No pasaran! Они не пройдут! Воспоминания испанского летчика-истребителя - Пельисер Франсиско Мероньо - Страница 22

Противник усиливает огонь своих зениток, и истребители направляются на вспышки орудий врага, чтобы заставить их замолчать: одних на некоторое время, других навсегда. Около двадцати минут длится это смертельное противостояние между землей и воздухом, когда с запада появляется большая группа итальянских истребителей «Фиат». Трудно, практически невозможно их сосчитать. Необъятное небо теперь напоминает огромный муравейник, состоящий из вражеских самолетов. Покачиванием крыльев мы подаем «чатос» сигнал о приближении самолетов противника и начинаем отходить на нашу территорию, по-прежнему осуществляя прикрытие. Но отступление вызвано не появлением врага, а тем, что горючее практически на исходе. В таких условиях не стоит ввязываться в новую схватку: мы и так потеряли две «Наташи» и одну «моску». Пять наших товарищей навсегда останутся героями данного воздушного сражения и не вернутся к своим семьям. Это Мануэль Чумильяс из 4-й эскадрильи истребителей (никто не знает, что произошло с ним), а также два пилота и два стрелка со сбитых бомбардировщиков: Гомес Паласон Аркимедес, Томас Орте Альваро, Эстебан Гриньян Гомес, Хосе Майораль Мора. Сегодня — один из самых тяжелых дней, но, скорее всего, это лишь прелюдия к тому, что нас ожидает в будущем. И гибель наших друзей делает нас еще более стойкими и решительными в борьбе с фашистами.

С каждым вылетом, с каждым боем мы становимся все более опытными и уверенными в своих силах. А уверенность в себе закаляет характер, укрепляет волю к победе, вырабатывает практичность и осторожность, повышает способность преодолевать сложные и неожиданные преграды, возникающие в ходе каждой схватки, в каждом воздушном бою. Наша жажда к полетам растет с каждым прожитым днем, но все же момент возвращения на землю после жаркого ожесточенного боя ничем не заменишь. И хотя моменты пребывания на земле всегда сопровождаются скукой и унынием, каждая посадка напоминает пробуждение после страшного ночного кошмара, в котором схлестнулись в кровавом сражении борьба за жизнь и непреодолимое желание летать. Возвращение на землю можно сравнить с поцелуем невесты, которая внезапно вернулась к тебе после долгого расставания и о которой ты уже даже и не мечтал. Возможно, именно поэтому Вилькин в теплую погоду снимает ботинки, чтобы насладиться приятным ощущением прикосновения к земле...

Со всеми боевыми тревогами и полетами мне кажется, что сегодняшний день никогда не закончится. Пять раз мы сопровождали «Наташ» и «чатос» к линии фронта и пять раз преодолевали плотную завесу зенитного огня, не потеряв больше ни одного самолета. Это кажется невероятным.

На земле мы проводим так мало времени, что толком даже не успеваем прожевать приготовленную нам еду. С фарфоровыми тарелками в руках мы собираемся и оживленно обсуждаем все события, происшедшие за день. В тесном кругу пилотов горячо о чем-то спорят Клаудин и Браво. Другие, прислонившись к печке спиной, прожевывая пищу, вставляют свои замечания. Дверь в помещение не закрывается, чтобы хоть как-то проветрить его от стойкого запаха табака. Вдруг Клаудин и Браво бросают тарелки на стол и быстро устремляются к своим самолетам. Мы, еще не успев прожевать пищу, думаем, что это снова боевая тревога, и бросаемся за ними вдогонку. Однако вскоре мы понимаем, что это не что иное, как спор между командиром эскадрильи и его заместителем. На высоте две тысячи метров их самолеты расходятся на противоположных курсах, затем, развернувшись на сто восемьдесят градусов, начинают схождение друг другу в лоб. Расстояние стремительно сокращается, моторы ревут, и ошибка на долю секунды может привести к катастрофе.

Снизу за ними наблюдают почти триста человек. Каждый раз, когда самолеты идут на таран, разогнавшись до предельных скоростей, некоторые из нас не выдерживают и закрывают глаза. Однако одни эти маневры, без пулеметного огня, не позволяют выявить превосходство одного летчика над другим. Они это понимают и переходят к горизонтальным виражам, пытаясь зависнуть на хвосте друг у друга, — что практически невозможно на равных по своим возможностям самолетах. После нескольких подобных попыток летчики начинают выполнять фигуры высшего пилотажа в вертикальной плоскости, совершая вращения и петли. Так постепенно они снижаются до минимальной высоты — еще один такой виток, и земля положит конец их соревнованию. Когда самолет Клаудина достигает наименьшей высоты в последнем развороте, летчик заходит на посадку, за ним следует и Браво. Но ему не хватает высоты для выравнивания. Самолет с силой ударяется о землю, задирается хвост, словно летчик снова вознамерился зайти на петлю, — и следует второй удар, еще более жесткий. Мы теряем еще одну машину...

С трудом мы достаем израненного и замерзшего пилота из искореженного от удара самолета и приводим его в сознание. Издевательской улыбкой Клаудин показывает, что он доволен исходом схватки, и, возгордившись, направляется к командному пункту. Мы следуем за ним и в штабе зажигаем сигареты от еще тлеющих в печке углей.

— Произошло что-то серьезное? — спрашивает начальник штаба Молина, когда входит Клаудин.

— Нет! Могло бы быть и хуже.

— Если мы будем так ломать самолеты, то скоро совсем останемся без эскадрильи! — яростно восклицает Молина, когда на пороге двери появляется Браво, держа летные очки в руках.

— Что ты теперь скажешь? — насмешливо улыбаясь, обращается Клаудин к Браво.

— Оставь меня в покое! — почти кричит тот. В этот момент их взгляды встретились. Глаза

Клаудина наполняет издевка и насмешка, а глаза Браво пылают лютой ненавистью.

— Ладно, старик, не злись! Ты хорошо вел себя в небе, и если бы ты встретил фашиста, ему бы не поздоровилось! Эта нелепость при посадке — случайность. Винт и крыло исправят механики — они на это мастера.

— Не в этом дело! Я не обижаюсь на то, что меня прижал командир эскадрильи, — на то он и командир. Но как я теперь буду смотреть в глаза других пилотов?!

— Вижу, что ты честный парень! Давай выпьем по маленькой и забудем обо всем этом!

Через минуту они выходят из кабинета начальника штаба, обнявшись и оживленно беседуя.

Уже совсем поздно. Солнце давно спряталось за горой, отделяющей нас от Теруэля, и повсюду воцарилась темнота. Возвращаясь домой, мы видели, как в окнах местных домов зажигаются масляные лампы.

ДНИ ВЫНУЖДЕННОГО БЕЗДЕЙСТВИЯ

Под Теруэлем пехота значительно снизила свою активность, и наша авиация теперь поднимается в воздух лишь для перехвата фашистских самолетов, которые почти совсем перестают летать в плохую погоду. Нелетные дни — это дни отдыха наземного персонала и дни удручающей скуки для летчиков. Они обычно заполняются рутинной работой по подготовке обмундирования и снаряжения, мыслями о доме. Летчики пишут письма домой и своим любимым девушкам, которые с нетерпением ждут их возвращения. Мы пытаемся убить время, наблюдая, как местные жители, поставив кувшины на головы, направляются за водой или, вооружившись острыми топорами, заготавливают дрова для печки, собирают хворост. Сегодня,

в один из таких скучных дней, когда яркий желтый диск солнца скрывается за горой и зажигаются керосиновые лампы, мы садимся в большой комнате, курим и играем в карты. Тот, кто выигрывает, в конце игры возвращает деньги проигравшим. Долгие часы такого времяпрепровождения наводят еще большее уныние. На улице снова непогода, метет сильная пурга, — а это значит, что завтра снова вынужденный отдых.

Так незаметно наступает новый, 1938 год. Кислое местное вино заменило нам игристое шампанское, и оно вполне соответствует нашему настроению. На столе сильно перченное мясо, обжигающее своей остротой, почти остывшая жареная картошка, густой желтый соус и безвкусный рис с подливкой. Ложки оставляют в соусе следы, как сапоги в уличной грязи. Вареный рис мы мешаем с этим соусом — получается сносно.

Едим мы молча, без шуток, смеха и разговоров. Каждый вспоминает, как весело он встречал этот праздник дома, с родными и близкими, когда столы ломились от вкусной еды, — а сейчас ему приходится разжевывать кусок жесткого, как камень, мяса. Выпив несколько бокалов вина, мы постепенно забываем о прошлом и возвращаемся в настоящее, пытаясь предаться радости и веселью. У каждого это получается по-разному: Диес направляется к своей девушке; Аларкон с Фрутосом в шутку прячут штаны Вилькина; Мараньон, Гандиа и Браво спорят о каком-то боевом развороте. Я же иду спать — и вскоре остальные один за другим следуют моему примеру. Что касается Сарауса, то он достает пистолет и делает несколько выстрелов.