучший вариант развития событий, да… но в целом, пожалуй, ничего страшного'

Здесь он изрядно покривил душой, утешая себя. Здесь и нервы, и…

… признаться, он думал некоторым образом войти в Историю, в том числе и стихами, и песнями…

… а теперь вот так вот! Вошёл…

Хотелось, правда, совсем иначе, сильно позже и… да, принимать некую толику славы хотелось лично, а не опосредовано, как некий литературный кенотаф[iii].

Нет, не всё так страшно… если говорить именно о литературе. Жаль, что такая подборка ушла, не самое ведь простое дело, подобрать песни, да и стихи, резонирующие с нынешним временем.

А рисунки? Ладно… их, на самом деле, не очень жаль…

… хотя, пожалуй что и нет! Жаль!

Достаточно простые, но… скажем так, предтечи будущих «измов», и если, а вернее, когда он захочет заняться живописью, то придётся, пожалуй, избегать повторения этих техник, а это очень и очень сужает возможности. Со стихами и песнями аналогично, и это… обидно, да.

Ну и так всё… по мелочи вроде, но надо будет, пожалуй, восстановить дневник и хорошенько проанализировать, что с ним может быть не так.

Да! «Колокол» найти, в самом-то деле, в первоисточнике посмотреть, что же там такое, а то подслушанный разговор, это такой себе источник информации… ненадёжный.

А пока…

' — Пора валить, — подытожил он мрачно, расстроенный донельзя, с тоской глядя в окно и вспоминая полюбившиеся парижские улочки, которые он, может быть, увидит очень не скоро, — и валить не задерживаясь. День, может два…и по улицам не шататься! Сколько у меня знакомых среди студенчества? Десятки, а если с шапочными знакомыми, то и сотни! Кто-то да увидит, и рано или поздно, и скорее рано, проговорится не там и не тому!'

— Ещё чаю мадемуазель, — прервав размышления, коротко попросил он подошедшую девушку, миленькую, но, по какой-то причине, несколько нервную.

' — Польская диаспора… — Ванька качнул карандашом и задумался, — Будь у меня нормальная биография, так-то бы и ничего, чёрт с ними! В сторонку отойти, сказать своё «фи» погромче, для подстраховки в случае возможных проблем, и жить спокойно. Но теперь, с учётом интереса русских властей, поляков и, быть может, британцев, в Европе мне оставаться не стоит!

«- Один только паспорт, чтоб его… — припомнил попаданец, кусая губу, — Стоит подняться скандалу, какому-то разбирательству, и клубочек моей биографии непременно распутают, ну или по крайней мере, попытаются. А там, не дай Бог, и к Борису Константиновичу ниточка может привести, н-да…»

Он задумался, постукивая карандашом по столу.

' — США, — мысленно вздохнул он, — всё к тому шло! С самого начала думал туда, потом почитал, что из себя представляет ныне эта страна, пообщался с людьми, побывавшими там, и резко передумал, н-да… А теперь, похоже, без вариантов!'

В своё время, ещё только задумавшись о побеге из России, он, как и полагается выходцу из двадцать первого века, думал об иммиграции в США. Землёй Обетованной эту страну он не считал никогда, но кредит доверия к Америке, сформированный не без помощи Голливуда, был колоссальным!

Здесь и демократия, и закон, и сильная, растущая экономика…

… но реальность оказалась совсем иной, во всяком случае — реальность середины девятнадцатого века.

С правами и свободами в США пока всё довольно-таки скверно, зато с беспределом всё очень, просто очень хорошо! Какие там российские девяностые… всё, если верить статьям и рассказам путешественников, едва ли не в десять раз веселей. Возможности, правда, не менее интересные… но тут уж кому как!

Казалось бы, для человека с его биографией, для ветерана, ходившего в штыковые, а после сумевшего успешно, и притом с немалым прибытком, бежать, бояться особо нечего…

… но как бы не так!

С позиции человека успешного, денежного, не имеющего необходимости рисковать своими деньгами, жизнью и репутацией, Старая Европа, с её устоявшимся мирком, выглядит куда как предпочтительней! Преумножить состояние, не слишком притом рискуя, и не выходя из зоны комфорта, он мог бы и в Париже…