No pasaran! Они не пройдут! Воспоминания испанского летчика-истребителя - Пельисер Франсиско Мероньо - Страница 16

Проходят несколько скучных дней, а мы так и не попробовали подняться в воздух. От этого вынужденного безделья мы устаем еще больше, чем от полетов! Однажды вечером, возвращаясь с аэродрома, на площади с заброшенным фонтаном мы встречаем прегонеро — глашатая поселка. Его типичный старинный арагонский костюм вызывает смех и удивление. В промежутках между гулкими ударами в свой барабан он выкрикивает сильным баритоном последние известия из местного муниципалитета и комитета анархистской федерации.

Хосе Мария Браво, свесившись с балкона, начинает подражать глашатаю, перевирая известия и вызывая наш дружный смех и раздражение прегонеро. В открытое окно проникает сырой ночной воздух. Часы замерли, остановились, показывая одно и то же время. Их забыли завести. Но судя по тому, что начинает сереть, скоро наступит утро. Сон не идет ко мне, и я начинаю разглядывать пятна на стенах комнаты. Они приобретают в моих глазах причудливые очертания, которых я раньше не замечал. Вдруг Сарауса открывает свои большие глаза, садится и снова опускается на твердую подушку, издавая не то храп, не то протяжный вздох. У Фернандеса, по прозвищу Пионер, вздрагивает нижняя губа. Я пристально смотрю на него, и в этот момент он просыпается.

— Какого дьявола ты уставился на меня и не спишь? — шепотом спрашивает он меня.

— Что-то не спится, совсем не могу уснуть...

— Хочешь, что-то покажу тебе?

— Сейчас?

— Да! Только одевайся побыстрее и не шуми!

По узкой лестнице мы босиком и на цыпочках поднимаемся к кладовой. Идем мы на ощупь, пачкая пальцы о побелку на стенах. С трудом открываем тяжелую железную дверь, входим в кладовку. Там расставлены мешки с луком и другими овощами, а в углу хранится зерно. Фернандес разгребает гору ячменя, вытаскивает что-то и передает мне. Это тяжелый предмет, но в темноте я не могу разобрать, что он мне дал.

— Это же окорока! — шепчет он мне в самое ухо.

Я внимательно всматриваюсь в окорок, который держу в грязной от побелки руке, и, убедившись в том, что Фернандес говорит правду, достаю из кучи еще один.

— Ну что ж, на сегодня нам хватит! — говорю я.

Мы хватаем наше «сокровище» и возвращаемся в казарму (где многие уже проснулись), и прячем нашу добычу в обмундировании.

— Что будем делать с ними?

— Как что? Разделим на всю эскадрилью, всем ребятам хватит!

Так со спокойной душой мы возвращаемся в кровати и мирно засыпаем.

ВЕГЕТАРИАНЕЦ СБИВАЕТ «ФИАТ»

В этот утренний час, когда сон особенно сладок, влажная серая земля освобождается от тумана. Именно в этот час мы на трех «Фордах» отправляемся на летное поле. В машинах мы сидим друг напротив друга, нахмурившись, еще не успев отойти ото сна, но удары на ухабах и кочках постепенно выбивают из нас последние остатки сонливости, заставляя нас размышлять о предстоящих полетах. Издали по выхлопам

пламени и шлейфам дыма мы различаем силуэты самолетов, которые механики готовят к нашему прибытию. Автомобили направляются по летному полю, и возле каждого самолета высаживается летчик. Меня высаживают на самом краю поля, у самой взлетно-посадочной полосы. Отсюда виден самолет, который волею судьбы выпало пилотировать именно мне. С осторожностью новичка я подхожу к механикам, обслуживающим мой самолет, и приветствую их. Легким кивком головы они отвечают мне и продолжают заниматься своим делом. Я не спеша застегиваю лямки парашюта. Мне понятно их пренебрежение — ведь механики всегда предпочитают опытных летчиков, бережнее обращающихся с техникой. Капитан Агирре садится в свой автомобиль и начинает объезд, давая последние распоряжения.

По мере того как восходящее солнце поглощает ночные тени и силуэты, а все вокруг становится все более осязаемым, передо мной появляется то, что вскоре станет моим боевым товарищем, моим самолетом. Я прихожу в полное уныние. Передо мной древний, невзрачный самолет. Кажется, что его фюзеляж только и состоит из заплаток желтого, зеленого и черного цвета, скрывающих за собой его первоначальный цвет. Запустив двигатель, я с горестью наблюдаю, как он тяжело постукивает, словно просит пощады.

Мы застегиваем молнии на летных комбинезонах, поправляем обмундирование, протираем стекла и садимся по кабинам. В этот раз мы летим на разведку. Запущенная сигнальная ракета заставляет наши сердца встрепенуться, пульс учащается, и мы в порядке построения патрульных звеньев начинаем взлет. Я взлетаю пятым, после Мараньона. В поднятой самолетами пыли нетрудно сбиться с курса, но постепенно земля отдаляется все дальше и дальше, и появляется плоскогорье, окруженное холмами, среди которых несет свои быстрые воды река Эбро. Не теряя из виду ориентир, я пытаюсь догнать своих и занять место в общем построении. Ручку управления сектором газа я жму до отказа, но мотор начинает захлебываться и, издавая тяжелые вздохи, испускает клубы черного дыма. По спине пробегает противная холодная дрожь, мешающая быстро принять решение. А вдали видны восемь машин, которые постепенно сливаются в единую точку, образуя строй. Это самолеты Клаудина, Браво, Ариаса, Мараньона, Вилькина, Вилателы и Фернандеса.

Внизу — только вершины серых невысоких гор и петляющее русло реки. Местность неизвестная, без заметных ориентиров, лишь совсем недалеко за грядой гор виден рваный белый мазок дыма из трубы бегущего паровоза. Вдруг меня посещает чувство полного одиночества и обреченности: словно я оказался совсем один, окруженный океанским простором, из которого нет выхода. Малейшая ошибка может привести к непоправимому. Сбрасывая газ, я пытаюсь выйти на оптимальный режим, который позволит мне провести больше времени в воздухе. Мотор успокаивается, дым больше не валит из него столбом, а его ход становится более плавным и умиротворенным. Я медленно поворачиваю, беру обратный курс и, не отдаляясь от реки, пытаюсь найти выход из сложившейся ситуации.

Несколько секунд внутренней борьбы между инстинктивным желанием запаниковать и разумом, призывающим к спокойствию, стоили мне очень многого, но позволили выйти к намеченной цели. Внизу, под моим самолетом, раскинулись улицы города Каспе. Я выключаю двигатель и захожу на посадку, пытаясь не выдать радость от маленькой победы, которую я одержал, найдя аэродром на почти незнакомой местности. Хосе Регейро, техник эскадрильи, принимает решение заменить двигатель на моей машине, а я отправляюсь на то место, где должны приземлиться другие самолеты после назначенных сорока минут полета. То и дело я смотрю на часы и на небо, пытаясь уловить знакомый звук приближающихся самолетов, который чаще слышен раньше, чем появляются сами машины. В направлении одинокой скалы, полностью лишенной всякой растительности, появляются девять точек. Что за черт? Вот они приближаются, становятся отчетливее — их действительно девять. Но кто же девятый? Наверное, какой-нибудь наглый фашист, который тайком пытается атаковать наши самолеты при заходе на посадку. И действительно, «Фиат» немного отстал от остальных самолетов. А Агирре и Клаудин уже заходят на посадку...

Я стремглав несусь к будке, хватаю ракетницу и выстреливаю две красные ракеты в тот самый момент, когда самолеты проносятся над аэродромом. Враг пристраивается им в хвост и планирует с включенным на небольших оборотах мотором. Резкий звук пулеметных очередей заполняет окрестности, вызывая переполох. Птицы с громким испуганным криком срываются с деревьев. Взоры всех устремлены на самолет, пилотируемый сержантом Веласко-Вилькиным, который первый обнаруживает врага и выражает свое «добро пожаловать» в пулеметных очередях. У других летчиков на исходе бензин, и они вынуждены идти на посадку.

Враг пытается уйти от преследования, маневрирует — но поздно. «Фиат», оставляя за собой шлейф дыма, стремительно падает вниз; летчик выбрасывается с парашютом. Наш самолет делает глубокий боевой разворот над аэродромом и спустя несколько секунд касается колесами земли. Машины быстро осматривает технический персонал: заливают бензин, масло, проверяют снаряжение, пополняют боеприпасы. Летчики возбуждены до предела: каждый пытается рассказать свою версию случившегося.