Марш-бросок к алтарю - Логунова Елена - Страница 26

В них запросто могла схорониться мобильная преступная группа человека на четыре.

— Не совсем так, — ответила я, нервными тычками в пластмассовую таблетку кнопки призывая заплутавший лифт. — Действуют-то они разрозненно… Я бы даже сказала — они противодействуют…

Лифт подъехал, принял пассажирок и повез нас на шестой этаж. Приободрившаяся Трошкина потребовала объяснений и с интересом выслушала мой рассказ о недружественной встрече разноглазого блондина и рыжего-конопатого.

— Очень занимательно, — сказала она, внедряясь в Катину квартиру и немедленно запирая за собой все замки и задвижки. — Какая то цепная реакция получается! Что-то кармическое: тот, кто сам был налетчиком в маске, вскоре становится жертвой налетчика в маске! Интересно было бы проследить судьбу рыжего — по идее в следующий раз нападут на него!

— Сомневаюсь, — хорошенько обдумав эту мысль, возразила я. — Если следовать твоей логике, то некоторое время назад в роли злодея в маске должна была выступить я. Иначе за что же мне такая карма — безвинно стать жертвой налета?

— А ты не выступала? — придирчиво спросила Алка, которой явно не хотелось хоронить такую красивую версию. — Я имею в виду — в маске?

— Трошкина! — покрутив пальцем у виска, проникновенно сказала я. — В последний раз я выступала в маске на новогоднем утреннике в старшей группе нашего общего с тобой детского садика. И то была маска белочки, а не омоновца! Нет, тут определенно что-то другое.

— Стоп! А ведь твои маски нас и не волнуют! — сообразила Алка. — Налетчик-то приходил не к тебе, а к Катьке, значит, с нее и спрос!

Она строго посмотрела на тот портрет Катерины, с которого мы утром лепили мой временный рыжекудрый образ, но фотографическая Катька не ответила, и Трошкина вынужденно призналась:

— Версия слабая, но я цепляюсь за нее потому; что мне очень не хочется думать, будто в нашем мирном южном городе широко распространились маньяки в черных масках!

И тут же она встрепенулась:

— Слушай! А может, это такая игра? «Казаки-разбойники» на современный лад!

— Недетская забава!

— Так ведь в стрелялки-догонялки с пейнтбольными ружьями тоже играют вполне взрослые люди! — резонно напомнила Трошкина. — И в клубах фанатов исторических реконструкций очень даже матерые дядьки тусуются. А «толкинутые», которые наряжаются гоблинами и эльфами, чтобы помахать в парке мечами? Тоже не малыши!

Надо спросить Катьку, не записывалась ли она часом в какую-нибудь секцию любителей военизированных реалити-шоу.

Катерина, словно почувствовав, что мы говорим о ней, позвонила Алке сама.

— Ну, хороню, хорошо, — послушав с полминуты, устало сказала Трошкина. — Я привезу его тебе.

— Кого это ты к ней привезешь? — слегка ревниво поинтересовалась я.

Как успешная дублерша легкомысленной Катерины в ответственном деле знакомства и сватовства, я чувствовала определенную моральную ответственность за то, чтобы ее брак с Александром состоялся.

— Не кого, а что, — ответила Алка, перемещаясь к книжному шкафу. — Альбом с фотографиями! Видите ли, Катерине приспичило напоследок вдумчиво оплакать свой трагически оборвавшийся роман века с депутатом Ратиборским. Кстати, а я ведь ее Геночку никогда не видела, интересно посмотреть… Ого!!!

Глаза Трошкиной были устремлены на полку, а в голосе ее в равной пропорции смешались изумление и ужас. Поскольку я, в отличие от подружки, неоднократно видела Катькиного Геночку живьем, мне было совершенно непонятно, чем вызвана Алкина дикая реакция. Не было у Ратиборского никакого «ого»!

— Да он же весит сто кило! — Алка с усилием сняла с полки фотоальбом и обернулась ко мне, явно ожидая поддержки — пока только моральной.

«Физические силы, возможно, тоже придется объединять», — заранее страдая, подсказал мне внутренний голос.

Толстенный талмуд размером с небольшую надгробную плиту даже на вид производил впечатление неподъемного.

— Вот это, я понимаю, тяжкий груз воспоминаний! — съязвила Трошкина, роняя фотоальбом на табуретку.

Та крякнула и присела на все четыре ноги. Мы с подружкой опустились коленками на пол и с почтительным уважением рассмотрели кожаный переплет с тиснением, накладными углами и металлической застежкой. В окошечке на обложке альбома помешалась открытка с изображением сердца. Оно было тугим и красным, как спелый помидор.

— Лямур тужур! — вздохнула чувствительная Трошкина, открывая вместительное хранилище зримых воспоминаний.

Системный подход к сбору и хранению документальных материалов всегда являлся сильной стороной нашей секретарши. Фотографии в альбоме были представлены в безупречном хронологическом порядке и аккуратно подписаны. Мы с Алкой (обе легкомысленные разгильдяйки, решительно не способные надолго сохранить в гербарии души цветы воспоминаний) с интересом и легкой завистью изучили по представленным фотодокументам всю историю романа Катерины и Ратиборского. Она открывалась групповым фото на ступеньках избирательного участка, причем на снимке был представлен и штаб Ратиборского, и коллектив нашего доблестного рекламного агентства. Снимок был вполне официальный, но Катька уже вовсю льнула к депутатскому плечу и улыбалась как русалка.

На промежуточных фотографиях общим количеством около полусотни была запечатлена в основном сама Катерина, преимущественно в купальнике или даже в неглиже. Изредка попадался загорелый улыбчивый Геннадий — в интерьере казино, на палубе яхты, на террасе с видом на лазурное море. Подписи под фото: «Ноябрь, Санторини», «Декабрь, Тунис», «Январь, Дубай», «Март, Ницца», «Май, Римини» — позволяли понять, что лав стори Катерины и Геннадия тянулась четким пунктиром, пролегая в основном по курортным территориям дальнего зарубежья. Последний снимок вновь был сделан на исторической родине Ромео и Джульетты, у того самого фонтана, где и оборвалась жизнь героического депутата-любовника.

По настроению и композиции это фото недельной давности заметно выбивалось из общего ряда. Катерины в кадре не было вовсе, наверное именно она выступала в роли фотографа. А Ратиборский на снимке не улыбался и не позировал. Он торопливо шагал мимо фонтана, сопровождаемый персонажем, при виде которого я ойкнула и хлопнула по руке Трошкину, собравшуюся закрыть альбом:

— Стоп! А это кто такой?!

На фотографии, провидчески подписанной «Геночка уходит!», за льняным плечом депутата Ратиборского маячила чья-то наглая рыжая морда.

— Рыжий-рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой! — веселой скороговоркой выпалила Трошкина и хихикнула.

— Эта шутка очень похожа на правду! — сказала я, даже не улыбнувшись. — Ты разве не помнишь, что я тебе рассказывала про маскированного налетчика номер два? Он был именно рыжий и конопатый!

— Неужели этот самый?!

— Не знаю, — так и сяк поглядев на снимок, призналась я. — Может, и не этот, а какой-нибудь другой… Лица-то на фотографии почти не видно, одни рыжие вихры, щека и ухо! Но вихры очень похожие. И щека вся в конопушках…

— Идем! — Алка с треском захлопнула альбом и встала на ноги. — Апчхи! Покажем фотографию Катерине и узнаем, кто такой этот подозрительный конопатый.

— Минуточку! — я снова открыла альбом, аккуратно вытащила из уголков интригующее фото с Рыжим и спрятала его в свою сумку.

— Это зачем? — полюбопытствовала Алка.

— Потом расскажу. Давай звони в службу такси, я не собираюсь переть груз чужих воспоминаний на своем горбу!

Катерина лежала в кровати и плакала. Ее зареванная физиономия была первым, что я увидела с порога, и мое сердце испуганно екнуло. К счастью, со второго взгляда я заметила в руках плаксы потрепанный томик любовного романа.

— Можно?

Мы с Алкой вошли в больничную палату с матерчатой сумкой, в которой помещался тяжелый фотоальбом. Я тянула суму за левую ручку, Трошкина за правую, и вместе мы образовали четкую букву «М». С грохотом уронили свою ношу к подножию тумбочки, облегченно выдохнули, и Трошкина вопросительно напела: