Герцогиня на службе у Короны (СИ) - Ширай Вера - Страница 15

— Давайте договоримся так, — сказал он. — Если она вам не понравится — я лично принесу вам лучший любовный роман о храбром рыцаре, леди и шёлковых портьерах. Или, скажем, историю из экзотических стран с драмой, морем и предательством. Но вы удивитесь. Прелесть этого текста такова, что всё работает без украшений.

— Что ж, — сказала я, пряча улыбку, — ничего не теряю, если возьму и эту.

Он проводил меня к библиотекарю, и, пока тот оформлял записи, Дербиш с удовольствием продолжал:

— Я очень рад, что вы теперь здесь во дворце, миледи. У меня будет с кем обсудить всё это богатство. А то, знаете ли, чтение подобных романов мужчину не красит.

Он снова подмигнул и с преувеличенной серьёзностью добавил:

— Представьте меня среди всех этих сэров, что натирают мечи и спорят о седле для боевого жеребца… а я — с этой вот книжечкой в руках, читаю о том, как храбрый рыцарь из легенд влюбился в собственное отражение и был обращен в камень богиней.

Я рассмеялась. Настоящим, искренним смехом.

Может, зря я раньше принимала его чувствительность за неискренность, а постоянную нервозность за слабость. Потому что сейчас — в этом полутёмном зале среди книг — я готова была признать, что требовалась немалая смелость признаться в таком увлечении.

* * *

Вечером, после сытного ужина и нескольких часов, проведённых над сухими справочниками, я наконец позволила себе немного отдыха, и собиралась насладиться уютом собственной спальни.

Я, не теряя времени, попросила Эву принести мне чашку тёплого молока — с кусочком масла размером с кончик ножа и ложкой ароматного мёда. Она удивилась, но кивнула с тем самым выражением лица, которое обычно означало «госпожа придумала что-то новенькое».

Я переоделась в домашнее платье, мягкое и свободное, распустила волосы и устроилась у окна с лампой. Комната наполнилась приглушённым светом, а за стеклом начинал моросить дождь — мелкий, убаюкивающий.

Я открыла ту самую бледно-голубую книгу и углубилась в чтение — и впервые за день почувствовала себя по-настоящему хорошо. Итак, приготовилась я оценить литературный вкус лорда Дербиша.

Глава 10

МИФ О МЛАДШИХ БОГАХ

Отрывок из маленькой голубой книжки, размером с ладонь, без иллюстраций.

В те времена, когда земля ещё дрожала от шагов богов, и небо хранило в себе их дыхание, над всем сущим владычествовали первородные силы — высшие боги, создатели миров и хранители судеб. Бог Созидания ткал реальность из света, бог Хаоса рвал её в клочья. Бог Плодородия одаривал землю плодами, боги Любви и Войны зажигали сердца людей и сжигали их дотла. Боги Жизни и Смерти шептались у колыбелей и над погребальными кострами.

И были у них дети — запертые вне времени, как в темнице без окон. Им не было дозволено касаться мира. Они росли среди вечности, томимые скукой, их влекло всё, что дарило им эмоции.

Среди детей — трое, рождённые от богини Любви и бога Хаоса. Младшие боги соблазна и наслаждения, разврата и игры. Они были красивы, как само искушение, и опасны. Их влекла земля — вотчина Бога Созидания, где жили смертные, любящие и страдающие.

Каждый из младших богов обладал потрясающей внешностью, воплощением человеческих фантазий, и у каждого из них были свои цели и желания.

Элион, бог экстаза, страсти и желания. Его появление обращало сердца в огонь: толпы пели, плакали, смеялись и сходили с ума, едва он бросал взгляд. Его смех вызывал в груди у людей ощущение счастья — и его же исчезновение оборачивалось пустотой, страшнее смерти.

Морэн, бог сомнений и греха. Он подталкивал, выпускал наружу скрытые желания. Одно прикосновение, и человек начинал слышать себя: голоса, что он прятал, вожделения, которых стыдился, страхи, что сводили с ума. Он открывал изнанку человеческой души.

Килиан, бог ярости, боли. Бог тихого, вязкого страдания, что живёт в утрате, в забытой любви, в одиночестве. Бог открытых ран, и не проходящих болезней. Всё прекрасное в его присутствии приобретало оттенок конца. Радость умирала на губах, смех превращался в слёзы.

Но однажды братья нашли трещину в невидимой границе миров — лазейку, и сквозь неё спустились в мир людей.

Они пришли и посеяли хаос. И мир всколыхнулся. Смеялись и плакали одни и те же губы, во время боёв воины бросали оружие, чтобы обняться или умереть в песне. На балах дамы рыдали от радости и горя одновременно, убивая своих соперниц. Всё было искажено.

В этом мире, насыщенном новыми яркими чувствами, Килиан увидел её — Атею, дочь правителя. Гордую, живую, словно сама весна, и прекрасную настолько, что даже боги замирали.

Но в сердце Килиана не было любви — только жажда. Он сошёл к ней, сказал слова, от которых ломается воля. И она — та, что никому не склоняла головы — не дрогнула и перед ним.

Он взял её невинность не как дар, а как трофей силой. И, насытившись, исчез, оставив ей то, что нес в себе всегда — страдание. А потом, смеясь, поведал братьям о своем успехе, как о победе в детской игре.

Атея молчала. День. Два. Неделю. Её взгляд померк. От неё отвернулся отец. Её покинул жених — ради чести своего рода и другой невинной невесты. Слова девушки никто не слушал, её слёзы считали капризом.

И тогда, в один рассвет, она поднялась на скалу за городом — ту, с которой открывался весь мир — и шагнула в пустоту. Её тело разбилось о камни, а душа ушла.

Долгое время Килиан наслаждался свободой, как зверь, вырвавшийся из клетки. Он странствовал по землям, заходил в города, говорил с королями и нищими, пил вино у ручьев и шептал свои тайные слова в уши правителям.

Младшие боги — он и братья его — несли с собой дары и проклятия. Одни земли они заливали золотом и наслаждением, в других устраивали игрища: целые города становились пешками в их забавах. Как коты с мышами — играли, прежде чем добить.

Но всё это наскучило Килиану. Пиры, танцы, поклонение, страдания — всё стало пресным и серым. И тогда он вспомнил её. Атею. Ту, что не просила, не умоляла, не ждала — но запомнилась больше всех других.

Он вернулся во дворец короля. Король седой и одинокий сказал слова, от которых согнулся сам младший бог.

Сын его умер от хворей, а дочь… Дочь сбросилась со скалы. «Позор убил её», — сказал старик, и в голосе его не было ни злобы, ни слёз. Только пустота. И в эту пустоту провалился Килиан.

Он винил себя. Не один год — эпоху. Отрёкся от своих даров. Бродил в обличии человека, пытаясь умереть как простой смертный — но смерть его не брала. Он спускался в долины, к духам мёртвых, искал врата подземного царства, звал Атею по имени — но она не шла.

Из его сердца вытекала боль — и сжигала всё, чего касалась. Цветы чернели, младенцы плакали без причины, любовь в людях гнила ещё до первого признания. Сам воздух вокруг Килиана становился тоской.

Братьям это быстро наскучило. Жалость, уныние, слабость — всё это им было чуждо.

И вот, по ночам, трое младших богов снова собрались. Они пили из чаш, полных забвения, и шептали заклинания древним теням. Они искали путь назад. Они развивали свои силы, словно кузнец — клинок, и наконец открыли то, что искали: дар, способность проворачивать время вспять.

С этого мгновения ни смерть, ни рождение, ни любовь, ни боль не были постоянны. Они научились мотать судьбу, как нить. Начинать заново. И проживать один и тот же момент вновь и вновь.

И Килиан — теперь владеющий силой, которую не знал ни один бог до него — вновь отправился в Королевство. Он возвращался к Атее снова и снова, переписывая свою судьбу, как портной шьет новое платье.

В одной жизни он приходил к ней как поэт, в другой — как воин, в третьей — как таинственный чужестранец. Он учился на своих ошибках, откатывая время, как страницы книги, которые он переписывал заново.

Поначалу она отталкивала его. Затем — слушала. Затем — сомневалась. Жених мешал.