Старые недобрые времена 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 47

— Так… — он потратил некоторое время, разглядывая хорошо узнаваемые фигуры и физиономии бойцов, застывших в яростном противостоянии, но быстро потерял интерес, и уже было перевернул страницу, как зацепился глазами за следующую заметку, совсем коротенькую, но куда как более живую, без морализаторства и намёков на Особ. А главное, с рисунками…

… и Ванька с некоторым удивлением узнал, что бой, в котором участвовал он лично, также заинтересовал репортёра. Хотя переврал тот решительно всё, но портреты участников получился более чем узнаваемыми…

… и в этой связи даже замечание, что это-де представитель некоей «польской» школы бокса, весьма интересной и многообещающей, не сильно порадовало.

— Однако… — еле слышно протянул попаданец, весьма и весьма напрягшись — так, что разом разболелась голова, и без того ощущавшаяся как чугунная. Светить своей физиономией ему не хочется ни под каким предлогом…

… и для этого есть целый ряд веских причин!

Вряд ли, конечно, бывший хозяин изучает британскую прессу, да и он, Ванька, несколько изменился с тех пор, но чёрт его знает… Ситуации могут быть разные, а порой даже намёка достаточно!

Распереживавшись, он сложил газету, положив её на соседний стул, и взял другую, оставленную кем-то из предыдущих посетителей, и каким-то чудом не прихваченную официантом, для которых такая вторичка законная добыча, которую можно продать другому клиенту…

… и почти сразу он наткнулся на портрет юноши, показавшегося ему знакомым.

' — Ага… — подумал он, и даже мысли, кажется, сделались сиплыми от волнения, — Берти, значит…'

С фотографии на него смотрел тот самый юноша, с которым они… ну, в кладовке, хм… прятались.

Вот только оказывается, это Альберт-Эдуард, принц Уэльский!

' — Маменька, значит, — выдавилось в мозгу попаданца, — ага… Маменьки он опасался, ага… Я, кажется, тоже… ага. Повод опасаться — вот он'

Он снова открыл прочитанную было газету и полюбовался на свою физиономию, весьма и весьма узнаваемую.

' — Кажется, — нервно подумал он, — пора валить! Просто во избежание… чего бы то ни было!'

Дёрнувшись было, он заставил себя допить кофе и доесть, раз уж заплатил… да и силы ему точно понадобятся! Но ни вкуса, ни какого-то удовольствия вообще, он от этого не почувствовал, мучительно размышляя…

… валить сразу, из кафе, или всё-таки зайти в гостиницу за вещами?

Потому что разговоры о старейшей Демократии в Европе, это конечно хорошо…

… но проверять демократические институты Британии на себе как-то не хочется!

[i] Набивка головы, конечно, идиотизм, но даже Мохамед Али делал это (сохранились видео), считая, что голову можно натренировать на невосприимчивость к ударам.

[ii] «Я в весеннем лесу пил берёзовый сок» Евгений Агранович.

Глава 10

Без вариантов!

Совсем скоро он увидит домик под красной черепичной крышей, в котором живёт милая Анет. Ещё совсем чуть-чуть…

… и он, пожалуй, зайдёт потихонечку в буланжери, сядет на своё, теперь уже своё место в углу, слева от входа и будет ждать, пока его ненаглядная выйдет из кухни, окутанная облаками жара и сдобных запахов, раскрасневшаяся и вся такая желанная…

— Ах, милый…

Он узнает её голос из тысяч и тысяч других.

— … ну не здесь же… потом…

Но, кажется, голос Анет звучит не в его голове, а наяву!

Выйдя из-за угла, он посмотрел, как его милая Анет, шутливо отпихиваясь, позволяет-таки себя поцеловать высокому военному, и…

… устраивать скандал он не стал, потому что… ну а зачем? Скандал, слёзы… и потом или примирение с вечной ревностью, или, что вернее, просто скандал, потому он — не муж, а так…

Он просто развернулся и пошёл прочь, за угол, не в силах дышать, держась за стены, фонарные столбы, и, кажется, даже за воздух.

Дышать получилось не сразу, а первые вдохи, и вовсе, вышли со всхлипами. Но нет… это, конечно же, не слёзы!

— Это, наверное, и к лучшему, — держась за стену дома, сказал он, убеждая невесть кого — не то плесень перед своим лицом, не то старую толстую крысу с изрядной проседью, присевшую чуть поодаль и взиравшую на него с видом умудрённого жизнью философа, — Не жениться же в таком возрасте, верно⁉ А так… да и во время казни она себя вела неправильно…

Но прозвучало это как-то жалко и не слишком убедительно, так что, подхватив поудобней саквояж, он побрёл прочь, сам не зная, куда.

Опомнился он, когда уже совсем стемнело, и сразу же отчаянно заныли плечи, оттянутые саквояжем, а ноги, разом обнаружив кучу потёртостей, отказались идти. Да и пить хочется… сколько он так бродил?

' — Часов пять выходит, — равнодушно подытожил он, захлопывая крышку часов, если не больше, — однако… Надо зайти, пожалуй, в кафе, заказать что-нибудь прохладительное'

Долго искать кафе не понадобилось, и вскоре он, найдя крохотное, и, кажется, не слишком популярное заведение, спрятался в полутёмной глубине, не желая видеть никого из многочисленных парижских знакомых. Усевшись на стул, Ванька вытянул ноги и подозвал официанта.

— Крюшон, и к нему что-нибудь лёгкое, — приказал он равнодушно, стараясь не провалиться в переживания, тяжёлые и нехорошие, какие-то даже гнусные, с местью всем и вся…

Хотя какого чёрта⁈ Ну, так получилось… Анет не давала ему клятву верности, а он, хотя и подумывал о женитьбе, но ни единого разочка не дал знать об этом любимой девушке! Да и то приключение… Пусть её… может, оно и к лучшему, ведь так?

Посидев немного и чуточку отдохнув, он вспомнил о саквояже, стоящем на соседнем стуле.

' — Бумаги, да… от парижских поляков, — тяжело подумал он, с трудом возвращаясь в реальность, — парням передать надо бы. Завтра? А, какого чёрта… всё равно не знаю, где ночевать, а отель искать неохота. Отнесу бумаги, у них и заночую, а заодно и напьюсь, пожалуй!

О своём приезде братьев-поляков он не предупреждал, да и зачем⁈ Хотя и писали они, что в Париж он может возвращаться спокойно, но учён, спасибо. Выдавать желаемое за действительное, это, кажется, национальная польская черта.

Какие уж там документы передала ему лондонская диаспора, Бог весть! Вряд ли что серьёзное, хотя… всё, разумеется, может быть, учитывая как вечный бардак и неурядицу, с которой он успел столкнуться, общаясь с польской диаспорой, так и всплывающую иногда параноидальную подозрительность, когда обвинения, а то и приговоры, выносятся по каким-то вовсе уж косвенным подозрениям.

Впрочем, последнее, кажется, общее не только для польской революционной среды!

Не доходя до дома, где живут поляки, он замедлил шаги, обходя в сумерках подозрительную лужу, и, заслышав знакомые голоса, разговаривающие весьма экспрессивно, невольно обратился в слух.

— Настоящий революционер должен! Ты слышишь? Должен всё потерять! — услышал он жаркий, горячечный голос Бартоша Камински, яростный и полный напора. Он говорил по-польски, поэтому, очевидно, не боясь, что его подслушают, совсем не приглушает голос, — Мать, отца, возлюбленную, всё состояние, и всякую надежду на благополучное разрешение дела, и всё это — по вине Власти!

— Я с тобой не согласен, — послышался рассудительный голос Матеуша, — это…

— Такой и только такой человек, которому нечего терять, и станет настоящим Революционером! — яростно перебил его Камински, — И мы должны…

Голоса удаляются, но Ежи, он же Ванька, у которого и до этого были вполне резонные вопросы к друзьям-полякам, невольно примерил это к себе, и…

… примерилось. Вот прям совсем хорошо услышанное село, можно даже сказать, как на него шили.

'- А ведь и верно… — мрачно подумал он, доставая папиросу, и, так и не прикурив, вертя её в руках, — только тот, кому нечего терять…

«- Звучит… да, страшно! Но Бартош, с его фанатизмом… да и остальные, пожалуй, способны. Ради Польши, разумеется! Ради страдающей Родины…»