Большая черная дыра (СИ) - "Amazerak" - Страница 35

И только когда стрельба стала отдаляться, Георгий, в очередной раз свалившись в сугробе, посмотрел назад, где хрустели ветки и снег под чьими-то ногами, и слышалось тяжёлое человеческое дыхание. Но вместо германцев в островерхих касках он обнаружил Филиппа и Еремея.

— Проклятье! — зарычал запыхавшийся Филипп. — Герман, скотина! Подкараулил! Всех перестрелял.

Георгий не сразу смог говорить. Из горла, раздираемого простудой и морозным воздухом, долго рвался кашель, мешая словам.

— Отдохнуть надо, — Ерёма опёрся плечом на сосну и, держа наготове винтовку, стал вглядываться сквозь деревья.

— А если германы за нами побегут? — Филипп и сам закашлялся.

— Не полезут.

Георгий посмотрел на свою левую руку: шинель была порвана в районе плечевого сустава, из дырки сочилась кровь. Пульсирующая боль растеклась по мышцам, ладонь дрожала, но движение ничто не сковывало.

— Ранен, что ли? — спросил Филипп.

— Как будто, да…

— Тихо, братцы, за нами кто-то идёт. Вон он! Не германец, часом?

— Где? — Георгий поднялся и стал сверлить взглядом лес. По глубокому снегу плелась человеческая фигура в привычной серой шинели и папахе. — Нет-нет, это кто-то из своих. Точно не германец.

— Тоже сбежал, бедолага. Подождём. Эй, скорей суда! — крикнул Филипп человеку. — Мы здесь!

Когда солдат приблизился, Георгий узнал в нём унтер-офицера Губанова. Тот зажимал ладонью левый бок и с трудом двигался, то и дело прислоняясь к соснам. В свободной руке его была винтовка.

— Стоять! — ослабевший голос Губанова пытался звучать грозно, но в нём чувствовалось бессилие. — Стоять, я приказываю!

— Так мы стоим, господин старший унтер-офицер, — у Филиппа вызвала недоумение столь странная реакция унтера, а Георгий отчётливо ощутил опасность.

Губанов подошёл ближе. Его глаза, наполненные болезненной злобой с примесью отчаяния, лезли из орбит. Он глядел на троих солдат, как на врагов.

— Кто приказал отступать? — с тихой яростью процедил Губанов. — Кто приказал⁈ Почему не на позициях⁈ Я знал… Я насквозь вас вижу. Трусы! Дезертиры! Под трибунал… — фраза оборвалась хлопком винтовки и сдавленным хрипом. Второй выстрел — и Губанов упал, дёргаясь в предсмертной конвульсии.

Георгий снова передёрнул затвор, но больше стрелять не стал. Унтер застыл с выпученными глазами и кровью на губах. Филипп и Ерёма посмотрел на своего спутника с некоторым удивлением, не ожидая столь неординарного шага, а Георгий подошёл к телу недруга, снял с него папаху, содрал унтер-офицерскую кокарду и натянул шапку на замёрзшую голову. Позарился было на сапоги, но на одном из них отставала подошва.

Обвинения Губанова стали последней каплей. В его руках была винтовка, а в глазах — безумный блеск. И Георгий не стал ждать, пока ситуация выйдет из-под контроля. Унтеру и так вражеская пуля проделала дырку в боку, он всё равно сдох бы без квалифицированной помощи, но запросто мог забрать с собой сослуживцев.

Глядя на мёртвого Губанов, Георгий не чувствовал ни сожалений, ни угрызений совести — только облегчение, словно и не человека застрелил, а бешеную собаку. В последние дни чужая жизнь для него стала значить крайне мало, особенно когда речь шла о тех, кто представляет опасность. Вступил в силу первобытный, суровый закон: либо ты, либо тебя. Размышлять о каждом из тысяч погибших, не осталось ни сил, ни желания, а изнеженная душа очерствела под свистом пуль и разрывом снарядов, выгорела от раскалённой тревоги, сдавившей нутро колючей проволокой.

Георгий открыл подсумки на поясе Губанова, достал последние две обоймы, обернулся и пристально уставился на спутников:

— Губанов сошёл с ума и хотел нас убить. У меня не было выбора. Если расскажете кому-то, нас всех отдадут под трибунал. Разбираться не станут.

— Собаке собачья смерть, — Ерёма сплюнул. Его голос был глухим, хриплым, безразличным. — Уходим скорее, пока другие не подошли.

— Я никому не скажу, вот те крест, — Филипп размашисто перекрестился. — Этот кровопийца всем душу выел. Ещё и трибуналом угрожал. Как так можно? Мы же ничего дурного не сделали. А тебе, Жора, надо бы руку перевязать. Смотри, кровь весь рукав заляпала.

— Не здесь, — Георгий посмотрел туда, где до сих пор гремели винтовки, стучали пулемёты, кричали люди, взрывались гранаты. Было похоже, что другие роты продолжали драться. Но надолго ли их хватит? И есть ли смысл возвращаться туда, где ждали братская могила или плен? Он не стал мучиться сомнениями, развернулся и упрямо зашагал в противоположную сторону, и оба спутника без возражений последовали за ним.

В голову лезли мысли, что Ерёма и Филипп доложат об убийстве унтер-офицера. Мелькала подленькая идейка оставить их обоих в лесу вместе с Губановым, но Георгий не дал ей воли, убеждая себя, что спутники не сдадут. Зачем этим деревенским мужикам ворошить прошлое и связываться с властями, создавая себе лишние проблемы? Ради какой великой цели? Гораздо проще для всех будет забыть о том, что произошло. Всё равно труп в обозримом будущем никто не найдёт.

Бежали до тех пор, пока стрельба за спиной не стала еле различимой. Георгий сел на поваленное дерево, скинул шинель, гимнастёрку, закатал окровавленный рукав нижней рубахи. Он не сразу решился увидеть, во что превратилось собственное плечо, воображение рисовало жуткую картину разодранного мяса. Но всё-таки переборол себя. Рана выглядела неприятно, но не такой, какой представлялась. Она оказалась неглубокой: фактически пуля порвала только кожу.

Облив плечо водой из фляги, Георгий достал из обшлага шинели перевязочный пакет и принялся бинтовать сам себя. Он боялся занести в рану инфекцию и руками её не касался. Пример Гаврилы, которому из-за куда меньшей царапины грозила ампутация руки, заставил стать очень осторожным.

— Помочь? — спросил Филипп.

— Нет-нет, всё нормально, — поспешно отказался Георгий, испугавшись, что сослуживец будет не столь аккуратен и занесёт инфекцию грязными руками.

Высокая температура тела и холод на улице привели к тому, что организм начало бить крупной дрожью, и Георгий очень торопился, но орудовать приходилось одной рукой и зубами, и марля никак не слушался и не хотел завязываться. А справившись, он натянул две гимнастёрки — старую и ту, что взял из брошенных тюков, а поверх них — шинель, и только тогда стал согреваться.

Лицо саднило царапинами, а на лбу вздулась шишка, но это сейчас казалось сущей мелочью, как и вши, продолжавшие резвиться под рубахой. Всё внимание перетянула на себя боль в плече. Добавляли страданий сильный голод и растекающаяся по конечностям слабость.

— Куда идём? — спросил отрывисто Ерёма.

Это была ещё одна серьёзная проблема, с которой столкнулись беглецы. Лес обступал их стеной, картами они не располагали, и никто не знал, где какая деревня или дорога, где свои, где чужие.

— Где мы? — спросил Георгий. — Капитан сказал, мы идём в деревню… как же её… Махорце вроде бы. Говорил, что её отбили у противника.

— А оказалось, не отбили, будь она проклята, — шмыгнул сопливым носом Филипп.

— Или мы просто заблудились. Капитан говорил, севернее какие-то деревни уже заняты германцами. Наверное, мы вышли к одной из них, — Георгий огляделся по сторонам. Он знал, как ориентироваться в лесу, хоть и давно не практиковался, но беда заключалась в том, что он понятия не имел, в какую сторону двигаться. Был бы компас, и тот не помог бы.

А вот артиллерийская канонада, которая не смолкала весь день, могла дать ориентир. Ведь если где-то стреляют орудия, значит, там идёт бой, и там точно есть свои.

— Там гремят пушки, — Ерёма подумал о том же самом. — Нам туда надо.

— Согласен, — Георгий поднялся. — Идём на звук. Надеюсь, наши побеждают.

— Куды ещё вы собрались? — удивился Филипп. — Там же стреляют!

— Поэтому нам туда и надо, — объяснил Георгий. — Там наши.

— Ну… и германец тоже.

— Тихо! — прошипел Ерёма. — Слышите?

Все замерли. Среди деревьев раздавались голоса, который в первый момент заставили беглецов напрячься. Но скоро стало понятно, что речь звучит русская. Пошли на звук. Впереди показались серые шинели, разрознено плетущиеся среди сосен.