No pasaran! Они не пройдут! Воспоминания испанского летчика-истребителя - Пельисер Франсиско Мероньо - Страница 33

Автобус, на котором мы обычно направляемся в город, высаживает нас всегда в одном и том же месте, на площади Эмилио Кастельяра. Там по вечерам всегда много народу, постоянно открыты кинотеатры, кафе, где подают горячий шоколад с бисквитами — излюбленное лакомство валенсийцев. На площади Эмилио Кастельяра мы разбредаемся кто куда, каждый по своим делам и интересам, и собираемся все вместе только к отъезду. В этот раз всего за несколько минут до отъезда к нам подошла красивая девушка. Ей было лет 18, а то и вовсе 16: совсем молоденькая, она была одета в черное пальто с серым лисьим воротником. Ее длинные вьющиеся волосы изящно спадали на хрупкие плечики, а живые блестящие глаза излучали необычайную теплоту. Но все же всем своим видом она показывала смущение, одолевавшее ее в этот момент. Сгорая от стыда и сильного волнения, она подошла к нам и кротко, почти шепотом, сказала:

— Если бы вы помогли мне несколькими песетами!.. Нет, не подумайте, что я одна из тех... Нет, нет! Первый раз в жизни я решилась на это... и так смущена, мне стыдно, но у меня нет другого выхода! Нет работы, я осталась одна, и хочется есть!

Я подхожу к девушке, вынимаю кошелек и даю ей несколько бумажек со словами:

— Возьми! Этого тебе хватит на несколько дней, и подумай хорошенько, на что ты идешь... Ты еще очень молода и не запятнай свою честь и будущее, зарабатывая таким образом эти грязные деньги!

В этот момент водитель дает гудок, извещая нас о том, что пришло время возвращаться. Мы занимаем места с левой стороны автобуса, потому что с правой иногда стреляют. Удаляясь от центра города, мы видим, как улицы постепенно пустеют, становятся все более безлюдными и безжизненными. Темнота окутывает эти покинутые людьми места. В автобусе царит тишина, каждый погрузился в собственные мысли, но все же всем не дает покоя одна и та же мысль. Ариас первым нарушает молчание:

— Кто же эта девушка, как вы думаете?

— Наверное, одна из тех, кто зарабатывает деньги под мостом на выезде из Мадрида, по песете за раз...

— Да не будь же ты таким! Эта проклятая война забрала у многих женщин их мужчин, их кормильцев. Они сейчас одни, и у многих не остается другого средства зарабатывать себе на жизнь!

— Что ж, согласен. Но есть же еще возможности заработать и не прибегать к такому крайнему способу!

Всю дорогу мы обсуждаем случившееся, и каждый старается выразить свое мнение, но все сходятся в одном — виноват фашизм и эта проклятая война.

...Резкий звук сирены врывается в открытое окно комнаты, прерывая сладкий утренний сон.

— Хакобо! Хакобо! Ты слышишь, тревога?! Быстро вставай! Фашисты, вероятно, будут бомбить порт, вчера в него вошли два советских корабля! Может быть, и наша помощь потребуется?

— Да пусть бомба упадет хоть на меня — все равно не встану так рано! — отвечает Хакобо, отворачиваясь к стенке.

Я выбегаю из комнаты и, перепрыгивая через три ступеньки, выскакиваю на улицу. Внизу, на берегу моря, уже подготавливают убежища, и несколько летчиков поспешно пытаются впихнуть в одно из них толстого министра Прието, который уже не жалуется на грубое к нему обращение и не отрывает глаз от неба.

Сквозь плотные облака едва заметны фашистские самолеты. Только благодаря ярким отблескам утреннего солнца, отражаемого гладкой поверхностью их обшивок, и редким разрывам в облаках мы можем различить, что прямо над портом летят три итальянских бомбардировщика типа «Савойя». Небо, море и суша — все внезапно наполняется оглушительными взрывами от сбрасываемых фашистами бомб и ответными выстрелами зенитных пушек. Наши зенитчики работают из рук вон плохо: ни один из их обстрелов не может увенчаться успехом. Кто-то из наших возмущенно восклицает:

— Почему мы так плохо стреляем?!

И действительно, самолеты противника находятся на высоте шести тысяч метров, а зенитные снаряды едва достигают двух.

— Ребята, бегом на батарею к нашим зенитчикам! — кричит Ариас.

И все летчики как один устремляются за ним.

— Что вы задумали? Разве не видите, что снаряды не достигают и половины необходимой высоты! Наши зенитки, наверное, и не рассчитаны на большее!

Недолго думая, мы вносим необходимые коррективы, рассчитываем направление и силу ветра, стараемся стрелять на упреждение. И вот три зенитки одна за другой стреляют в направлении противника. На этот раз они наносят более точный удар: облако черного дыма появляется совсем рядом с вражеским самолетом.

— A-а, видите? Им не понравилась наша шутка!

— Задело! — радостно кричим мы в один голос.

Но нет, машина продолжает полет и теперь берет

курс на нас. Через секунду из ее грозных пулеметов вырывается шквальный огонь. Свист рассекающих воздух, разогретых докрасна пуль острой болью врезается нам в уши. Бомбы поднимают столбы воды, грязи и песка. Одна из них падает совсем рядом с траншеей — на то место, где мы находились минуту назад.

Мы поспешно бросаем артиллерийские орудия и бежим на помощь нашим товарищам, остававшимся на том самом месте, где взорвалась бомба. К счастью, они все живы и даже смогли выбраться из траншеи собственными силами. Их так перепачкало грязью, что трудно определить, где кто. Только Прието мы узнаем сразу же. Теперь он похож на большой обвисший мешок, а глаза испуганы, словно у бешеного судака.

Увидев эту картину, мы едва сдерживаемся от

смеха. Но тут Прието поднимает веки с налипшей на них грязью и дрожащими губами изображает легкую ироническую усмешку. Больше мы не в силах сдерживать себя и дружно начинаем громко хохотать. Вдруг в нижнем белье, потягиваясь, появляется мирно проспавший все это время Хакобо. Его заспанная физиономия отлично сочетается с развалинами только что рухнувшей от взрывной волны крыши и вызывает у нас новый приступ смеха...

ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ

В конце апреля началось новое наступление на Арагонском фронте. Естественно, это наступление противника! Нам не хватает танков, самолетов, артиллерийских орудий, пулеметов, винтовок, патронов, продовольствия. Единственное, что у нас есть, — это мужество и отвага, но одним этим не остановить врага...

Эскадрильи республиканской авиации, как всегда, в спешном порядке с Центрального, Арагонского и Каталонского фронтов перебазируются в Лирию, Кампорроблес, Сагунто, Вильяр-дель-Арсобиспо, Реус и на другие аэродромы, расположенные на побережье Средиземного моря. Мы должны попытаться сдержать натиск врага, рвущегося в направлении. Валенсии, Кастельон-де-ла-Плана и Тортосы. Всего у нас около 150 потрепанных в боях машин. У фашистов же примерно 500—600 новеньких самолетов, недавно доставленных прямо из Германии и Италии. Этот разрыв в количестве все время растет, и его нельзя восполнить высоким боевым духом наших летчиков.

Отлично отдохнув в «Мальварросе», мы возвращаемся на фронт, в наши эскадрильи, чтобы продолжить борьбу против фашистской чумы. Из Лирии наши

1-я и 4-я эскадрильи берут курс на Реус, чтобы оттуда отправиться в Кампорроблес. В воздухе мы делаем прощальный круг над домом отдыха, который недавно оставили, и видим, как девушки из обслуживающего персонала машут нам белыми платками. Эта часть средиземноморского побережья называется Коста Брава — Отважный Берег. Его украшают небольшие горы, белые песчаные пляжи, на которые набегают голубые волны, меняющие при откате с берега цвет почти в черный. Затем мы летим параллельно дороге, которая впоследствии поднимается в гору, закручиваясь в спираль, и теряется за склоном, чтобы потом снова выйти к морю. После того как мы пролетаем над Кастельоном, селения практически не попадаются. Лишь изредка в низинах можно увидеть несколько домиков, а в небольших заводях на волнах мирно раскачивающиеся рыбацкие суденышки.

Реус появляется внезапно. Не успев опомниться от своих мыслей, мы видим, как перед нами возникает темно-серое пятно города. Высокие темные трубы химических заводов выбрасывают в небо едкий дым. Легкий бриз подхватывает его и несет над городом, заполняет узкие улицы, маленькие площади и, наконец, выносит за город, где ему преграждают путь столетние деревья. Там же из города выходит дорога, ведущая в Барселону. На берегу моря виднеются два огромных металлических ангара с открытыми настежь воротами. Туда-то и направляет свой самолет командир эскадрильи Фернандо Клаудин. При нем, как и при капитане Агирре, дисциплина в эскадрилье — весьма условное понятие. О ней не говорят, ее не навязывают. Каждый расценивает ее на свой лад. Это личное дело каждого.