Скрытая сила - Батыршин Борис - Страница 3

Паровоз издал протяжный гудок и замедлил ход. Фермер и его супружница поднялись с лавки и принялись вытаскивать из- под неё свой багаж.

– Прибываем. – сказал Семён. – Хватай вещи и пошли к выходу. Спуск с платформы на мостовую узкий, так что лучше поторопиться, если не хотим, чтобы нам ноги отдавили…

Виллим подхватил свой чемодан и послушно направился вслед за попутчиком, отметив попутно его рассудительность. Хотя – чему тут удивляться? Парень прошёл войну, служил в броневых частях, да ещё и вырос на русском Севере, где народ вообще отличается здравым смыслом – тут поневоле станешь рассудительным…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Поезд остановился у платформы, расположенной высоко над мостовой, на решётчатых чугунных опорах. Чтобы покинуть её, пришлось миновать пять пролётов узкой, крутой лестницы. Особой толчеи тут, вопреки опасениям виллимова попутчика, не наблюдалось, поезд пришёл полупустым, и молодые люди даже помогли фермерской парочке с багажом, за что были вознаграждены благодарным квохтанием фермерши.

Вокзальная площадь встретила гостей толпами, гудками составов, прибывающих на нижн

ие

, наземные платформы, угольным дымом, шумом. Посреди всего этого, словно статуя какого-то военачальника или государственного деятеля (такие в Столице торчали на каждом перекрёстке) стоял шагоход с круглым, как тыква, клёпаным из броневых листов корпусом и парой клешней вместо навесного вооружения.

Спутник Виллима заявил, что это не армейская, а полицейская машина, и стоит она тут для того, чтобы вовремя реагировать на столкновения дампфвагенов и сходы с рельсов парового трамвая. Айнбан, излюбленный вид местного городского транспорта до сих не восстановлен, объяснил он, рельсы покалечены опорами боевых машин и всякие коллизии случаются с завидной регулярностью. К тому же из рубки, возвышающейся над головами прохожих, удобно наблюдать за порядком.

Виллиму, которому ноша успела изрядно оттянуть руку, не улыбалось толкаться в переполненном трамвайном вагоне, и он предложил нанять фиакр или дампфваген – они стояли в ожидании пассажиров на особой площадке по краю площади. Но Семён эту идею зарубил – до Латинского Квартала (так в Туманной гавани именовали район города, занятый постройками Академии, студенческими общежитиями и домиками профессорско-преподавательского состава) пешком не более получаса, тогда как любой транспорт вынужден будет сделать изрядный крюк, миную не расчищенные от завалов улицы. Обогнув шагоход, перейдя через рельсовые пути и миновав ряды лотков со всякой снедью, они добрались до края площади, спутники пересекли примыкающую к площади улицу и нырнули в проулок между домами.

II

– Здесь тоже были бои? – спросил, озираясь, Виллим. Улица, по которой они шли, носила следы упорных схваток – обрушенные стены домов, проломы в крышах, чёрные провалы окон без стёкол и рам, выщербленная пулями штукатурка… Редкие дампфвагены осторожно огибали груды битого кирпича; прохожие старались держаться подальше от фасадов и то и дело задирали головы вверх, опасаясь падающих сверху обломков. А в другой улице, куда они свернули – таблички на домах сообщали её название, «Малая Сиреневая» – разрушений не было вовсе, словно противоборствующие стороны не удостоили её своего внимания.

– Были, конечно. – отозвался попутчик. – Тогда дрались по всему городу, где сильнее, где слабее… Ремер рассказывал, что его взвод зацепился за перекрёсток Адмиралль-штрассе и Тополиной, но дальше повстанцев не пустили – соорудили баррикады из опрокинутых трамвайных вагонов и встретили арахнидов станковыми огнемётами. Там такое творилось – чисто доменная печь, брусчатка на мостовой плавилась!

– Ремер – это офицер? – поинтересовался Виллим. Семён то и дело упоминал разных людей, забывая пояснять, о ком идёт речь. – Вы служили под его командой?

– Нет, тогда я вообще нигде не служил, жил в родительском доме, в Новой Онеге. – парень помотал головой. – а что до Ремера – он получил офицерский чин он получил уже потом, после рейда «Баргузина». А тогда был зауряд-прапорщиком пограничной службы. Когда начался мятеж, он оказался в городе и получил под своё начало взвод, набранный в гарнизонной комендатуре – сплошь штабные, писаря и связисты… Хорошо хоть снаряжение выдали, кожаные кирасы, стальные каски, противогазы, и вооружили нормальное, как панцергренадеров, хотя куда им до этих отборных бойцов… Но ничего, справились – сначала задержали мятежников у стен Латинского Квартала, а после отступали по переулкам, до того перекрёстка. Ничего, выстояли – а из города ушли потом, уже когда инри высадились с моря, со своих плавучих островов. Ну а в этих кварталах, бои, если и были, то не слишком интенсивные – так, перестрелки на баррикадах, да редкие стычки… Ремер рассказывал, что его взвод попал в ловушку где-то здесь, в переулках, и не ударь тогда с тыла коннопионеры – все бы там и полегли. Но домам, конечно, досталось, куда ж без того? Ремер говорил – он сам одних только ручных бомбочек дюжины две разбросал, а они, между прочим, взрываются…

– Хорошо, что обстрела с моря не было. – сказал Виллим, разглядывая выщербленную пулями штукатурку на фасаде двухэтажного домика. – Тогда побитыми стёклами не отделались бы. Посмотрите на Столицу – там целые кварталы лежат в руинах после обстрела из осадных орудий…

– Инри артиллерию не применяют. – отозвался Сёмка. – Они вообще огнестрельное оружие не жалуют, у них другие средства – ножи, режущие диски и ручные метатели кислотной пены, тоже пакость преизрядная…. А наши, когда освобождали Туманную гавань, наступали со стороны гор, и основной удар пришёлся опять-таки по Нижнему городу. А потом инри сбежали, так что в самом городе боёв, считай, вовсе не было. И вообще, – он широко улыбнулся собеседнику, – хватит уже «выкать», а? Лет тебе не больше моего, учиться нам предстоит вместе, а что папаня твой дворянин – так и мой не пальцем деланный, цельный ротмистр, при Железном Кресте второй степени! Может, пора уже перейти на «ты»?

– Решено, на «ты»! – Виллим с готовностью пожал протянутую руку, обойдясь на этот раз без заминки, даже мимолётной. Сын боевого офицера, закалённый в сражениях ветеран в свои неполные пятнадцать лет, недурно, если судить по манере изъясняться, образованный – никто, даже сам камер- юнкер барон фон Тринкеншух, славящийся непробиваемым консерватизмом в вопросах этикета, не усмотрит тут отступления от правил!

Спутники повернули за угол, и Виллим застыл на месте, поражённый. Один из домов на правой стороне улицы был разрушен почти до основания. Груды строительного мусора – кирпича, черепицы, деревянных балок – перегородили тротуар и часть мостовой, и поверх этого безобразия, высунувшись из пролома в стене, лежал, раскинув суставчатые конечности, боевой инрийский арахнид.

Хитиновый панцирь был проломлен во многих местах, составляющие его пластины разошлись, в щелях между ними чернела пустота. Огромные шарообразные глаза пялились на окружающий мир угольно-чёрными провалами зрачков. Ноги- опоры, вывернутые из суставов, увязли в грудах битого кирпича, вытянутая вперёд клешня с неровными зазубренными кромками фута на три ушла в мостовую, словно чудовищное создание в предсмертной конвульсии с размаху всадило её между серыми каменными плитами. Редкие прохожие обходили арахнида, обращая на него не больше внимания, чем на афишную тумбу или чугунный пожарный гидрант, какие украшали городские тротуары.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

На Семёна Сёмку, как он потребовал себя называть после рукопожатия, – тварь тоже не произвела особого впечатления. Он пнул носком ботинка клешню, наклонился, заглянув в один из проломов, украшавших грудную пластину.