Лекарь Империи 9 (СИ) - Лиманский Александр - Страница 12

Кладбище для впечатлительного, ранимого Фролова — это как отправить арахнофоба в террариум с тарантулами.

Его нервная система — тонкий струнный инструмент, и сейчас он находился в месте, где сама атмосфера играла реквием.

Психиатрическая лечебница, куда я отправил Веронику. Непредсказуемая среда. А водонапорная башня Муравьева — ветхая, проржавевшая конструкция, готовая рухнуть от сильного порыва ветра.

Три потенциальные катастрофы.

Рация на столе ожила, издав неровный треск статики, сквозь который прорывалось прерывистое, загнанное дыхание. Голос Фролова.

— Илья… Илья… Я не могу… Я просто не могу…

Паническая атака. Классическая. Учащенное, поверхностное дыхание — гипервентиляция. Вероятно, уже тахикардия, потливость ладоней, дереализация.

Кладбища — мощный триггер для людей с танатофобией, страхом смерти и всего, что с ней связано.

— Что случилось, Макс? Спокойно, — мой голос был ровным, почти гипнотическим. — Ты ранен? Упал? На тебя напали?

— Нет, я… Я на кладбище. Нашел то надгробие — фальшивое, как ты говорил. Мраморная плита с ангелом. Но я… я не могу подойти. Там… там кто-то есть!

Глава 5

Он не врет. Для него этот «кто-то» абсолютно реален. Спорить, убеждать в обратном — бесполезно. Только усугубит панику. Нужно работать с его реальностью, а не ломать ее.

— Кто там, Макс? Опиши, что видишь. Детально.

— Тень! Большая черная тень! Она движется между могилами. Скользит как… как масляное пятно по воде. И она смотрит на меня! У нее нет лица, но я чувствую, что она смотрит!

Галлюцинация, вызванная страхом.

Или игра света и тени — кладбище полно старых деревьев, ветер колышет ветки. Мозг в состоянии паники интерпретирует обычные тени как угрозу.

Это парейдолия — склонность видеть лица и фигуры там, где их нет.

Так. Переключаюсь в режим психотерапевта.

Голос — спокойный, уверенный, монотонный. Техника «заземления» — вернуть пациента в реальность через конкретные физические ощущения. Вытащить его из ловушки собственного разума.

— Макс, слушай мой голос. Только мой голос. Сейчас я попрошу тебя сделать несколько вещей. Первое — посмотри на свои руки. Опиши их мне.

— Что? Зачем? — в его голосе слышалось недоумение пополам с ужасом. — Тень приближается!

— Макс, посмотри на руки, — мягко, но настойчиво повторил я. — Сколько пальцев ты видишь?

Пауза. Я слышал, как он тяжело дышит.

— Десять… Десять пальцев. В перчатках. Медицинских, синих. Они дрожат.

— Отлично. Теперь топни ногой. Сильно. Почувствуй землю под ботинком.

По рации раздался глухой удар.

— Я… топнул. Земля твердая. И холодная — чувствую через подошву.

Хорошо. Первый якорь установлен. Возвращаю его в тело. Паника — это отрыв от физической реальности, уход в катастрофические фантазии. Нужно закрепить его в «здесь и сейчас».

— Хорошо. Теперь посчитай, сколько ангелов ты видишь на надгробиях вокруг. Именно ангелов, не другие фигуры.

— Зачем? Это бессмысленно!

— Доверься мне. Считай.

Снова пауза, на этот раз дольше. Его дыхание стало ровнее, хоть и оставалось тяжелым.

— Один… два… три… четыре. Четыре ангела. Все разные.

Переключение внимания с негативного, угрожающего стимула на нейтральный, требующий концентрации. Плюс ангелы — позитивный символ в культуре. Защитники, хранители. Противовес страху смерти.

— Опиши самого большого.

— Он… Мраморный, белый. Метра три высотой. Крылья расправлены — размах больше человеческого роста. В правой руке труба, в левой — свиток. Лицо… красивое. Спокойное.

— Это ангел-вестник, Макс. Он возвещает не смерть, а воскресение. Видишь? Даже на кладбище есть символы надежды и продолжения жизни. Кладбище — это не только место смерти. Это место памяти. Место, где любовь переживает тела.

— Я… — голос Фролова звучал удивленно. — Тень стала меньше. Она отступает. Почти исчезла.

— Потому что это была не тень, Макс. Это был твой страх, материализованный воображением. Страх питается вниманием. Перестань кормить его, и он исчезнет.

Когнитивная рефрейминг. Переопределение ситуации.

Не «я в смертельной опасности на кладбище», а «я в безопасном месте памяти, окруженный символами надежды». Простая техника, но невероятно эффективная, когда разум захвачен паникой.

— Она исчезла, — голос Фролова в рации все еще дрожал, но в нем слышалось неподдельное удивление. — Совсем. Как будто и не было.

— А ее и не было, — спокойно и авторитетно произнес я. — Теперь подойди к фальшивому надгробию. Медленно, спокойно. Я буду с тобой на связи.

В динамике послышались неуверенные шаги по гравию, затем глухой звук, с которым он, видимо, постучал по плите.

— Иду… Вижу плиту… Она действительно фальшивая — звук при постукивании глухой, пустой… Есть щель по периметру… Поднимаю… О да, она легкая! Какой-то… как пластик, покрашенный под мрамор!

— Что под ней?

— Углубление в земле, выложенное кирпичом. И в нем… тубус!

Всё точно также как описывали другие.

— Открывай, — сказал я.

Я услышал звук откручивающейся крышки, который показался в тишине оглушительным.

— Пергамент. Надпись… «АЦЕТИЛЦИСТЕИН».

Ацетилцистеин. Муколитик, разжижающий мокроту.

Но также мощный антиоксидант и антидот при отравлениях парацетамолом.

«Прах святого мученика»?

Прах — потому что выпускается в виде порошка для растворения. Мученик — тот, кто страдает ради других, а препарат облегчает страдания больного, помогает ему откашляться. И он буквально «очищает» легкие от слизи — как отпущение грехов очищает душу.

Снегирев, твои метафоры становятся все изощреннее и глубже.

— Молодец, Макс. Ты справился. Это не просто находка — это твоя личная победа. Ты победил свой страх.

— Спасибо, Илья, — голос Фролова окреп, в нем отчетливо слышалась гордость. — Я… я думал, сойду с ума. Думал, тень утащит меня к мертвым.

— Единственное, что может утащить тебя к мертвым — это твой собственный страх. Но ты сильнее его. Ты только что это доказал. Возвращайся в штаб.

— Уже бегу. И знаете что? Кладбище теперь не кажется таким страшным. Просто старый парк с камнями.

Десенсибилизация. Преодоление фобии через контролируемое воздействие в реальных условиях. Он больше никогда не будет так бояться кладбищ. Полноценный сеанс терапии в полевых условиях. Бесплатно.

Фырк материализовался на моем плече, демонстративно потягиваясь.

— Ну и нянька из тебя, двуногий. Прямо доктор Фрейд для бедных. Или священник на исповеди. «Не бойся, сын мой, ангелы с тобой!»

— Это называется кризисное консультирование, невежественный грызун.

— Как скажешь, доктор Психо.

Не успел он договорить, как зазвонил телефон. Вероника. Ее голос был напряженным, но абсолютно контролируемым. Моя девушка умеет держать себя в руках.

— Илья, мы с Антоном в заброшенном корпусе психлечебницы. Место… неприятное. Очень неприятное.

— Опиши.

— Представь больницу из фильма ужасов. Облупившаяся краска на стенах, выбитые окна, гуляет сквозняк, граффити на стенах — какие-то жуткие, искаженные лица. И запах… сырость, плесень и что-то еще. Сладковатое. Как гниющие фрукты.

Заброшенные психиатрические больницы — смесь человеческих страхов. Место, где содержали тех, кого общество считало «сломанными». И часто ломали еще больше, превращая в овощей.

— Но мы нашли, — продолжила Вероника. — Старый аппарат для электрошоковой терапии. Жуткая махина — медные электроды, потрескавшиеся кожаные ремни, откидное кресло, похожее на электрический стул. Антон сказал, что такими пользовались до шестидесятых годов.

— Тайник?

— В корпусе аппарата. Пришлось простучать и разобрать заднюю панель. Там целая полость — видимо, для трансформатора. Но вместо него — наш тубус.

— Содержимое?

— Пергамент с надписью «КАРБОНАТ ЛИТИЯ».

Карбонат лития. Нормотимик, стабилизатор настроения при биполярном расстройстве и мании.