Истинная на сдачу, дракон в комплекте (СИ) - Калиновская Ника - Страница 49

— Надеюсь, вы такое едите, — буркнул он, как будто оправдываясь.

— Конечно ем. Спасибо вам огромное, — улыбнулась я искренне.

Он нахмурился ещё больше, будто моя благодарность была ему неприятна.

— Иначе в противном случае пришлось бы голодать, — буркнул, будто его злила собственная доброта. — Доедайте быстрее, нам уже надо быть в ведомстве.

С этими словами мой собеседник развернулся и направился к входной двери. Я же, прижав пакет к груди, на мгновение задержалась — а потом поспешила за ним.

Кристиан Виери

Рассвет был едва уловим — только лёгкая, серебристая дымка на горизонте и тёплый ветер, едва касающийся кожи, подсказывали, что ночь уже отступает. Я поднялся рано, ещё до первых лучей солнца. Умылся, переоделся, пригладил волосы и, справившись с дрожью в пальцах, вышел во двор.

Волнение сжимало грудь глухим, но упрямым комом. Сегодня всё должно было решиться. Или, по крайней мере, сдвинуться с мёртвой точки.

У ворот, как и в прошлый раз, меня ожидал Орлин. Только теперь он был не один — возле его ног копошились подрастающие цыплята и парочка гусят, которые словно тоже решили проводить меня. Они вертелись, топтались, щипали друг друга за перья, и казалось, будто пытались сказать что-то важное — на своём, птичьем языке.

— Езжайте с богиней, господин, — вздохнул старик, пристально глядя мне в лицо. — Будем ждать вас с добрыми вестями.

Я уже собирался ответить, когда краем уха уловил лёгкий, едва различимый шум за углом амбара. Не громкий, скорее, неуверенное шевеление. Повернув голову, я заметил тень, притаившуюся у стены. Драконёнок. Он не вышел ко мне, не бросился наперерез, как в прошлый раз. Только топтался в полумраке, не спеша показываться перед возницей и его семьёй. Но я знал, что он там наблюдает за тем, как я собираюсь в дорогу. И этого было достаточно.

Я не стал звать его. Лишь задержал взгляд в ту сторону, где между полутенью и сухой травой блеснули на мгновение янтарные глаза. Он тоже не двинулся. Просто смотрел, тихо топчась, будто напоминая: ты мне кое-что обещал .

И я понял. Это не упрёк. Это напоминание.

— Я постараюсь выполнить зарок, — тихо сказал, даже не зная, услышит ли меня чешуйчатый подопечный. — Сегодня я вернусь домой не один.

Он не шелохнулся. Но показалось, что напряжение между нами чуть спало, будто он услышал. И согласился подождать ещё немного.

Дорога в город тянулась сквозь влажные утренние туманы, молчаливые холмы и редкие сонные рощи. Я сидел напряжённый, не в силах расслабиться — в груди давило, будто кто-то положил туда камень. Мысли крутились в голове с назойливым ритмом: успеть, успеть, только бы успеть...

Когда добрались, я едва не спрыгнул с телеги на ходу. Префектура ещё не открылась, но я уже стоял у дверей, словно мог взглядом ускорить ход времени. А когда, наконец, щёлкнул замок и створки приоткрылись, я шагнул внутрь почти первым.

В холле встретил уже знакомого секретаря. Он мельком посмотрел на меня, узнал и едва заметно кивнул, я кивнул в ответ. Вроде бы пустяк, но от этого еле уловимого жеста стало как-то легче — словно всё действительно движется, как должно.

У двери приемной на третьем этаже уже собралась очередь. Пара молодых аристократов, нарочито громко обсуждая что-то своё, поправляли плащи и перчатки. Все мы получили условное время, но, как водится, порядок соблюдался лишь формально.

А когда в кабинет вошёл тот, кто был передо мной, я начал нервно переминаться с ноги на ногу, чувствуя, как с каждой минутой становится всё труднее сохранять спокойствие. Еще немного, и мой черёд.

Я шагнул в помещение, подошёл к столу и без лишних слов выложил на столешницу ровно семнадцать серебряных монет — столько требовалось, чтобы окончательно уплатить налог на зависимого.

Клерк посмотрел на меня спокойно, без эмоций, и принялся пересчитывать деньги. Медленно, осторожно, как будто сомневался в каждом пятом серебрянике. Я сдерживал дыхание, пока он, наконец, кивнул.

И только тогда с той же невозмутимостью мужчина взялся за перо и начал выписывать справку.

Перо шуршало по бумаге. Буквы ложились в строчку одна за другой, ровно, выверенно, с достоинством, как будто это был не акт оформления, а церемония. А я стоял напротив, всё больше мялся на месте, готовый сорваться в любую секунду.

Работник канцелярии, не меняя невозмутимого выражения лица, аккуратно подул на чернила, а затем, развернув бумагу, наложил печать — свежую, блестящую, с чётким оттиском. После этого протянул мне заполненный бланк. В углу красовалась его подпись, а чуть ниже — тот самый штамп, ради которого я сюда и явился.

Монеты тем временем исчезли в ладонях другого клерка — работника канцелярии, который, будто бы всё происходящее его мало касалось, всё же удостоил меня кратким:

— Удачи вам, господин Виери.

Неужели… всё?

С минуту я стоял с листком в руке, будто не веря, что обошлось без подвоха. Но промедление было ни к чему — время работало против нас. Я поблагодарил работников префектуры, резко развернулся и почти бегом направился к выходу. На узкой лестнице едва не врезался в двух мужчин, поднимавшихся наверх — по всей видимости, тех, кто пришёл совсем недавно.

— Простите! — бросил я на ходу, извиняясь скорее по инерции.

Выскочив на улицу, вдохнул влажный утренний воздух. Свобода. Солнце уже поднялось над крышами, и в его лучах всего в паре десятков метров впереди чётко вырисовывалось здание ведомства. Я почти бежал к нему, крепко сжимая в руке бумагу — маленький, но такой значимый пропуск к следующему, решающему шагу.

Помещение, в котором я провела последние два дня, оказалось пустым до болезненной стерильности. Ни шороха, ни голосов, ни звуков снаружи — лишь слабое эхо моих собственных шагов, когда я в сотый раз прошлась от стены до стены. Допросы шли один за другим. Ко мне приходили разные чиновники, сменяя друг друга, задавали одни и те же вопросы, делали пометки и исчезали — будто я была не человеком, а страницей в их журнале. И каждый вечер жандарм — мой жандарм — без особой любезности забирал меня обратно в контору его сестры, где я и оставалась до утра. Хорошо хоть кормили… иногда даже горячим.

Но сегодня всё было иначе.

С самого утра я сидела в той же самой допросной, на том же жёстком стуле, с тем же столом напротив. Только вот дверь оставалась закрытой, и никто, абсолютно никто, не появлялся. Ни тебе вопросов, ни взглядов, ни записей в блокнотах.

Обо мне забыли?

Или, быть может, наконец-то оставили в покое? Что ж, это даже к лучшему. Я вытянула ноги, опершись пятками о холодный пол, и откинулась на спинку стула. Часы медленно перешагнули через полдень, солнечный свет стал теплым и ленивым. Я начала клевать носом, откровенно дремая, и при этом даже не особо волновалась.

Будь я умнее, прихватила бы с собой книгу. Или хоть что-то, чтобы чем-то занять себя, кроме наблюдений за пятнами на стене и собственными мыслями. Но почему-то нервозности не было. Не сегодня. На удивление, я чувствовала себя спокойно, словно знала , что Кристиан всё устроит. Что он справится.

Мои мысли прыгали, будто неугомонные воробьи. То возвращались к герцогу — его уверенным шагам, привычке молчать в самые неподходящие моменты, взгляду, от которого иногда хотелось либо спрятаться, либо… остаться рядом. Потом в голове всплывал Орлин: сдержанный, вечно наблюдающий, с его неожиданной добротой и чуть грубоватым юмором. Но стоило этим образам померкнуть, как на передний план выплывали крылатые проказники. Пернатые, шумные, но по-своему очаровательные. Особенно — наш чешуйчатый малыш.

Интересно, как он там? Сидит в углу дровника и обижается, что я не с ним? Или ищет лазейку, чтобы выбраться и снова натворить чего-нибудь невозможного?

Я вздохнула, глядя в потолок, и тут же вздрогнула от скрипа двери.

Подняв глаза, я замерла: в проёме стоял Кристиан. Настоящий. Без сопровождения, без тени сомнения, с той самой чуть усталой, но искренней улыбкой, которая — я готова поклясться — была только для меня.