Стон дикой долины - Аскаров Алибек Асылбаевич - Страница 10

Одна любопытная деталь: стоит ему теперь приехать в родные края, как не пройдет и недели, а он уже тоскует по своему аулу на Алтае.

— Я интеллигент от рождения, — скажет вам Мелс, если вы попросите его рассказать о себе. — Отец мой — учитель, мать — учительница, оба моих старших брата — педагоги, младшая сестра — врач, а младший братишка тоже стал учителем. Не только весь наш род, даже само мое имя чистой воды интеллигенция: «М» — это Маркс, «Э» — Энгельс, «Л» — значит Ленин, а «С» — Сталин. Если соединить все вместе, то получается «МЭЛС». Во-обще-то, меня ошибочно называют Мелсом, и в паспорте неправильно написано. Мое имя нужно произносить через оборотное «э»!

— Верно, дорогой Мелс, — говорит в таких случаях учителю Байгоныс-аксакал. — Мы не сомневаемся в том, что ты человек образованный, благородных кровей. Жаль только, что не знал нашего Шакирипа... Вот кого можно назвать воистину образованным! Когда он с пылом выступал с трибуны, даже плачущий ребенок утихал. Если б ты хоть раз встретился с этим человеком, то многому бы у него научился... Ох и ученый, настоящий ученый был наш Шакирип!

«Шакирипом» Байеке называл одного из бывших местных руководителей — Абдоллу Шакирова.

— А где он сейчас? — искренне заинтересовался как-то Мелс.

— Долгие годы работал «сельсоветом» в Ореле и Му-куре. А когда вышел на пенсию, переехал в Катон.

— Правду говоришь, такого образованного человека, как Шакиров, я больше не встречал, — присоединился к мнению сверстника и дед Метрей.

Слова Байгоныса не были безосновательны. Одно время в этом районе не нашлось бы ни единой души, что не знала бы Абдоллу Шакирова. Работая председателем сельского совета в разных местах, он всюду завоевывал огромный авторитет, был везде уважаемым человеком.

Говорят, при приближении Шакирова даже коровы переставали мычать, а овцы не блеяли. Не удивительно: из года в год председатель не только забирал у людей в доход хозяйства излишек личного скота, но и наизусть знал, сколько гусей и кур имеется в каждом дворе.

Люди относились к нему с небывалым почтением, а за глаза так и прозвали — Сельсоветом.

— Было это в начале шестидесятых годов, — вспомнил одну оставшуюся в далеком прошлом историю плотник Байгоныс. — Зайдя к нам в дом, Шакирип подсчитал, сколько мне следует нынче сдать скота и взял с меня обещание выполнить свой долг. «Разрешите забить на мясо нашего единственного теленка», — пристал я к нему. Но Шакирип не согласился. «Вы только на собственную выгоду нацеливаетесь, а почему государственный план не выполняете?» — накинулся он, тряся перед моим носом газетой. Делать нечего, пришлось отдать ему теленка, хотя я специально откармливал его на убой. Уходя, он приказал напоследок: «Товарищ Байгоныс, похоже, нынче ваша пестрая корова принесет двойню. Не вздумайте скрывать это, зарегистрируйте обоих телят в сельсовете!» Аллах всемогущий, каким же прозорливым оказался наш Сельсовет — в тот год моя пестрая буренка и в самом деле отелилась двойней...

Вообще в здешних местах ходит множество историй об этом легендарном человеке. Спросите у любого старика, который видел Шакирова, так он обязательно с восхищением отзовется о нем как о «человеке, до смерти преданном работе». Со всеми, будь то молодой парень или человек в годах, Шакиров разговаривал подчеркнуто официально, непременно обращаясь «товарищ такой-то», «товарищ сякой-то».

Говорят, особенно впечатляющим было то, с каким воодушевлением Шакиров выступал на собраниях. Когда он выходил к трибуне, то в обязательном порядке требовал себе стакан с водой. Стоя на трибуне, прокашлявшись и глотнув воды, чтобы прочистить горло, он начинал свой доклад всегда одинаково:

— Дорогие граждане и гражданки!

Следующими его словами было обычно что-то наподобие:

— Согласно постановлению Совмина от такого-то года за таким-то номером...

Именно в этот момент Шакиров резко умолкал, не спеша снимал очки и пристально оглядывал сидящих в зале. Потом продолжал:

— Совмин, дорогие граждане и гражданки, — это не что иное, как Совет министров! — и после этих слов он опять делал глоток воды из стакана.

Похоже, образованность Сельсобета, который так запросто сыпал непонятными словами, особенно сильно поражала стариков и старух, отчего они дружно качали головами.

Если случается какая-то шалость, известное дело, это всегда исходит со стороны молодежи. Один несерьезный парень, которому поручили на очередном собрании приготовить воду для Сельсобета, налил взамен воды полный стакан водки и проворно поставил перед докладчиком.

Взяв в руки поднесенную посудину, Шакиров, привычно собравшись глотнуть, замер... но лишь на мгновение. Затем с удовольствием лихо опрокинул в горло весь стакан. Следом, начав, как обычно, со слов «дорогие граждане и гражданки!», как ни в чем не бывало, продолжил свою речь.

Учитель Мелс за те почти четверть века, которые прошли с момента его приезда в Четвертый аул, слышал множество историй о Шакирове. Каждая из этих баек, полных блестящего юмора и рассказанных с искренней симпатией, пришлась по нраву и учителю.

То ли вследствие почтения к прежнему председателю сельского совета, чье имя стало легендарным, то ли посчитал это удобнее, чем произносить длинное словосочетание полностью, только и Мелекен теперь в разговоре предпочитал, вместо «Совет министров», употреблять сокращенное «Совмин».

Когда закрылась школа, учитель Мелс остался совершенно без всякой работы. Подталкиваемый Зайрой, съездил вниз в Мукур, чтобы выпросить какую-нибудь подходящую должность.

Директор совхоза Тусипбеков, хотя и принял учителя очень тепло, сослался на то, что «сейчас ничего подходящего нет», а потом развел руками, давая понять о безвыходности ситуации. "

— Пожалуйста, можете перебраться сюда, в Мукур, тогда я что-нибудь присмотрю, — предложил он, учитывая заслуженный, преданный труд учителя на протяжении долгих лет. — Иначе я не могу вам обещать, что найду в Четвертом ауле работу, соответствующую вашему опыту... Кстати, в будущем мы собираемся пустить маралов на склоны Акшокы, а это — в вашей стороне, вот тогда, возможно, появится место сторожа. Как на это смотрите?

— Ни от какой работы не откажусь! — ответил учитель, воспрянув духом.

— В таком случае ждите этого места.

— Подожду!

С этим «подожду» прошло довольно много времени. Склоны Акшокы уже давно крест-накрест перегородили бревенчатыми частоколами вольеров, которые подготовили для маралов. Однако вовнутрь никого так и не запустили. Какая тогда надобность в стороже, коли в загонах нет ни оленей, ни маралов?

— Сколько еще ты будешь болтаться как неприкаянный, словно тряпье на пепелище? — обижалась порою Зайра. — Подумал бы, пришел в себя... Чем так бессмысленно сидеть сиднем дома, давай лучше уедем куда глаза глядят!

— Куда глаза глядят, говоришь... Интересно... — отвечал Мелс, как обычно задумавшись над словами жены. — К примеру, я всю жизнь мечтал хоть раз увидеть Землю Франса Иосифа. Если я туда уеду, ты последуешь за мной?

— Не отстану, даже если на край земли позовешь! — в искреннем порыве обещала Зайра и, лаская мужа, трепала ему волосы.

— Земля Франса Иосифа — это и вправду край мира...

— Да пусть хоть край...

— Даже не край, а еще дальше... Это остров на Крайнем Севере, где двенадцать месяцев в году стоит зима, а на протяжении шести месяцев царствует полярная ночь... Со всех сторон его окружает Ледовитый океан.

— Ну и ладно, — согласилась Зайра и с этим. — В любом случае, давай уедем туда, где для тебя найдется работа!

— Куда там! — засомневался тут уже сам Мелс. — Разве на том острове найдется для меня подходящее дело?!

Такие неосуществимые фантазии и пустопорожние разговоры возникают у них до сих пор. Зайра ежедневно поедом ест мужа, мол, давай переедем. А Мелс, кивая в сторону Мукура, каждый раз просит: «Давай еще чуть-чуть подождем, а вдруг появится обещанное начальством место сторожа?..»