Инженер Петра Великого 12 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 7

Верховный садовник с топором вместо ножниц. Он сбросил остатки дипломатического лоска, явив истинное лицо: рационалиста, для которого народы —живая изгородь, которую нужно подстричь под нужный стандарт. Откровенность за откровенность. Ничто не изменится в этом мире.

— Обрезка ветвей — дело благое, ваше высочество, — я сделал глоток, чувствуя терпкий вкус вина. — Понимаю вашу логику. Но мудрый садовник должен помнить: у некоторых диких растений шипы бывают столь длинны и остры, что ими легко пропороть руку. Даже в латной перчатке.

Савойский молчал несколько секунд, изучая меня. Затем уголок его рта дрогнул в усмешке.

Осушив кубок до дна, я с тихим, но отчетливым стуком вернул его на столешницу. Вкус вина внезапно показался кислым. Игра в «философский цинизм» утратила свое очарование, обнажив примитивный каркас: вместо поиска мира мне предлагали банальную сделку купли-продажи. Зря надеялся на толковый разговор.

— Ценю вашу прямоту, принц, — я обозначил поклон, больше похожий на издевательскую гримасу актера, покидающего сцену после провального акта. — Но ваша валюта здесь не имеет хождения. Видимо, я безнадежно старомоден: я действительно верю в то, ради чего лью кровь.

Желваки на скулах Савойского дрогнули. Укол достиг цели. Толмач сбился в переводе, понимая что говорит своему принцу.

— Я шел сюда, надеясь остановить бойню, а попал на ярмарку тщеславия. Боюсь, переговорный процесс зашел в тупик. Честь имею.

Я встал и направился к выходу.

— Сядьте, генерал.

Тон изменился. Исчезла бархатная вкрадчивость, испарился налет светской беседы. Голос звенел, как стальная струна на пределе натяжения. Я остановился, но оборачиваться не спешил.

— Мы закончили, ваше высочество. Мне нечего добавить.

— Разговор окончен тогда, когда я это решу, — процедил Савойский. — Неужели вы полагали, что я вас отпущу?

Медленно, контролируя каждое движение, я повернулся. Евгений стоял, опираясь костяшками о стол. Маска утонченного интеллектуала сползла, обнажив лицо безжалостного убийцы, привыкшего повелевать судьбами. Толмач испуганно переводя отступил к стенке шатра.

— Вы видели моих ландскнехтов, — продолжил он, сверля меня взглядом. — Они разорвут вас на лоскуты, едва вы ступите за порог. И я, признаться, не стану их удерживать. Вы вошли сюда послом, а покинете этот шатер либо моим вассалом, либо обезображенным трупом. Третьего варианта в этом уравнении нет. Выбирайте.

Финал пьесы. Вот тебе бабушка и европейцы. Савойский был абсолютно уверен в своем триумфе, держа на руках все козыри: силу, власть, численное превосходство. Он учел всё. Кроме одной переменной.

— Я тоже не люблю воевать с собственным отражением, принц, — произнес я едва слышно. — И, зная своего двойника, я всегда готовлюсь к худшему сценарию.

Шаг вперед.

Савойский инстинктивно отшатнулся, сев в свое кресло.

Еще шаг.

Нас разделяло не более метра. На лбу фельдмаршала выступила испарина. Его рука, потянувшаяся было к серебряному колокольчику, замерла. Он был будто парализован недоумением. В его схеме возник элемент, который грозил обрушить всю конструкцию.

Еще бы, когда в лоб смотрит черный провал оружия.

Дерринджер. Короткий, уродливый, смертоносный механизм.

Два черных зрачка стволов уставились в лоб фельдмаршала.

— В каждом стволе, — надо же, толмач хрипло переводил мои слова — по одной пуле особой конструкции. Мягкий свинец. При попадании пуля раскрывается в теле, как ядовитый цветок, превращая внутренности в фарш. Шансов выжить — ноль. Даже ваши лучшие лекари будут бессильны.

Я впился взглядом в его глаза.

— За пологом — ваша охрана. Десятки клинков. Они ворвутся сюда через секунду после выстрела и нашпигуют меня сталью. Я не уйду живым, это факт. Но, ваше высочество, — я подался вперед, нависая над столом, — у меня будет ровно полсекунды. Этого более чем достаточно, чтобы дважды нажать на спуск с такого расстояния. Я не промахнусь.

Евгений переводил взгляд с пистолета на мое лицо, и краска стремительно отливала от его щек, делая их серыми, как пепел.

— Вы математик войны, ваше высочество. Так решите это уравнение. В числителе — мой труп. В знаменателе — ваша смерть, хаос в ставке, обезглавленная армия и гарантированный разгром от моих войск, которые озвереют, узнав о моей гибели. Крайне невыгодный размен даже для такого рискового игрока, как вы. Баланс не сходится.

Я следил боковым зрением за толмачом. Он настолько испугался, что даже не думал убегать. Он покорно исполнял свою функцию — переводил.

— Выбор за вами. Либо я выхожу отсюда как неприкосновенный посол, и завтра мы скрестим шпаги на поле боя. Либо мы оба отправляемся в ад прямо сейчас, в одной компании. У вас десять секунд.

Обратный отсчет застучал в висках метрономом.

— Десять. Девять.

В глазах великого полководца, который привык смотреть на смерть с безопасного расстояния, впервые мелькнуло что-то новое. Шок. Страх.

— Восемь. Семь. Шесть…

Глава 4

Походный шатер казался склепом. Напротив, за заваленным картами столом, лицо Евгения Савойского стремительно теряло человеческие черты, превращаясь в живую карту катастрофы. Сначала маска высокомерия, которую он носил десятилетиями, дала трещину, сквозь нее проступила звериная ярость, затем — недоверие. И, наконец, его накрыло тем, с чем принц, вероятно, не сталкивался с самого детства — липкое осознание полного бессилия. Рядом с ним, сливаясь с белизной полога, застыл толмач.

— Пять.

Слово сорвалось с губ тихо. Толмач вздрогнул всем телом, и из его горла вырвался сдавленный хрип:

— Fünf.

Надо отдать должное Савойскому — его не парализовало. Мозг стратега лихорадочно перебирал варианты тактического отступления или контратаки. Взгляд принца метнулся к увесистому бронзовому шандалу на три свечи, стоящему на опасной близости к краю стола. Под дорогим камзолом напряглись дельтовидные мышцы. Он готовился. Опрокинуть столешницу, создать хаос, выиграть те самые двести миллисекунд, необходимых для рывка. Он все еще верил в возможность переиграть партию.

— Четыре.

— Vier… — голос переводчика дал петуха, сорвавшись на визг.

Палец на спусковом крючке выбрал свободный ход, натягивая пружину до критической отметки. Механизм карманного пистолета, выточенный Нартовым с маниакальной ювелирной точностью, отозвался металлическим щелчком. В звенящей тишине этот прозвучал весомо. Это был единственный, но исчерпывающий аргумент против его невысказанного намерения.

Рука принца, уже начавшая движение к бронзовой подставке, остановилась на полпути. До него наконец дошло. Великий полководец, который привык двигать живыми фигурами по карте Европы, столкнулся с примитивной механикой. Баллистика пули плевать хотела на титулы, стратегический гений и фехтовальное мастерство. Физика оказалась быстрее рефлексов. Он скосил глаза на свою ладонь, лежащую рядом с эфесом парадной шпаги, осознавая всю бесполезность холодного оружия в этот конкретный момент.

— Три.

— Drei… — выдохнул толмач, хватаясь за воротник, словно тот внезапно стал удавкой.

У самой кромки напудренного парика Савойского, прокладывая дорожку через слой белил, поползла мутная капля пота. Вторая набухла на виске. Принц впился в мои глаза. Там плескался глубочайший когнитивный диссонанс. На кон была поставлена сама суть жизни. Гордыня, этот становой хребет любого аристократа, боролась в нем с инстинктом самосохранения. Капитулировать перед безродным выскочкой, варваром, явившимся из ниоткуда? Смерть казалась более приемлемым, даже романтичным выходом. Лицо его снова окаменело, приобретая черты посмертной маски. Он принял решение умереть.

Жаль. Но у меня и правда нет иного выхода. Какой-то фатализм. Я даже оскалился.

— Два.

— Zwei… — шепот переводчика неумолимо приближал конец.