О бедном мажоре замолвите слово 2 (СИ) - Останин Виталий Сергеевич - Страница 40

Но у Ивана активы достаточно сильно друг от друга разбросаны, поэтому так. И сейчас половина его сил готовилась к бою насмерть. Насмерть, блин! Как по мне — диковато для двадцать первого века, пусть и с поправкой мира на аристократию и магию. Причем, больше даже напрягала готовность подчинённых идти умирать за интересы господина. Напрягала лично меня — память Шувалова считала это естественным.

Но объяснение этому было довольно простое. Родовые дружинники, это что-то вроде кадровых военных при феодале. Всю жизнь тренируются, готовятся, получают нехилую зарплату с соцпакетом, которая распространяется даже на членов семьи. И все ради таких вот моментов — умереть за господина. Или не дать умереть ему.

Эдикт Равных — механизм созданный именно для того, чтобы сохранять жизнь одаренному дворянству. Защитить генофонд, так сказать. Если бы графы с баронами лично бы друг другу фаерболами морды чистили, этой белой кости осталось бы уже очень мало.

А так — посрались Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, а вместо них на смерть идут дружинники и наёмники. Тоже зачастую с даром, но более слабым, и, как выражаются сами аристо — «мусорным». Не буду углубляться в тему, скажу лишь, что выше Воина подняться вне дворянской семьи и не обладая благородным происхождением, сложно. Кто-то даже скажет — практически нереально. Большинство дружинников Алексеева, например, Ученики и Подмастерья.

Поэтому и выглядят не как маги, а как спецназовцы перед миссией. Бронежилеты, автоматы, пистолеты, всякие тактикульные наколенники с налокотниками. Каждый из них способен выдать парочку простеньких атакующих спеллов и одно защитное. СОБРы на максималках, короче.

А вот Семёныч — Илья Семёнович Грошев, командир отряда Алексеева — был Воином, как и мой телохранитель Влад. Боевая единица сама в себе, как говорится. Способная в одно лицо перемолоть половину отряда в пятнадцать человек. Подозреваю, что среди наемников Колодина, минимум один такой же монстр найдётся, а то и двое сразу. И это не считая зэков, которых на дружинников пустят в качестве «зерг-раша».

— Так как определяется победа? — уточнил я у этого усатого дядьки, когда мы уже готовились к выезду на место.

— Как вышло, что вы этого не знаете? — слегка удивился Семёныч.

— В столице Эдикт особой популярностью не пользуется, — пожав плечами, ответил я почти чистую правду. — Редко кто прибегает к нему для решения вопросов. Так что я просто не вникал особо. Основные положения знаю, а дальше — тёмный лес. Тем более, у вас же здесь, на местностности и свои особые условия есть, уверен.

— Да у нас тоже не часто, в общем-то, но — бывает, — отозвался Грошев. — Как у всех, думаю. Пятнадцать на пятнадцать или двадцать на двадцать. Чем больше людей выставляешь, тем больше полигон под это отводится. Победа по разным критериям присуждается, но в основном на вынос.

— Вынос?

— В том смысле, что для победы одна сторона должна уничтожить другую. Хотя бы на две трети — с этого момента противник может объявить о сдаче. После этого схватка считается завершённой.

Ну, это точно не наш случай. Чтобы не оставлять свидетелей, люди Колодина никому пощады не дадут. Даже раненых добьют.

Разговор наш проходил в одном из двух вместительных микроавтобусов, которые везли дружину Алексеева к месту схватки. Воронина, как я уже успел выяснить, тоже выдвинулась со спецназом по указанным координатам. О последнем пришлось сообщить барону, а то бедолага весь на нервах был. Но узнав, что у нас имеется свой «засадный полк», немного выдохнул.

Пока ехали, командир дружины не только на мои вопросы отвечал, но и успевал давать наказы бойцам. Парочку особо развеселившихся, он даже строго одернул. Не забыв напомнить им какие-то стандартные ошибки, к которым они оказались склонны. Сам же вел себя спокойно и, казалось, совершенно не волновался, что через час будет сражаться с другими людьми.

— А каким образом фиксируется выбывание участников? — продолжал я засыпать его вопросами. — Там же не будут под огнем наблюдатели бегать?

— Так «маяками» же, — буднично пояснил тот, будто это мне должно было сказать если не всё, то многое.

Вот этого не знал ни я, ни мой реципиент. Прошло мимо, как не стоящее внимания наследника княжеского рода. А ответ оказался предельно прост — убитых считали по погасшим артефактам, которые звались — «маяки».

Они имели вид обычного кулона, размером с пятирублёвую монету, носимого на крепкой цепочке. И работали на стыке лекарской и рунной школ магии. Конструкт отслеживал всего три параметра: наличие пульса, температуру тела и движение. Как только два любых показателя переставали считываться — амулет деактивировался, а его владелец считался мертвым или тяжело раненным.

— А если его снять? — ментовская привычка докапываться до всех мелочей не позволила проигнорировать этот вопрос.

— Можно, — кивнул Семеныч. — А толку? Там-то мы не на «маяки» смотреть будем, а на противников. А с бирюлькой он или нет — без разницы. Наблюдателям за кордоном так вообще плевать — погас амулет, стало быть — умер человек.

— По вооружению есть ограничение?

— Ручная стрелкотня — любая. Артефакты защитные и атакующие — тоже, но до второй ступени, — последнее мне пояснять не пришлось, в памяти само всплыло, что тот же конструкт с щитом второй ступени равен защите Подмастерья. — Гранаты любые под запретом.

— А что так?

— Чтобы растяжек не наделали да не затихарились, — хмыкнул Грошев. — Связь ещё нельзя использовать. Любую, что техническую, что артефактную. На это особо проверяющие перед входом на полигон смотрят, чтобы, значит, не было за «веревочкой» наводчиков.

Типа, чтобы никто участникам не помогал советом? Неглупо. Вот только цена этой предосторожности — копейка. Особенно, учитывая намерение противника ввести в бой неучтенную живую силу.

— Периметр охраняется?

— За законностью подготовки к схватке должен наблюдать кто-то из дворян. Аккредитованный от Высочайшей Комиссии. Как правило, кого-то из соседней губернии приглашают, чтобы, значит, с местными знакомств не было. А так, ну выставляют оцепление, да. Но реденькое, чтобы только участников обратно разворачивать, если они заблудятся.

Как в том анекдоте: «У нас принято верить джентльменам на слово!». Край непуганных идиотов, чесслово! Надеюсь, что предупрежденные о мошенничестве противной стороны Семёныч со своими людьми не попадет под раздачу в первые же минуты боя. Так-то он мне до конца не верит, по лицу видно. Но хоть слушает — подчиняется решению господина. И то хлебушек.

Представителем Высочайшей Комиссии оказался некий граф Завьялов — тучный мужчина с одутловатым лицом невыспавшегося бульдога. Несмотря на заверения командира дружинников о том, что он ни с кем из местных дворян знаком быть не должен, к нашему приезду граф уже стоял рядом с бароном Колодиным и о чем-то весьма оживленно с ним трепался. Ну, может, конечно, просто светская болтовня — во что я лично не верю. Будь я на месте Зубова, поворачивающего рейдерские захваты, в первую очередь озаботился бы «покупкой» аккредитованного представителя от надзорного органа.

Алексеева он поприветствовал сдержанно, но вежливо. И тут же погнал бойцов, как наших дружинников, так и наемников Колодина, на проверку. Специально приехавшие для этого сотрудники графа внимательно осмотрели снаряжение участников, сверили их имена со списком, и удовлетворённо кивнули начальству, мол, всё нормально.

Мы с Иваном все это время простояли в стороне. Я изображал из себя приятеля барона, приехавшего его поддержать, так что с вопросами ко мне никто не лез. А в лицо — не знал.

После проверки Завьялов подозвал спорщиков и без особой надежды предложил им помириться. Оба барона ответили категорическим отказом. А потом еще и попытались срач устроить.

— Надеюсь, вы не забыли, барон, нашего уговора, — надменно процедил Колодин. — После вашего поражения я жду публичных извинений.