Тайная помощница для ректора-орка (СИ) - Демидова Татьяна - Страница 6

Видела только на рекламе, но никак не думала, что так быстро смогу не только полюбоваться вблизи, но и потрогать…

Ректор резким, точным движением распахивает купол. Стекло исчезает, обнажая кожаный салон.

— Садись, — его голос низкий и хриплый, будто ему физически трудно говорить.

Не только посмотреть и потрогать это сокровище смогу, но ещё и полечу!

Я робко, с благоговением устраиваюсь в пассажирское кресло. Кожа сидения холодная и мягкая.

Ректор опускается за штурвал, резко втягивая воздух сквозь плотно сжатые губы. Его могучее тело кажется ещё больше в этом ограниченном пространстве.

Он произносит одну короткую команду, и купол закрывается с едва слышным щелчком.

Идеальный механизм поднимается в воздух.

Двигатель мерно гудит, но я, дочь Арниса Линд, слышу больше — идеально слаженный, мощный гул маховиков где-то в глубине корпуса — ровный, глубокий, почти живой. Отец гордился бы такой работой.

С каким бы удовольствием я бы подольше послушала Аврору.

Но сейчас концентрации нет, я полностью поглощена другим — звуком тяжёлого дыхания ректора.

Вижу боковым зрением, как его брюки туго натянуты в паху, как его большие руки с белеющими костяшками пальцев вцепляются в штурвал.

Он сидит неподвижно, его челюсти сжаты, а на скулах играют желваки.

Ректор пытается скрыть это, контролировать, но его тело выдаёт его с головой. Зрачки расширены, поглотив почти всю золотистую радужку, оставив лишь тонкое сияющее кольцо.

Я прижимаюсь лбом к прохладному стеклу, пытаясь отвлечься на мелькающий внизу город.

Огни Механического театра, дирижабли-паромы на тёмной ленте реки…

Воспоминания о прогулках здесь с моей семьёй, о счастливых, спокойных временах накатывают волнами, но тут же разбиваются о реальность. О его молчаливое, напряжённое, пышущее жаром присутствие.

Возбуждение нарастает, становится нестерпимым, физически ощутимым. Внутри всё ноет и пульсирует, требуя облегчения. Требуя его.

Мы приближаемся к Серебряным высотам. Роскошные особняки с парящими садами и стеклянными куполами проплывают под нами.

Я украдкой бросаю на ректора взгляд. Он весь — одна натянутая, готовая лопнуть струна. Хорошо, что нас никто не видит за затемнённым стеклом, но от этого уединения откровенно страшно.

Аврора плавно приземляется на площадке на крыше строгого особняка.

Двигатель затихает. Купол беззвучно отъезжает, впуская внутрь прохладный ночной воздух.

Ректор с невозможной для такого крупного тела скоростью спрыгнул, и теперь стоит рядом, выпрямившись во весь свой исполинский рост.

— Выходи, — его голос звучит хрипло.

И моё тело отзывается на звук его роскошного низкого голоса немедленной и стыдной, мокрой волной между ног.

Двигаюсь на автомате по-деревянному, неуклюже. И замираю: рука ректора — большая, с длинными красивыми пальцами — направлена ко мне.

Ждёт. Я вкладываю свою ладонь в его.

Опираюсь, выскальзываю из кресла. Стою рядом, чувствую, как колотится сердце.

Его пальцы смыкаются вокруг моей кисти — не железной хваткой, как раньше, а... плотно. Твёрдо. Как будто он держит что-то хрупкое и бесконечно ценное, что может ускользнуть.

Держит бережно. Обещал, что будет нежен со мной. От этой мысли становится горячо, но спокойнее. Как же сложно довериться. Хотя…

Ночной воздух бьёт в лицо — холодный, острый, пахнущий высотой и остывающим металлом. Слишком остро чувствуется моя рука в его руке.

Прохлада ночи уже не помогает. Не в состоянии охладить пылающую кожу.

Ректор ведёт меня к двери. Его шаги мерные, быстрые, полные той же сдерживаемой ярости, что и в машине. Я едва поспеваю, спотыкаясь о гладкий камень под ногами. Всё во мне кричит, вихрится хаосом из страха, стыда и этого клятого, влажного ожидания.

Он прикладывает ладонь к пластине считывателя у косяка — магия щёлкает тихим разрядом, и дверь отъезжает в сторону с едва слышным шипением. Оттуда вырывается струя тёплого воздуха, пахнущего кожей, старыми книгами и… им. Чистым, концентрированным им.

Резко вдыхаю, чтобы прийти в себя от осознания, от понимания: это его дом… Его дом! Он привёл меня не куда-то в гостиницу… Он привёл меня к себе домой!

Ректор переступает порог, втягивая меня за собой в полумрак прихожей.

Позади нас дверь так же бесшумно задвигается, и щёлкает замок. Тихий, чёткий звук, который отдаётся в тишине громче любого хлопка.

Мы стоим в темноте. Слышно, как тяжело дышит он.

Слышно, как стучит моё сердце.

Глаза медленно привыкают к слабому свету, пробивающемуся из огромного окна где-то в глубине. Я смутно различаю очертания высоких потолков, полок с книгами, массивной мебели.

Он всё ещё держит мою руку.

Его большой палец непроизвольно проводит по моему запястью, по тонкой коже, под которой бешено пульсирует кровь.

Это крошечное движение, почти неосознанное, заставляет меня затаиться и закусить губу, чтобы не застонать вслух.

Ректор сжимает мою руку чуть крепче и уверенно увлекает меня в глубину своего дома.

.

Глава 7. Первый раз

Почти не замечаю пути по затемнённому особняку.

Дверь в его спальню закрывается с тихим, но окончательным щелчком.

Я замираю на пороге, сердце колотится, кровь стучит в висках, между ног пульсирует.

Комната огромная, тонец в полумраке, где-то вдалеке мерцает свет ночного города через панорамное окно.

Ректор быстро проходит по комнате, зашторивая окна и что-то активируя на стенах, а затем поворачивается ко мне.

В полумраке мне видны его глаза. В них не осталось ни ректорской строгости, ни холодной ярости.

Только тлеющая, животная страсть, от которой у меня подкашиваются ноги. Та же, что пульсирует и во мне, разливаясь по жилам жидким огнём, сжигая всё на своём пути.

— Кьяра, — он произносит моё имя низким, хриплым голосом, и это звучит как приговор и обещание одновременно.

Он не спрашивает. Он действует. Его шаги неслышны по густому ковру.

Приближается, и я инстинктивно отступаю, пока спиной не упираюсь в холодное дерево двери. Он останавливается, подойдя вплотную. Его тело излучает жар, который опаляет мою кожу даже сквозь ткань.

На мои плечи опускаются его большие ладони, тяжёлые и властные.

Чуткие пальцы с лёгким, но твёрдым нажимом проводят по коже, сдвигая тонкую ткань моего платья с плеч, обнажая их прохладному воздуху. Я пытаюсь что-то сказать, но из горла вырывается лишь сдавленный стон.

— Молчи, — его приказ тихий, но не терпящий возражений.

Моё тело повинуется ему сразу.

Подчиняясь его уверенным движениям, моё платье падает к ногам шелковой волной.

Я остаюсь перед ним лишь в корсете и нижней юбке. По коже бегут мурашки от стыда, холода и жгучего, нестерпимого возбуждения.

Его взгляд, тяжёлый и почти осязаемый, скользит по моему телу, медленно, изучающе, останавливаясь на каждом изгибе, на каждом участке обнажённой кожи.

— Красивая, — произносит он хрипло, и это слово звучит как величайшая похвала.

Его пальцы, ловкие и опытные, касаются шнуровки моего корсета.

Он развязывает узел одним точным движением и начинает медленно, мучительно медленно ослаблять шнуровку, с каждым движением освобождая моё тело.

Когда корсет соскальзывает на пол, он отводит кружевные чашечки моего лифа в стороны, и прохладный воздух комнаты обжигает обнажённые, напряжённые соски. Они моментально наливаются, становясь твёрдыми, болезненно чувствительными.

Его большая, тёплая ладонь накрывает одну грудь, и… стыд отступает перед накатывающей волной наслаждения.

Он медленно, изучающе мнёт нежную плоть, его большой палец проводит по напряжённому соску, и по моему телу пробегает дрожь, заставляя стиснуть бёдра и глубоко задышать.

Я боюсь его — его размеров, его грубой силы.

Мы ведь едва знакомы, я студентка, а он — ректор, могущественный и пугающий.

Хочется сбежать, но я слишком хорошо помню его слова о влиянии веществах на нас. Слишком хорошо понимаю правоту его слов, основанные на моих точных знания. Знаю про все разрушительные последствия, что ждут и его, и меня, если мы не сделаем этого.