No pasaran! Они не пройдут! Воспоминания испанского летчика-истребителя - Пельисер Франсиско Мероньо - Страница 9

Так один за другим взмывают самолеты в небо, чтобы выполнить окончательную программу упражнений, и снова приземляются на летное поле. С каждым днем все больше и больше летчиков покидают советскую землю, увозя с собой теплые воспоминания. После искренних прощаний, крепких рукопожатий, объятий и похлопываний по плечу остается чувство грусти и печали, нежелания расставаться со своими друзьями. Вот очередной летчик поднимается в кабину самолета, чтобы совершить свой последний тренировочный полет над советской землей. То же волнение и беспокойство инструктора, нескончаемые советы и пожелания, и та же отеческая забота. Самолет, набирая скорость, мчится, поднимая клубы пыли, по взлетной полосе, отрывается от земли и взмывает ввысь. Через мгновение по максимально крутой траектории самолет с головокружительной скоростью начинает набирать высоту, достигает практического потолка, — и летчик приступает к воздушному пилотажу: направляет машину к земле, снова набирает высоту, выполняет бочку, выводит самолет на боевой разворот. Вдруг самолет исчезает из виду, скрывшись где-то за облаками, и кажется, что рев двигателя немного притихает, но через мгновение его величественный грозный фюзеляж с еще большей силой начинает поблескивать, отражая лучи яркого весеннего солнца. Кажется, что какая-то неведомая магическая сила удерживает его в воздухе. Через несколько секунд самолет начинает снижаться и готовиться к заходу на посадку. Металлические крылья с трудом выдерживают перегрузки, а самолет бросает из стороны в сторону. Рев двигателя и свист летящей конструкции доносятся до наших ушей, словно сигнал тревоги. Все напряженно следят за приближающимся самолетом, беспокоясь за жизнь своего товарища, который постепенно выравнивает машину, огибает косогор и, слегка касаясь верхушек кустарников, успешно заходит на посадку. «Следующий!» — командует преподаватель...

Трудно описать наши чувства, когда мы получили сумки с гражданской одеждой, которую сняли в поезде, переодеваясь в военную форму на пути в летную школу. Теперь уже нет той радости и счастья, потому что теперь мы покидаем наших друзей. Не устраиваются банкеты, не звучат прощальные слова, все проходит тихо и лаконично. И только грусть оставила свой четкий отпечаток на наших сердцах. Не справляясь с эмоциями, плачут преподаватели, инструкторы, механики, повара, которые как никто другой понимали нас и знали наши особенности. Наш переводчик Шварц тоже с трудом сдерживает слезы, постоянно твердя нам, чтобы мы не плакали. Сейчас его прощальные слова на ломаном испанском языке уже не вызывают усмешку, а, наоборот, пробуждают только самые нежные чувства.

Небольшими группами по десять-двенадцать человек мы покидаем летную школу. Пока еще никому не известно, куда мы направляемся, в каком порту ожидает нас корабль, чтобы доставить в родные края. В конце концов нас привозят в Москву, устраивают для нас экскурсии по музеям, паркам. Мы посещаем театры, Красную площадь и Мавзолей Ленина. Это самый значимый день в моей жизни! В одно мгновение передо мной проносятся детские воспоминания, особенно о том дождливом холодном зимнем дне, когда умер Ленин. В тот день отец прочитал нам сообщение из газеты «АВС»: «...Умер Ленин!.. В России люди едят друг друга!..» Тогда мне было всего семь лет, но я был старшим ребенком в семье и испытал глубочайшее чувство жалости и сострадания к детям в России. Мы все, словно цыплятки, разом прижались к матери. По щеке моего отца тоже пробежала слеза, и мы не знали, от чего он плачет: от того ли, что умер Ленин, или же от того, что ему стало жалко несчастный русский народ.

Сейчас, в момент расставания, все перемешалось в моей голове: и советские самолеты, которые спасли Мадрид, и забота советских людей, и жизнь в летной школе, и наставления преподавателей, и та помощь, которую Советский Союз оказал нашему народу...

Через леса и болота тянется железная дорога из Москвы в Ленинград, ставшая последним участком нашего путешествия по советской земле. В ленинградском порту нас уже ждет корабль «Мария Ульянова», на который мы загружаем наши вещи и отправляемся в путь, — теперь уже по водам Балтийского моря. Советская земля, укутанная утренним туманом и дымом от работающих фабрик и заводов, отдаляется все дальше и дальше, а маленькие огоньки от прибрежных домов похожи на какие-то очень печально глядящие глаза, которые следят за каждым нашим движением. Но вскоре и эти огоньки гаснут, растворяясь вдали, и уже новые чувства охватывают нас, заставляя радоваться тому, что мы направляемся домой.

После пути через нарядную, мирную и спокойную Францию наша Родина встретила нас суровыми военными буднями, лишениями и страданиями мирного населения. Мы прибыли в Испанию в мае 1937 года. К этому моменту восстание поумистов — членов ПОУМ6, — было уже подавлено, и наша армия готовилась нанести удары в Брунете, под Мадридом, в Бельчите и Арагоне, чтобы попытаться отвлечь часть сил врага, заставить его вывести их с Северного фронта.

Силы противоборствующих сторон никогда не были равны, но на севере обстановка сложилась особо невыгодно для нашей армии. Единственным выходом из данной ситуации могла бы быть помощь Франции, но она продолжала разыгрывать фарс, якобы выполняя положения договора о «невмешательстве». Наши летчики мужественно сражались с мощной авиацией врага, во много раз превосходившей нас по силам, уничтожавшей наши самолеты и разрушавшей немногие имеющиеся у нас аэродромы. И в первых же неравных боях героически погибли некоторые из моих товарищей, выпускники летной школы в Кировабаде, — Прадас, Андрес Родригес Панадеро, Даниэль Ране и Элой Гонсало Обарро...

СЛУЧАЙ НА АЭРОДРОМЕ ЭЛЬ КАРМОЛИ

...На аэродроме Эль Кармоли погашены все огни. Где-то метрах в трехстах от берега мерцает бледный огонек, освещающий небольшое рыбацкое суденышко, мирно болтающееся на волнах слегка неспокойного моря. Своим спокойствием и умиротворенностью оно бросает вызов нескончаемым налетам авиации. Взлетная полоса аэродрома освещена лунным светом. Недалеко от нее возвышается холм Кармоли, напоминающий часового.

Приближается рассвет. Часы на небольшой церкви Лос-Алькасареса только что пробили пять часов утра. В это время все объекты, едва заметные ночью, начинают приобретать свойственные им очертания. Капитан Вильимар входит в казарму, и тут же громко звучит команда «подъем».

— Подъем, ребята! — командует он, хлопая в ладоши.

Эту привычку он приобрел еще в летной школе в Кировабаде.

— Подъем! Утро уже наступило! — говорит он, подбадривая нас.

В помещении очень жарко. Поэтому, еще не включив свет, мы первым делом открываем окна. В мгновение коридоры наполняются шумом, постепенно распространяющимся по всему зданию. Это наша последняя ночь, проведенная здесь. Сегодня, после нескольких тренировочных полетов, мы отправимся на фронт.

— Послушай, Педро! Ты, случайно, не знаешь, кто сегодня будет нашим инструктором?

— Конечно знаю! Это Антонио! Совьетико... Советский!

— Как хорошо!

Пока мы разговариваем, под окнами начинает выть собака. Ее жалобный вой берет за самое сердце, и мурашки пробегают по всему телу. Не выдержав, Клаудин выхватывает пистолет, передергивает затвор и направляется к окну.

— Я убью его! Уже второй день этот пес не дает мне покоя!

В этот момент из своей комнаты выходит капитан Монтеро и бросается к нему, пытаясь помешать.

— Сержант Клаудин! Сержант! Вы что, не слышите меня?

— Извините, товарищ капитан, нервы и так не дают покоя, а тут еще этот проклятый пес!

Наконец, мы все в сборе, одеты по форме, садимся в автобусы и направляемся в Кармоли. Асфальтированная дорога постепенно переходит в грунтовую. Машины поднимают тучи пыли. Когда колонна прибывает на аэродром, наш русский инструктор Антонио уже там — отдает последние распоряжения механикам. Мы подходим к нему и приветствуем его по-русски. По радости на его лице видно, что это ему нравится. Он внимательно вглядывается в каждого из нас, словно пытаясь определить, что мы собой представляем. Посмотрев на часы, он быстро подходит к телефону, набирает номер и что-то говорит по-русски: мы с трудом понимаем отдельные фразы. Вскоре он возвращается и дает команду построиться в шеренгу. Из полевой сумки инструктор достает записную книжку и начинает записывать наши имена в том же порядке, как мы их ему называем, представляясь по очереди.