Тени зимы (СИ) - Волков Тим - Страница 13

— Черемихино, — Алексей Николаевич покачал головой. — Так это ж другой уезд уже!

— А больше никак!

— Ну да бешеной собаке триста верст — не крюк. Поня-атно…

В Соснове проживало человек сто с лишним. Большинство изб стояло не улицами, а сами по себе, вольготно. Деревня казалась вполне зажиточной — засеянные озимыми поля, обширные огороды, окруженные жердяными заборами, выпасы для скота, заливные луга. Имелся даже трактир — он же и постоялый двор. А вот почта и сельский совет располагались за рекой, в Курпанове. Кажется, не стол уж и далеко — отсилы версты четыре — а просто так, без лодки, не доберешься, моста-то нет! Ну, зимой, понятно, по льду — повеселее! А вот в межсезонье и вообще никак.

Чужаки-незнакомцы в Соснове появлялись, и часто — охотились на борах, за деревней, да потом захаживали в трактир. Конечно же, все добирались на лодках из Курпанова. Как пояснил Тимофей, в Курпанове всегда чужих было много — там издавна занимались лесозаготовками, да еще шел тракт на Черемихино, в соседний уезд.

В общем, всякого народу хватало. Только вот Гробовскому нужны были не всякие, а вполне определенные лица — бандиты с болот.

Искать их Алексей Николаевич, как водится, начал с трактира, куда его еще загодя привел Кузьмин, так сказать — представил. У Кузьмина, кстати, Гробовский и ночевал… Про Северный фронт полночи проговорили! Конечно под самогонку… так, по чуть-чуть, супруга у Тимофея оказалась женщиной авторитетной и никаких жутких безголовых пьянок бы не потерпела.

— А вот Бонч-Бруевич — эт-то хорошй генерал был, знающий!

— Да я еще Клембовского застал!

— А сейчас кто?

— Кажется, Юзефович… Хотя, может, уже и не он.

Сразу после обеда, после посещения местной часовенки, Алексей Николаевич с удобством расположился в трактире с вывеской «Народная столовая и постоялый двор». Трактир, как трактир — большая, в два этажа, изба под тесовой крышей. Судя по висевшим на стенах плакатам с красными звездами, новая власть добралась уже и сюда.

Сейчас, в конец ноября, смеркалось рано, и кто-то из чужих обязательно должен был заглянуть в трактир уже в самое ближайшее время. Прежде, чем переправиться в Курпаново… или уйти через гать.

Ну, не может же такого быть, чтоб Сосново не привлекало своими соблазнами бандитствующих обитателей лесных урочищ! В силу специфики службы, Гробовский в психологии подобного народца разбирался очень даже неплохо.

— Яким! — ввалились компанией мужики, подозвали трактирщика… или — заведующего столовой, Бог весть, как сейчас.

Ружья, патронташи, весле… да и слишком уж их много. Нет, эти не с болот… А вот те двое парней, что тихонько вошли следом… Небритые, в кепках и армячках. Без ружей! Котомочки за плечами, сапоги в бурой болотной грязи… Той самой — уж цвет-то Алексей Николаич запомнил.

Вошли, зыркнули взглядом… Подошли к трактирщику, что-то тихо сказали… Исчезли в котомках бутылки… Ага, самогоночка!

Парни снова обвели взглядами залу… Переглянулись. Накатили по стаканчику за прилавком, не садясь. Зажевали квашеною капустой. Пошли к дверям…

Глава 6

Гробовский не стал сразу бросаться за ними. Опасно. Нужно выждать, сделать вид, что вообще все безразлично, кроме собственной кружки.

Кажется, удалось. Парни направились к дверям, не обратив на него никакого внимания.

Дав им выйти, Алексей Николаевич отсчитал про себя тридцать секунд, затем неспешно поднялся, кивнул трактирщику и вышел на крыльцо.

Вечерело. Воздух стал холодным. Гробовский закутался сильней, вжал голову в плечи. Двое парней уже были вдалеке, быстрыми, уверенными шагами уходя по тропинке, ведущей от деревни в сторону болот.

Алексей Николаевич двинулся за ними, держась на почтительной дистанции, используя для укрытия редкие деревья и кусты. Он шел бесшумно, как тень, все его существо было сосредоточено на двух темных фигурах впереди. Только бы не заметили!

Везло. Парни приняли на грудь хорошую порцию алкоголя и шли сейчас шатко, особо никого не замечая.

Через полверсты тропа начала уходить в чащобу, становясь все уже. Затем показалось болото — мрачное, неподвижное, затянутое ряской, кривые, чахлые сосенки, кочки, поросшие багульником.

Парни не сбавили шага. Они уверенно свернули на едва заметную тропку, идущую вдоль кромки трясины. Гробовский последовал за ними.

Вот они остановились у начала той самой гати. А потом ловко, не смотря на хмель в голове, принялись идти по кочкам и мхам, следуя вглубь. Алексей Николаевич принялся во все глаза глядеть и запоминать путь, чтобы потом, позже, самому пройти по нему.

Сумерки быстро превращались в темноту, и чем дальше, тем гуще становился мрак, стелившийся по трясине. Гать, куда ушли парни, терялась в черноте уже в двух шагах. Шагни сейчас — и уйдёшь вслепую, прямо в топь. Нет уж… Решил подождать.

Ночь прошла тревожно. Сначала из чащи доносились уханья филинов и плеск рыбы в омуте, потом — странные всплески, будто кто-то пробирался по болоту. Луна то выплывала, то снова пряталась за облаками, и всё вокруг казалось зыбким, ненадёжным. Алексей Николаевич едва прикорнул, прислонившись к стволу ольхи, как сразу вздрогнул от шороха. Зверей не боялся, гораздо опасней сейчас люди.

Начало светать. Округу окутал туман, он густо лег на болото, укрыв его белой ватой. Всё вокруг будто исчезло: ни деревьев, ни воды — только сквозь пелену угадывались серые, влажные силуэты камыша. Мир стал тихим до неестественности, даже птицы перестали кричать.

Гробовский подтянул вещмешок, поправил «Зауэр» за плечами и осторожно ступил на гать. Под сапогом глухо чавкнуло — трясина впитала его шаг, и от этой тишины звук показался слишком громким.

Туман же жил своей жизнью: завивался клубами, протягивался тонкими белыми языками по трясине. Иногда казалось, что он двигается навстречу, закрывая дорогу, и тогда гать будто уходила прямо в никуда. Впрочем, это было и опасно, и… идеально. Укрытие от посторонних глаз. Правда, жутковатое. Не заблудиться бы. И не утонуть — чавкнет болото, поглотит, и никто никогда и следа не найдет.

— Вот ведь… — Гробовский, не сильно верующий, даже перекрестился сейчас — так, на всякий случай.

Путь, по которому прошли парни и который он успел приметить, закончился. Куда пошли парни дальше он уже не разглядел — было темно. Так что теперь приходилось довериться своим навыкам.

Алексей Николаевич прошел вдоль кустов, остановился, прислушался. Тишина стояла такая, что собственное дыхание казалось гулом. Лишь где-то глубоко в болоте захлопала крыльями утка, и всё снова замерло.

Осмотрелся. Его глаза выискивали малейшие признаки пути — сломанную ветку, вмятину на мху, примятую осоку. Шаг. Еще шаг. Балансировка. Остановка. Прислушаться. Снова шаг.

Вдруг впереди, сквозь пелену, проступил темный, расплывчатый контур. Еще несколько осторожных шагов — и он понял, что это высокий, корявый шест, вбитый в трясину. На его вершине болтался потрепанный ветрами тряпичный лоскут — путевой знак. Кто-то пометил таким образом развилку или особо опасное место.

А может, тут рядом их лагерь?

Гробовский обошел стороной этот знак. И прямо перед ним, в каком-то десятке метров, начал угадываться более твердый участок суши — поросший чахлым сосняком островок. А на нем — темный профиль низкой, приземистой избы с низким окошком, затянутым бычьим пузырем. И главное — от гати к избе вела слабо заметная, но протоптанная тропинка.

Они здесь.

А может быть, и Иван Павлович тоже…

Сердце Гробовского учащенно забилось. Хотелось бы верить, что он там. Хотелось бы верить, что он вообще еще жив…

Туман снова сомкнулся, скрывая цель. Собрав волю в кулак, Алексей Николаевич двинулся дальше.

Островок был небольшим, всего несколько десятков метров в поперечнике. Изба, сложенная из темных, почерневших от времени бревен, выглядела заброшенной. Труба не дымилась. Окно было заколочено доской. Кругом царило мертвое, неподвижное запустение.