Запрещенные слова. книга 2 (СИ) - Субботина Айя - Страница 89

— Майя? Привет!

Я отрываю взгляд от экрана фотоаппарата, на котором как раз пересматриваю все отснятые кадры, и натыкаюсь на стоящую рядом Киру.

Она такая же веселая и энергичная, как обычно, а сегодня вдобавок еще и в смешной шапке с маленькими кошачьими ушками и объемном шарфе, который выглядел бы нелепо на ком угодно, но только не на ней.

— Привет! - Я даже почти искренне рада ее видеть, потому что жизненная энергия бьет из нее ключом. В конце концов, то, что она теперь со Славой, не делает ее ужасным человеком. – Тоже пришла поохотиться за знаменитым круассаном?

— Неа, за пирожными! - улыбается она. – Можно?

Она кивает на стул напротив.

— Конечно, садись.

Кира заказывает себе капучино и эклер с фисташковой начинкой. Мы болтаем – о какой-то ерунде. Она видит мой старый фотоаппарат, пищит от восторга и просит посмотреть. Ч не сопротивляюсь. Не знаю почему, но внутренне не могу испытывать к ней ни злость, ни раздражение. В ней не чувствуется второе дно, и я пытаюсь себя убедить, что Славе с ней должно быть хорошо. Что она лучше Вольской, хотя роль свахи вызывает у меня мысленный гомерический хохот.

— Давно тебя не видела, - говорю я, размешивая сахар в своем эспрессо, когда Кира, явно нехотя, возвращает фотоаппарат на мою часть стола. – Скучаю по нашим встречам в лифте.

Я говорю это в шутку, но она вдруг становится серьезной.

— Да я… - Кира вздыхает. - Больше нет причин там бывать. Денис съехал. А потом мы… расстались.

— Расстались? – спрашиваю я, хотя на языке вертится: «Кто такой Денис?»

— Все к тому шло, - она машет рукой и с аппетитом откусывает кусок пирожного. – Мы просто… разные. Он хороший парень, но… не привык себя ограничивать, назовем это так. А я люблю быть номером один и единственной, так что – все, что не делается, делается к лучшему.

Она говорит об этом так просто, как будто расставание – это всего лишь смена погоды.

Я чувствую укол зависти.

И мысли снова фокусируются на другом – а где во всей этой истории Дубровский?!

Понимаю, что это не мое дело, что задавать вопросы – грубо и некрасиво, но ничего не могу с собой поделать.

— Но разве ты не… - Я спотыкаюсь, Кира вопросительно поднимает брови. – Я думала, ты и Слава…

Она смотрит на меня с искренним недоумением. А потом вдруг начинает смеяться. Громко и очень заразительно, так что даже мои губы непроизвольно дергаются.

— Слава? Дубровский? - переспрашивает она, давясь смехом. – Ты думала, что я с ним?!

— Но ведь это он там живет, а ты говорила, что… - Краска заливает мои щеки. Я понимаю, что выгляжу полной идиоткой.

— Денис просто жил у Дубровского летом – он же любит свалить загород, и сидеть там как волк-одиночка, - объясняет она, отсмеявшись и вытирая слезы салфеткой. – Ну, знаешь, как друзья помогают друг другу. Перекантоваться, пока нашел подходящую квартиру. Дубровский, насколько я знаю, ни с кем не встречается. И уже довольно долго.

Она продолжает что-то говорить, но я ее уже не слышу.

Кира не его девушка.

Не. Его. Девушка.

Мир вокруг меня сужается до одной точки. До ее смеха и слов, которые рушат картину ада, которую я сама себе нарисовала.

Значит, каждый раз, когда он с улыбкой смотрел в экран телефона – это было… не ей? Это было просто так? Может быть, сестре? Я не знаю, боже, но уже просто не хочу строить теории, потому что они каждый раз все равно мимо.

Как прощаюсь с Кирой и добираюсь до дома, помню с трудом. Возможно, я впервые еду, нарушив парочку правил, но скорее всего, так просто кажется.

В том, что я собираюсь сделать, нет ничего рационального, нет логики и смысла, но я просто больше не могу сидеть просто так, снова накручивать себя созданной собственным воображением чушью. Знаю, что пожалею об этом еще до того, как наступит ночь, но все равно собираюсь сделать.

Я вылетаю из лифта на своем этаже. Не иду - бегу к его двери. Не думаю, но действую, потому что внутри меня ураган из комка нервов и вопросов, которые требует немедленных ответов.

Нажимаю на кнопку звонка – один раз, второй, третий. Настойчиво, требуя немедленно меня впустить.

Дверь открывается.

Слава стоит на пороге: все так же по-домашнему – штаны, футболка, чуть-чуть растянутая вокруг горла. Короткий ежик волос выглядит влажным после душа.

Серебряный взгляд смотрит хмуро и с недоумением, а вперед всех моих мыслей и требований, почему-то вырывается другая, совершенно дурацкая – о том, что у него светлые волосы, но почему-то темные ресницы, и мне всегда нравился этот убийственный контраст с цветом его глаз.

— Тебе снова нужна помощь с каким-то бесчувственным телом? – усмехается Дубровский, и это помогает мне сбросить оцепенение.

— Почему ты мне не сказал?! – Налетаю на него как цунами. Голос срывается от переполняющих эмоций. – Почему ты не сказал, что она – не твоя девушка?! Что это был какой-то Денис?! Ты… ты же видел, что я думала! Ты видел, как мне было больно!

Я стою перед ним, задыхаясь от ярости и слез, которые градом катятся по щекам. Мои маски и броня слетают к черту за мгновения.

Ощущаю себя абсолютно голой, и инстинктивно обхватываю плечи руками.

Дрожу, но все-таки держусь перед желанием немедленно отступить и сбежать. Пусть лучше думает, что я просто поехавшая от работы истеричка.

Слава смотрит на меня молча и тяжело, и теперь уже его лицо похоже на маску – полностью скрывающую эмоции. Но когда прищуривается – едва заметно – я замечаю бурю в глазах.

Он хмурится жестче.

Сжимает челюсти так сильно, что на скулах ходят желваки.

Злится.

Моя истерика его определенно достала.

Дубровский еще даже рта не раскрыл, а от моей решительности и ярости не остается и следа – все сдувается как воздушный шарика. Чувствую себя максимально жалкой и униженной, потерявшей контроль и бесконечно глупой.

Что ты хочешь услышать, Майка? Что в этот конкретный момент его постель никто не греет на постоянной основе? Или что ты ему сердце разбила? Или что он до сих пор тебя любит? И… что тогда, господи?

— Прости, - шепчу я, все-таки делая трусливый шаг назад. – Это не мое дело. Прости.

Разворачиваюсь, чтобы сбежать, спрятаться в своей уютной норе и зализывать раны весь остаток воскресенья. А может, всю оставшуюся жизнь.

Но не успеваю сделать ни шага, потому что сильная рука хватает меня за запястье и затаскивает через порог – кажется, вообще всего в одно движение, суть которого я понимаю только когда дверь за моей спиной с грохотом захлопывается.

В ответ на это стены его квартиры вздрагивают.

Я стою, прижатая спиной к холодной стали, Слава – напротив, в метре от меня. Его грудь тяжело вздымается, ноздри раздуваются. Глаза похожи на холодные серебряные лезвия – острые, готовые искромсать меня на куски.

— Ну? – цедит он сквозь зубы. - Я слушаю. Ты же на самом интересном остановилась, Би.

Я дрожу. Не от страха – от адреналина, от смеси гнева, обиды и какой-то дикой, неуместной радости от того, что он – здесь, настоящий и злой. Потому что злость – это тоже чувство, в отличие от безразличия, с которым я почти смирилась.

— Ты же мог просто сказать… что Кира… - Я пытаюсь говорить, выжать из совершенно идиотской ситуации хотя бы остатки рациональности, но снова капитулирую. Теперь это все действительно выглядит максимально нелепо, с какой стороны не посмотри.

— То есть претензия к тому, что я не выстелил ковровую дорожку в свою личную жизнь? – Он усмехается. Зло, без тени веселья.

— Нам нужно разъехаться, - зачем-то – я правда не знаю зачем! – говорю я. – Если бы ты сказал, что… все было бы гораздо проще.

— О да, Би. Ведь вся жизнь вертится исключительно вокруг тебя и твоего комфорта! Я ведь не могу жить здесь, потому что мне тоже нравится вид – а только исключительно чтобы позлить тебя. Больше мне ведь заняться нечем.

— Я просто больше… не хочу думать… - Всхлипываю, запрещая себе реветь. – Не хочу видеть, как к тебе ходят разные… Киры!