Запрещенные слова. книга 2 (СИ) - Субботина Айя - Страница 50

— У меня еще много аргументов, - шипит он, и его глаза сужаются, превращаясь в две злые щелочки. - Я хочу, чтобы ты слилась с «Синергии», Франковская. Добровольно. Напишешь заявление, что не справляешься, что это слишком сложно для тебя - ты же умная девочка, придумай что-нибудь, чтобы Орлов проглотил. А потом - слилась и отсюда. Скажешь, что выгорела.

— Иначе что?

— Иначе, - Резник наклоняется к моему уху, и его горькое дыхание неприятным зудом ложится на щеку, - я подниму один очень интересный вопрос на совете директоров. Вопрос о твоей… ну, допустим… связи с подчиненным.

Я чувствую, как сердце подскакивает к горлу, но внешне, надеюсь, держусь все так же невозмутимо.

— Думаю, всем будет очень интересно узнать, — продолжает он, наслаждаясь моим молчанием, — что куратор стратегического государственного проекта от NEXOR Motors спит с сыном председателя комиссии. О служебной этике я вообще молчу. Но все же, какой пикантный конфликт интересов, не находишь? Думаю, после такого скандала полетят головы. Не знаю, чьи, но твоя среди них будет точно. А вот Форварду придется очень долго отмываться от обвинений в коррупции и кумовстве. После скандала пару лет назад, который чуть не стоил ему политической карьеры и теплого кресла, вряд ли он и в этот раз соскочит так же безболезненно. Как думаешь, Франковская, что он сделает с тобой, когда узнает, с чего все началось?

На лице Резника неприкрытый, животный триумф. Мне кажется, он чуть ли не до потолка прыгал, когда придумал этот гениальный план, и в своем воображении уже не единожды прокрутил получившееся «кино». Но я ему все безбожно порчу, потому что не выдаю никакой реакции. Не потому что у меня адский самоконтроль, хотя он бы не помешал. Просто я настолько вымотана - морально и физически - последними днями, что не остается сил даже как следует испугаться.

Поэтому шакалья улыбка Резника все-таки заметно трескается, уступая место очередному яростному оскалу. Но и этим меня тоже уже не впечатлить.

— И просто представь, Франковская, что будет с Дубровским, когда журналисты до него доберутся… - Резник явно упивается моментом своей власти. - Его драгоценная карьера просто пойдет по пизде. И все потому что ты - эгоистичная сука, не умеющая вовремя отходить в сторону. Как думаешь - равноценный размер? Твоя мимолетная удача - на… примерно все его будущее?

— Ты не посмеешь, - говорю спокойным сухим голосом, наплевав на свои попытки держать наше общение в рамках вежливого «вы».

— Посмею. - Он наступает на меня, вынуждая сделать несколько шагов назад, пока бедра не упираются в бок «Медузы». И нова - ликование и восторг на лице. Даже не понимает, что я пячусь не от его напора и уж тем более не из страха, а просто потому, что вот сейчас запах его парфюма начинает вызывать у меня почти физическую боль. - У меня нет выбора, Франковская. Ты сама не оставила мне других вариантов, а ведь могла бы просто без последствий уволиться и я бы даже дал тебе блестящую рекомендацию. И, может быть, если бы очень… очень хорошо попросила - нашел бы куда пристроить.

— Минуй нас пуще всех печалей, - нарочно растягиваю слова, чтобы знаменитая цитата звучала как издевка, - и барский гнев, и барская любовь..

Резник крепко сжимает зубы и кулаки - почти синхронно.

Он может меня ударить? Я допускаю такую мысль, но все равно не боюсь и не отвожу взгляд.

— Знаешь, что случается с теми, кого ты гладишь по головке, Резник? Они вдруг исчезают и забывают о том, что у них есть дети и другие обязанности. Или именно вот так и выглядит твое обещание пристроить на теплое местечко?

На его лице появляется раздражение. Слишком выразительное, чтобы на мысли о том, что он не в курсе Юлиного загула, можно было ставить точку. Он все знает. Но сейчас я и эту зацепку откладываю в дальний ящик, чтобы вернуться к ней позже, на свежую голову.

— Я тебя предупредил, Франковская, - снова заводит свою пластинку Резник. - Хоть бы спасибо сказала, тварь ты неблагодарная.

Это подчеркнутое «тварь» он выбирает совсем не случайно - именно сейчас. Хочет показать, что снял белые перчатки.

Я молча разворачиваюсь, открываю дверь машины и сажусь за руль.

Но Резник все равно не отваливается - наклоняется к моему окну и добавляет, нарочно каким-то шуршащим голосом:

— Придется выбирать - твоя карьера или большой-большой скандал, из которого ни ты, ни твои любовники, просто так не выпутаются. И на твоем месте, Франковская, я бы не тянул с решением долго - мое терпение тоже не безгранично. Тик-так, сука… тик-так…

Я завожу мотор и выезжаю с парковки, оставив его без кости в виде повода чесать свое самолюбие. Но пока еду по ночному городу, в моей голове наступает оглушительная, звенящая пустота. Я знаю его слишком хорошо, чтобы понять - это не блеф, Резник абсолютно способен привести угрозу в исполнение. Потому что на этот раз его бедное раненное грандиозное эго получило запредельную дозу боли и унижения.

Я еду домой практически на автопилоте. Огни ночного города сливаются в размытые, акварельные полосы, и даже вечер не сбивает раскаленный воздух, которым меня шпарит по щекам буквально всю дорогу до дома. Я обожаю кататься на «Медузе» на пределе допустимой по городу скорости, но сегодня ощущаю себя курицей в аэрогриле.

Странно, но почти не чувствую усталости, только оглушительную, звенящую пустоту. Как будто во время разговора с Резником превратилась в непрошибаемый кусок гранита - и мне нужна живая вода, чтобы обратно стать человеком. Я не дала генеральному ни единого шанса увидеть мой страх, а тем более - насладиться моим унижением. Я просто села в машину и уехала, оставив его одного, с его ядом и его бессильной злобой.

Но чем ближе к дому, тем сильнее я чувствую, как отступает адреналин, оставляя после себя горькое послевкусие и разрушительную суть угрозы Резника. Она как яд, медленно и неотвратимо, просачивается в мысли, рисуя безрадостную картину будущего скандала. И его последствий.

В свою квартиру захожу тоже еле переставляя ноги, и на меня сразу набрасывается удушающая тишина. Бросаю сумку на пол, скидываю туфли - не очень аккуратно, просто куда придется, хотя терпеть этого не могу. Но сегодня пофиг. Иду на кухню, наливаю в стакан ледяной воды и с жадностью пью большими глотками, так что болезненно пульсирует во лбу. Но не помогает - огонь паники внутри становится только жарче и сильнее.

Только теперь с отчетливостью понимаю, что я, кажется, стою на перекрестке своей жизни, перед камнем на котором написано: «Любая дорога - хренова, Майя, как ни крути». И как бы сильно я не хорохорилась перед Резником, я не совершу его ошибку, и буду здраво оценивать противника - он все-таки организовал мне цугцванг[1].

Оба моих пути ведут в ад. Почти без преувеличения.

Первый - сделать так, как он хочет. Слиться с «Синергии». Написать заявление об уходе, то есть - признать свое поражение. И тогда Слава будет в безопасности. Его карьера и блестящее будущее - все останется незапятнанным. А я… просто потеряю смысл своей жизни. Все, что я строила годами, кирпичик за кирпичиком, ради чего недосыпала, валилась с ног от усталости, рвала жилы - все это превратится в прах. И именно теперь, когда я выбралась настолько высоко, куда способен вскарабкаться буквально примерно один процент даже самых отчаянных трудоголиков.

Второй путь - бороться. Остаться и принять вызов. И тогда Резник выполнит свою угрозу - вытащит на свет нашу со Славой связь, раскачает лодку под Форвардом, и наружу вылезет история под названием: «Как один не чистый на руку политик пропихнул проект любовницу своего сына под государственные гранты». Это уничтожит Славу. О своей судьбе и карьере я при таком варианте даже не думаю.

Я вспоминаю мастерскую Дубровского в Бугаево. И его горящие азартом и страстью глаза, когда он рассказывал о мечте однажды выпустить свой собственный байк.

Слава - не просто рядовой инженер. Он - творец. Гений - без всякого чертового преувеличения. И его работа в NEXOR Motors, его проекты и репутация - это не просто карьера, а ступени к мечте. Я не могу, не имею права рушить разрушить все это из-за того, что однажды поддалась долбаному импульсу и дала долбаному мудаку!