Белый генерал. Частная война (СИ) - "Greko" - Страница 5

— Ненавижу!

Это сопряжение мыслей, единодушие двух Я в моей голове, похожее на психическое расстройство, вызвало резкий приступ головной боли. Меня снова качнуло, и я увидел в глазах окружающих генералов… нет, не сочувствие к соратнику, товарищу, пострадавшему в бою, и даже не равнодушие. Злорадство — вот что читалось в их взглядах, этакое удовлетворение, мол, так тебе и надо, не лезь поперек батьки в пекло, знай свое место, выскочка. Ради сиюминутной карьерной выгоды готовы угробить тысячи солдат, подставить соседа под удар. Гнездо паучье, кубло змеиное — друг друга сожрать готовы, не то что меня.

— Арбатский военный округ, ети его.

И как вершина — равнодушно-уничижительный взгляд императора. Ему-то я что плохого сделал? Нашептали гадостей те, кто ближе к уху?

— Не существует идеального баланса между царедворцем и боевым генералом — первый всегда восторжествует над вторым, сожрет с потрохами, с концами выбьет воинственный дух. А кто виноват?

Вот он — царь-батюшка, сидит-красуется, гордо подбородок в бакенбардах задрав. На кой-леший тебя в действующую армию занесло? Да еще с наследником? По-русски говорить сперва научись и сына от акцента избавь!

Свят-свят-свят, эк меня заносит! Монархия священна и незыблема, но вот пиетета никакого перед помазанником божьим не испытываю.

Впервые два Я сплелись — как два старых приятеля, встретившихся после долгой разлуки и обрадованных, что прежней дружбе нет конца. Что согласие в мыслях. Что нет повода ругаться и спорить…

— Войска честно выполнили свой долг, — лепетал Зотов, делая вид, что не заметил моего прибытия.

— Если будем по-прежнему рассчитывать на одно беспредельное самоотвер­жение и храбрость русского солдата, то в короткое время истребим всю нашу великолепную армию, — прервал его Милютин, обдав взглядом, полным ярости и презрения.

Вот, пожалуй, военный министр — единственный, кого тут можно уважать! Дмитрий Алексеевич мало того, что подготовил в сжатые сроки армию к тяжелой войне, но и не стеснялся резать правду-матку в присутствии Государя.

— Рекогносцировку провели поверхностно, диспозицию составили такую, что кадет управился бы толковее, об артиллерийской подготовке лучше и не вспоминать — столько дней лупить впустую по вражеским позициям… Конница бездействовала, войска вводили в бой пакетами. Почему там, где обозначился успех, не явились резервы? Почему выбрано столь нелепое направление главного удара и — главное — вовремя не сообразили, где возможен прорыв в черту города? Разве от этого удальца, — Милютин кивнул на меня, — не поступило сведений, что на юге добились того, что никому не удалось? Что ударь мы с той стороны, Осман-паше оставалось бы одно — капитуляция⁈

Зотов покосился на меня с выражением, будто я его любимую болонку на завтрак съел.

— О самоуправстве господина Скобелева я уже докладывал. Ему было вменено нанести отвлекающий удар на левом фланге, а он что исполнил? Атаковал Зеленые горы, дальше полез, сам чуть не погиб и людей погубил…

— Не ершись, Николай Павлович, — прервал генерала царь. — Мне доложили, что действия деташемента Скобелева-младшего заслуживают самой высокой оценки.

Зотов недовольно встопорщил усы, Александр II поспешил его немного успокоить, дав легкий укорот Милютину:

— Дмитрий Алексеевич, ты знаешь, как я ценю твои мудрые советы. Но давай не будем искать виноватых, а займемся поиском решения, как нам поступить дальше. Большинство присутствующих здесь склоняются к мысли о необходимости отхода к Дунаю.

Военный министр вспыхнул, его некрасивое лицо пошло красными пятнами.

— Я уже докладывал Вашему Величеству, что считаю мысль об отступлении преступной, и готов подать в отставку, ежели последует такое распоряжение. Вместо того, чтобы биться в стены Плевны, нахожу разумным перейти к правильной осаде, дабы сохранить те плоды, кои достигнуты были неимоверными усилиями русского оружия. Войск у нас по-прежнему вдвое больше. Что же до стремительного броска за Балканы, то нынче мы уже не можем себе этого позволить.

Император поморщился, в глазах блеснул гнев.

— Отставка, отставка… Как сговорились! Вот этот, — он кивнул на меня, — тоже про нее заикался.

Ай да Зотов! Уже успел доложить!

— Скобелев! — принялся выговаривать мне царь, перейдя на французский. — Что за мысли? Отчего такое позерство? Ты генерал моей свиты и обязан вести себя достойно!

У меня с языка чуть не сорвалась дерзость. Император мгновенно меня раскусил и, не дав молвить и слова, торжественно произнес:

— Героизм, проявленный твоим отрядом, считаю истинным подвигом, достойным высокой награды! Поздравляю генерал-лейтенантом и жалую орденом Станислава 1-й степени!

— Премного благодарен Вашему Величеству!

— Есть просьбы? Подлечиться тебе нужно, как я посмотрю.

Чуть было не заикнулся об отпуске.

— Стоять! — громыхнул в черепной коробке внутренний голос.

Я ждал объяснений, но вместо этого вдруг куда-то провалился. Перед глазами мелькнула вспышка, исчезла верхушка холма со звездными генералами и россыпью пустых бутылок из-под шампанского, передо мной открылось видение:

У большой черной доски с приколотой к ней большой картой, испещренной красными и синими стрелками, стоял офицер в строгом мундире цвета морской волны. Никакого шитья или галунов, всех украшений — пестрившая разноцветьем наградная панель размером в ладонь да над ней золотистая пятиконечная звездочка на ленте ордена Святого Александра Невского. Даже зигзаги на погонах с двумя генеральскими звездами не золотые, а зеленые, без вензелей и корон. Поставленным голосом, время от времени показывая указкой на карту, военный громко вещал на всю аудиторию:

— Штурм Плевны 30–31 августа, безрезультатный, с огромными потерями, лишил русское командование стратегической инициативы. Переход к осаде стал компромиссом между панической оценкой результатов сражения царской свитой и настойчивостью военного министра Милютина. При этом, совершенно не учитывалось состояние войск Осман-паши, их неспособность на активные действия против численно превосходящего противника. Была проигнорирована угроза шипкинским перевалам, что в очередной раз напоминает нам о важности стратегической разведки. Еще в июле турецкий военачальник, Сулейман-паша, сумел морем перебросить из Боснийского пашалыка в Дедеагач двадцатипятитысячный корпус. С этими силами он начал выдвижение через Эдирне в сторону Балканского хребта, рассчитывая прорваться в Румелию. Лишь героическое сопротивление слабых русских сил на перевале Шипка не позволило случиться трагедии. Но угроза не миновала. Всего через несколько дней после того, как смокли пушки под Плевной, Сулейман-паша вновь атаковал слабые позиции русско-болгарских войск…

— Михаил Дмитрич, господин генерал-лейтенант, к тебе Государь обратился! — выдернул меня из видения раздраженный голос Зотова. — Изволь отвечать!

— Шипка! Нужно срочно выдвигать войска на перевал! — выдавил я из себя, чувствуя, как лицо заливает пот.

Все, кто стоял вокруг царя, удивленно загомонили, и в этом разноголосом галдеже прорезалась фраза:

— На Шипке все спокойно!

Александр II со свитой наблюдает за атакой Плевны. П. Н. Шарапов, 1877 г.

Глава 3  

Кто в карты не играет, тот не пьет шампанского

Хороша страна Болгария… была. Плодородные равнины, долины роз, виноградники, богатые пышными гроздьями, сосновые и дубовые рощи, хрустальные реки, вдоволь пшеницы, фруктов, скотины — и все это испоганили турки, подавляя Апрельское восстание. Приход наших войск и война тоже внесли свою лепту — то и дело нам встречались пепелища, вырубки, стоптанные посевы, разоренные селения. Но до чего ж стойкий народ болгары! Успев оплакать своих мертвых, они выходили к нашей колонне, предлагали вино, хлеб, цветы и рукоделье: