Рыбка в солнечной воде - Алпатова Ирина - Страница 16

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Обезьяна Дарвин

Премьера, точнее сказать, ее генеральная репетиция для «круга избранных», наконец состоялась. И… ничего…

В такие дни их театрик напоминал коробку с петардами – Лере казалось, что стоит кому-нибудь просто слишком громко хлопнуть в ладоши, и все взорвется, во все стороны полетят обжигающие искры. Все знали, что в зале присутствуют только приглашенные, и сходили с ума. А вдруг кто-то кого-то заметит и напишет хвалебную рецензию, а вдруг кто-то кому-то предложит роль в спектакле или фильме! Такое в бытность Фомы и в самом деле произошло, правда, лишь однажды, в самом начале его царствия, но память об этом событии не умирала, а обрастала все новыми, будоражащими воображение подробностями. Мика носилась оставшиеся до премьеры дни с выпученными глазами, а Лера ничего не чувствовала. Ничего.

Дима вернулся, но на спектакль прийти не смог, и Леру это не особенно расстроило. Что она смогла бы ему предъявить? Танец «инфузорий»?

После повторного Диминого звонка, когда Лера призналась, что ни о чем с отчимом не говорила и говорить не будет, она ждала бури и готовилась что-то снова объяснять и доказывать. А буря не грянула. Муж вернулся уставший и какой-то не совсем ей знакомый. Уж лучше бы он ругался и требовал, чем так вот смотреть сквозь Леру холодным отстраненным взглядом и ничего не замечать. У Леры все чаще стало возникать чувство, что ее мимолетное желание сбылось, теперь она и в самом деле превратилась в того самого «телескопа» – плавает себе за стеклом, и никому нет до нее дела. Вон и Мика, объявившая, что дружба для нее превыше всего, а посему она отрекается от Стаса, и точка, все равно никак не могла оттаять до конца. Зажимала уши руками и твердила, что ни-че-го не хочет слушать. Она все прекрасно понимает, и не надо ей ничего объяснять. Лишь «заморозки» в семейной жизни Леры заставили ее стать более милостивой к подруге.

– Да, тяжелый случай. Никак из роли выйти не может, бедняжка, дает графа Дракулу, – вынесла вердикт Мика, полчаса пообщавшись с Димкой.

А Лере было совсем не до смеха, потому что прошел месяц, а в их отношениях ничего не изменилось. Дима мог пропасть на несколько суток, а когда появлялся, Лера без слов читала на его лице предупреждение: «Я много работаю. Я устал. Не трогай меня». Муж поссорился с режиссером и заранее бесился из-за каких-то не так смонтированных сцен, предвидел задержку с запуском картины, у него вроде бы снова стало болеть травмированное плечо и так далее. То есть впал в депрессию.

Причиной этой депрессии, конечно же, была Лера, точнее, ее упрямство, больное самолюбие, эгоизм. Дима не рычал, не возмущался, а вел себя как смертельно больной человек, мужественно несущий свой тяжкий крест в одиночку. Он, правда, снова стал называть жену малышом, но произносил это слово как-то так, что Лере порой слышалось: «убийца, погубительница…». И даже немногие «общие» ночи теперь не могли ничего изменить – они ложились в постель как супруги, прожившие вместе по крайней мере лет пятьдесят – молча, спина к спине. Лера засыпала, будто ныряла в черный омут, и больше не летала во сне. Она почему-то так и не заикнулась насчет денег в счет их семейного бюджета, а сам Димка про это, похоже, забыл. Ну и пусть, у Леры теперь была масса свободных вечеров и ночей, а Наташина группа шла нарасхват.

На то выступление Лера собиралась в каком-то странном возбуждении – быстро уложила в сумку костюм, косметичку с походным набором, взялась было за парик и застыла. От кого она прячется? От мамули? Но мать не может оказаться на какой-то загородной вечеринке. Да и не это главное, главное заключается в том, что мамуле ни до кого нет дела, она занята только собой.

Тогда от мужа? Ему тоже на все наплевать. Да-да, именно так. Лера все-таки не выдержала и попыталась с ним объясниться. Димка как-то легко, быстро собрался и молча исчез. А Лера вдруг поняла – он и не думает злиться. Он просто поставил на ней крест или отбросил ее, как ракета отстреливает отработавшую ступень. Лера в тот вечер долго сидела на диване, обняв зайца, которого она назвала Аликом, и они молча смотрели в темноту.

Хозяйка дачи, маленькая кругленькая блондинка лет сорока, встретила их с Наташей как хороших знакомых. Правда, к дому они прошли, почему-то соблюдая некоторые правила конспирации. По крайней мере так показалось Лере.

– Меня зовут Марина. Значит, так, девчонки, – стала жизнерадостно объяснять хозяйка, – залезете вот в эту коробочку, и вас вывезут к гостям.

«Коробочка» выглядела отнюдь не маленькой, и Лера с Наташей недоумевающе переглянулись – с таким требованием они еще не сталкивались.

– И на чем же нас вывезут? – настороженно поинтересовалась Наталья. Вдвоем с Лерой они были не таким уж легким грузом.

– Коля, давай сюда тележку! – крикнула кому-то Марина. – Вы не беспокойтесь, я все предусмотрела. Тележка надежная, я ее у грузчиков одолжила. И коробку по спецзаказу сделали. Вы – мой подарок мужу на день рождения. Ну ваш танец. – Марина рассмеялась. – Вы залезете, а сверху привяжут бант. Сережа со стула упадет… – и она снова прыснула.

Ну что же, по крайней мере саму дарительницу идея явно приводила в восторг. За соседней дверью смеялись и разговаривали, было очевидно, что там немало женщин, и это Лере понравилось. Иногда она во время выступления выбирала какое-нибудь кисло-презрительное женское лицо и работала на даму. Презрительная гримаса сменилась невольным одобрением? Хорошо. Стала еще кислее? Тоже неплохо.

Они с Наташей, посмеиваясь, примерились к коробке. Тесно, конечно, но если постараться, то вполне можно уместиться. Марина им деятельно помогала, будто собирала конструктор «Лего»: «Ой, девчонки, вы такие гибкие!»

Лера не подозревала, что страдает клаустрофобией. Но с того момента, когда Марина с помощником закрыли над их головами крышку, с ней что-то произошло. Валерия Гришина сидела в подарочной коробке и задыхалась. Говорят, перед умирающими в одно мгновение пролетают картинки их жизни, вот и перед Лерой вдруг пронеслась ее жизнь. Вся, вплоть вот до этой самой секунды.

Но она не умирает! Сейчас она вылезет из коробки и вольно или невольно начнет отыскивать взглядом презрительно-надменное лицо женщины, похожее на лицо мамули. И в который раз бросит мамуле вызов… как глупо…

Крышку откинули, Наташа стремительно поднялась и толкнула коленом Леру. И очень кстати, иначе она так и сидела бы, застыв, на дне этого картонного саркофага.

Лера распрямилась, улыбнулась отработанной улыбкой и шагнула вперед. Вокруг кричали, хлопали, свистели. Виновника торжества она увидела сразу – краснолицый дядька мотал головой и смеялся, Марина устроилась у него на коленях и с гордостью смотрела на «подарок».

Они с Наташей начали номер, и Лера окончательно пришла в себя. Все шло прекрасно, пока ее взгляд не упал на человека, лишь темным силуэтом обозначенного за спиной одной из зрительниц. Но Лере показалась, что в этот момент зажегся прожектор и высветил его лицо.

Мужчина стоял, прислонившись плечом к стене и смотрел на Леру. Мрачная физиономия над воротом черного свитера, глаза похожи не на озера, а на бездонные черные воронки – один к одному профессиональный киллер… И тут на Леру накатила волна почти забытого чувства унижения. Ах ты, черт, как все некстати… Она почти не помнила как закончила выступление.

– Ты такая бледная, даже под гримом видно. Что-то случилось? – спросила Наташа, когда они переодевались. Лера спешила точно на пожар, с трудом попадая в рукава одежды.

– Голова закружилась.

Она почувствовала на себе пристальный взгляд подруги и поняла – скорее всего, Наташа прикидывает, беременна она или нет. Всю обратную дорогу Лера сидела нахохленным воробьем и была благодарна Наташе за молчание. Лучше бы в зале оказалась мать или даже они оба с отчимом. Но только не афалина. Впрочем, какая разница, все равно со всем этим было покончено. Что именно подразумевается под «этим», она решит позже.