Двадцать два несчастья 2 (СИ) - Сугралинов Данияр - Страница 50

— А квартира? Залог?

— Квартиру мы не забираем на первом этапе. Это крайняя мера. Банку нужны деньги, а не недвижимость. Продавать, искать покупателя, оформлять сделку долго, дорого и невыгодно. Мы идем на это, только если человек вообще не выходит на связь. А вы сегодня пришли, подали заявление, готовы платить. Совершенно другая история.

Я выдохнул. Значит, есть шанс.

— Что конкретно можете предложить?

— Несколько вариантов. Первый: отсрочка по телу кредита на шесть-двенадцать месяцев. В этот период платите только проценты — примерно десять-пятнадцать тысяч в месяц. Тело не уменьшается, но новые долги не копите. Второй: продление срока кредита. Платеж падает, но переплата растет.

— Первый вариант. Отсрочка по телу, только проценты.

— Хорошо. Но есть важные моменты. Чтобы заявление приняли, нужно внести минимальный платеж. Достаточно десяти–пятнадцати тысяч. Это покажет комитету, что вы серьезно настроены.

Она подняла голову и посмотрела мне в глаза.

— Второе: подтверждение, что вы ищете работу. В идеале — справка из центра занятости. Но я понимаю, что вы только уволились. Сделайте так: завтра подайте документы через Госуслуги на портале «Работа России». Хотя лучше, конечно, наведаться в Центр занятости, и они все помогут сделать. Когда подадите заявление, сделайте скриншот и пришлите мне. Это уже будет доказательством. У вас же статуса самозанятого нет?

Я отрицательно покачал головой.

— Значит, проблем не возникнет. Тогда справку принесете позже, когда присвоят статус безработного.

— Понял. Завтра займусь.

— Третий момент: покажите любую активность по поиску работы. Резюме на портале трудоустройств, отклики на вакансии, переписка с работодателями. Все можно распечатать или скриншотами прислать. Банк смотрит не на результат, а на процесс. Но главное — вы должны каждый день заходить на свою страничку на портале «Работа России» и просматривать предложения работодателей. Мы потом проверим.

— А что по срокам?

— На платеж — неделя. Без него заявление отклонят автоматически. Комитет рассматривает от пяти до тридцати дней. Пока заявление на рассмотрении, банк не подает в суд, не передает дело приставам. Но если платежа не будет — все возобновляется.

— Я внесу. В течение недели точно.

— И еще: вносите платежи регулярно, даже если небольшие. Банк смотрит на регулярность. Даже пять тысяч в месяц лучше, чем ноль.

Она протянула бланк. Я заполнил его, вписывая каждую букву: ФИО, паспортные данные, номер договора, причину реструктуризации, желаемые условия. Передал обратно. Она проверила, поставила подпись, скрепила печатью.

— Заявление принято. Рассмотрение займет от пяти до тридцати дней. Пока оно на рассмотрении, никаких судебных действий не будет. Но вы должны выполнить условия. — Она начала загибать пальцы: — Первое — платеж в течение недели. Второе — завтра подать документы в ЦЗН. Третье — активность по поиску работы. Четвертое — регулярные платежи. Все понятно?

— Все понятно. Спасибо. Честно. Вы дали мне шанс.

Ольга Витальевна слабо улыбнулась — впервые за весь разговор.

— Вы помогли мне советами, я помогла вам. Взаимная выгода.

Я встал и направился к двери. На пороге обернулся.

— Кстати, Ольга Витальевна. Если есть возможность — лягте сегодня пораньше. Отдых при мигрени важнее всех лекарств. И выключите яркий свет дома.

Она кивнула.

Прощаясь, она смотрела на меня уже как на человека.

Из банка я вышел в приподнятом настроении, насколько это вообще возможно для человека в моей ситуации. Реструктуризация одобрена, квартиру пока не заберут, Костромина оказалась нормальным человеком. Да и денюжки на виртуальный счет рано или поздно упадут, никуда не денутся. Тогда и рассчитаюсь с кредитом полностью.

Свернув с Баумана на остановку, я полез в карман за телефоном, чтобы проверить расписание автобуса, и в этот момент прямо передо мной с глухим стуком на асфальт шлепнулся толстый кожаный бумажник.

Мужик в спортивном костюме, уронивший его, продолжал идти вперед, не замечая потери.

Я даже не успел решить, окликнуть его или нет, когда рядом материализовался второй персонаж: парень лет двадцати пяти в кепке и с добродушной улыбкой.

— О, братан, смотри, кто-то потерял! — Он указал на бумажник. — Подними, глянем, может, документы есть, вернем человеку.

Я посмотрел на него, потом на удаляющуюся спину «потерпевшего», который, судя по напряженной шее, отлично знал, что происходит у него за спиной.

— Давай-давай, — подбодрил парень, — ты же видел, как он уронил. Вдруг там деньги, он расстроится.

Схема была настолько древней, что я помнил ее еще по девяностым. Поднимаешь кошелек, «хозяин» возвращается, обвиняет в краже, «свидетель» подтверждает, вместе вымогают компенсацию. Вариации включали вызов липовой полиции или подсчет «пропавших» купюр, впрочем, суть оставалась неизменной.

— Знаешь что, — сказал я, доставая телефон и демонстративно включая камеру, — давай лучше в отделение. Там и вернем, и протокол составим, все по-честному.

Парень в кепке моргнул.

— Да ладно, зачем полиция, мы же по-человечески… Просто вернем кошелек. Да?

— А сам чего не вернешь?

— Э… Ну ты же первый нашел.

— Разводите, значит, — кивнул я. — Ну-ну.

«Потерпевший» впереди внезапно ускорил шаг и свернул за угол. Парень в кепке посмотрел на меня, на бумажник, на телефон с записью и растворился в толпе за три секунды.

Бумажник так и остался лежать на асфальте. Наверняка пустой.

Не по сезону теплое солнышко припекало затылок, пахло кофе из ближайшей кофейни и выхлопными газами от проезжающих машин. А я убрал телефон и пошел к остановке, усмехнувшись про себя.

Домой вернулся к полудню. Валера встретил меня у порога, нагло потерся о ногу и требовательно мяукнул.

— Не подлизывайся, — проворчал я. — Сегодня у нас по графику банный день. График, кстати, я утвердил только что. Помнишь, как там у классика было: надо, надо умываться по утрам и вечерам, а нечистым трубочистам — стыд и срам! Стыд и срам! Так что стыд и срам тебе, Валера!

Но Валере было откровенно плевать на классическую литературу. На его продувной роже никакого стыда отродясь не водилось. А вот когда я достал из пакета шампунь и направился в ванную набирать в таз теплую воду, его интуиция сработала безотказно. Он попятился, прижал уши, юркнул под диван и притворился, что его здесь вообще никогда не было.

— Ага! — свирепо кивнул я. — Вот, значит, как, да? Бунт, значит? Ладушки, будем тогда по-плохому.

Валера при звуках моего голоса забился еще поглубже.

— Ты бы еще голову в песок, как африканский страус, воткнул. Но сразу предупреждаю: так как пол под линолеумом бетонный, лучше так не делать. Потом перекрытия между этажами ремонтировать придется. Вылезай, террорист блохастый!

Подавив восстание, я вытащил сопротивляющуюся скотину из-под дивана и понес в ванную, игнорируя возмущенный ор. Воды в тазу было сантиметров пять, температура сорок градусов — я проверил локтем, как когда-то проверял для собственных детей.

И вот зачем так верещать?

Первый контакт с водой Валера воспринял как личное оскорбление. Он издал звук, который я бы описал как нечто среднее между сиреной воздушной тревоги и скрипом несмазанной двери.

— Тихо, тихо, — бормотал я, придерживая его одной рукой и смачивая шерсть другой. — Лишай мы вылечили, теперь надо отмыть всю эту гадость. Потерпи, Че Гевара.

Валера идти на компромиссы в таком важном вопросе не собирался. Он извивался, царапался и орал так, словно его не мыли, а резали тупым ржавым скальпелем на куски, щедро посыпая все крупной солью. Причем шампунь я наносил только на тело, аккуратно, избегая морды и ушей, при этом Валера умудрялся вырываться с силой, совершенно не соответствующей его размерам.

Смывал тщательно, до чистой воды, пока Валера не охрип от горя.

— Все, все, — сказал я, вытаскивая жалкий мокрый комочек и заворачивая в полотенце. — Видишь, не умер же.