Девять жизней (СИ) - Номен Квинтус - Страница 21

Жизнь вторая: место для счастливой старости

Ну, в конце мая погода установилась вполне себе летняя, то есть, я думаю, что при нынешнем климате ее можно было считать летней. То есть днем температура поднималась выше двадцати (иногда и за двадцать пять переваливала), ночью… во всяком случае ниже десяти она опускалась редко и только перед рассветом. И моим попутчикам такой холод был привычен, они его даже холодом не считали – а вот мне было несколько некомфортно. Так что постройку дома я счел очень важным и своевременным мероприятием – однако насчет пожрать все же было высшим приоритетом. И неандертальцы эту проблему решали, на мой взгляд, слишком уж своеобразно: мальчишки были направлены «на охоту», меня они «назначили главным рыбаком», а все взрослые все же именно строительством предпочли заниматься. И дом они строили вовсе не в качестве «защиты от ночных холодов»: мне Гхы сказал, что в этих местах водится много медведей. Я поначалу его слова воспринял не сказать, чтобы очень серьезно, но примерно через неделю после того, как мы решили тут обосноваться, Бых и Быщ приволокли откуда-то медвежий череп, причем они сказали, что вообще-то это был еще медвежонок – а если тут медвежата такие, то лучше ну его нафиг, можно немного и на диете посидеть чем составить часть диеты этого медведя…

Череп (все же довольно старый) девчонки притащили не просто так: они из него стали делать какую-то «посуду». То есть миску для воды: кошачьи миски товарищи приняли с радостью, однако все же они по нынешним временам были мелковаты, а таскать воду в поддонах от кошачьих лотков было просто неудобно. Правда, я не понял, в чем будет заключаться удобство перетаскивания воды в все же довольно небольшой костяной миске, но спрашивать никого все же не стал: тут люди опытные, они сколько уже тысяч лет этим занимаются, так что наверняка знают, как лучше. Но, с другой стороны, знают-то они точно далеко не все, что знал хотя бы я.

А раз я знал, то решил свои знания воплотить. Тем более, что вся семья с бешеной скоростью строила «новый дом», а для того, чтобы его выстроить, они в темпе колхозного экскаватора копали разные ямы, откуда вытаскивали глину для стройки. На старом месте глину в основном таскали от реки, а здесь «геология» была немного иной: в долине вдоль реки, где как раз лес и рос, почва была скорее песчаная, чем глинистая, а вот наверху, там, где начиналась степь, грунт как раз из глины и состоял в основном. Ну а я, глядя на появляющиеся ямы, кое-что вспомнил.

Ямы женщины копали по простой причине: сверху на земле была «почва», с разными корнями всяких трав, а глина, из которой можно было лепить кирпичи, начиналась почти на полуметровой глубине. И теткам оказалось проще глубокую яму выкопать, чем на большой площади нелипкую почву отбрасывать.

А вспомнил я какой-то древний, еще советский фильм, который моя бабушка когда-то мне показала в назидание когда я еще был восторженным школьником очень среднего возраста. Правда, показала лишь частично, и я не знал ни названия, ни сюжета этого фильма, зато очень хорошо запомнил, как бабушка объясняла, что киношники были идиотами или зрителей за идиотов принимали, а на самом деле «такая печка греется минимум трое суток, а потом еще неделю остывать должны». А фильме (то есть в показанном мне эпизоде) какие-то туристы пришли в гости к какому-то профессору прибалтийских народных ремесел, и этот профессор как раз в такой «земляной» печке высокохудожественные горшки обжигал, пока туристы его хутор осматривали. Так что тогдашнее мое увлечение (как раз керамическую посуду) бабушка обожгла у знакомых в простеньком муфеле, на чем мое увлечение и закончилось – но сейчас-то мне тут предстояло минимум до пенсии просидеть, а я никуда особо не спешил. Так что пришлось поспешить в плане внедрения в нынешнюю неокрепшую цивилизацию идей гончаризма.

Глина в ямах была разная, то есть по цвету разная, причем строго в зависимости от глубины. А еще она оказалась разной по липкости, и когда тетки вытащили со дна ямы какую-то серую глины, оказавшуюся весьма пластичной и достаточно липкой, и из этой глины слепил большой горшок. В смысле, попытался слепить – и спустя каких-то две недели у меня получилось слепить напоминающий по форме чугунок горшок объемом литра на четыре. Потому что в процессе лепки постоянно оказывалось, что или глина слишком мокрая и горшок при попытке его высушить оседает и сплющивается, или глина слишком сухая и горшок разваливается еще в процессе – но постепенно я технологию отработал и горшок у меня получился. И я его даже высушил правильно, в тенечке (так как тетки уже домик почти полностью выстроили и с теньком особых проблем уже не было). А после того как этот горшок окончательно высох…

После того, как горшок высох, Бых его схватила и попробовала в нем воду из речки принести. Было у меня острое желание ее за это поколотить больно, однако я решил, что так поступать непедагогично. Потому что, хотя девчонка и была вроде как довольно мелкой по сравнению со мной, она бы меня первая избила: силушки у нее было хоть отбавляй. Так что я, проявляя чудеса буквально педагогики, объяснил ей (и вообще всем членам семьи), что горшки эти «пока не готовы» и хватать их и уж тем более стараться в них что-то притащить категорически не рекомендуется. И вроде меня все поняли, так что к середине июля у меня уже было слеплено шесть таких горшков. А я героически таскал из лесу палки (то есть девчонки таскали, я им просто показывал, какие брать) и в костре делал из них угли. В июне делал, а затем, вспомнив уроки истории в школе, изготовил (тут уж мне Гхы помог, он землю рыл быстрее всех остальных людей в племени) именно «угольную печь» и всего за пару недель в ней нажег большую кучу углей. А затем, как в том самом фильме показывалось, аккуратно слепленные горшки сложил в «земляную печь», пересыпав необожженную посуду получившимися углями (специально перед этим прокопав сбоку «трубу» для воздуха, который должен был вниз печки поступать) и угли аккуратно зажег.

Бабушка меня все же слегка обманула: печка (всего-то двухметровой глубины и шириной не больше метра) прогорала почти неделю, а остывала она вообще дней десять. И вот когда в нее стало возможным сунуть морду, не рискуя спались прическу, я приступил к вытаскиванию новейшей неандертальской керамики. Ну что могу сказать: керамика у меня получилась хоть куда. То есть три горшка получились вообще замечательными: ни одной трещинки и они даже воду не пропускали. Еще два тоже вроде видимых трещин не имели, но из них вода как-то умудрялась наружу просачиваться. Однако для хранения «сыпучих продуктов» они в принципе годились. Все остальные горшки решили изобразить из себя кучу черепков, зато изготовленные мною в последний момент две кружки оказались выше всяких похвал.

Честно говоря, я получившийся результат оглядывал с чувством глубокого разочарования: да, я никуда не спешил – но потратить два месяца на изготовление пары кружек и трех горшков – это явно не лучшее времяпрепровождение. Да и чтобы уголь нажечь я расчистил гектара два леса от валежника, а лес в этих местах вообще ни разу не напоминал бескрайнюю тайгу. И это мне еще повезло, что две девчонки на меня пахали как ослики, а все племя обеспечивало нас с котиками продуктами питания. Ну, я тоже в чем-то племя обеспечивал: рыбу ловил, и каждый день у меня ее наловить получалось когда килограмм, а когда и три или даже больше – но это, если на всех делить, было все же скудновато. Да и с охотой у них тоже было «как повезет», а везло довольно редко, так что сытно питались у нас только Тимка и Таффи. Им и мяса всегда вареного давали досыта (когда это мясо все же попадалось), и рыбки. И относительная сытость настала лишь ближе к концу июля, когда в лесу массово грибы пошли.

И лишь когда я сразу большую кучу грибов сварил в большом горшке, я осознал, что два месяца корячился не зря: все неандертальцы событие восприняли как величайшую победу разума над грозными силами природы. Ну, примерно так, как по телевизору показывали празднование советским народом полета Гагарина, разве что с плакатами по улицам не бегали – но орали очень громко и радостно. А на следующий день, когда я в этом горшке сварил пойманного, наконец, зайца (с крапивными листьями и еще какой-то травой, напомнившей мне листовую горчицу, которую бабушка на даче выращивала), народное ликование уже вообще зашкаливало.