Этюд на холме - Хилл Сьюзен "Susan Hil" - Страница 68

– Здесь со мной кто-то есть… молодая женщина, очень привлекательная молодая женщина. У нее необычный браслет на запястье… Я не могу как следует рассмотреть… подойди ближе, дорогая, дай мне рассмотреть браслет… спасибо, теперь она держит его прямо передо мной. Он серебряный… и в форме змеи… голова и кончик хвоста сближаются друг с другом у нее на запястье, но так и не встречаются. Я никогда не видела ничего подобного. Кто-нибудь знает?..

– Это Кэрол. У моей Кэрол был такой браслет, она поехала в отпуск на Бали и привезла его оттуда, это было незадолго до того, как ее убили, это был ее последний отпуск. Она говорит что-нибудь? Она хорошо выглядит?

– Вы можете говорить громче? Это Кэрол? Теперь она кивает и смеется и продолжает показывать браслет. Теперь она рисует что-то в воздухе… и все еще смеется… дразнит нас, наверное… она рисует рукой большие круги. Я не знаю, что они могут значить… она говорит, что вы… да, что вы водили ее на ярмарку. Она вместе с Керри…

– Кенни… ее брат, Кенни, мой сын. Да, они ходили, мы все ходили на ярмарку, и они пошли кататься на большом чертовом колесе. Это Кэрол!

Айрис посмотрела на женщину напротив. Она улыбалась и плакала в одно и то же время и вытирала глаза салфеткой, которую ей кто-то передал, так что ее тушь потекла и размазалась по щекам.

Лицо медиума не изменилось, и теперь она говорила странным, ничего не выражающим тоном, как будто разговаривала во сне. Айрис ждала, когда придет Гарри – если вообще придет, пока вокруг все эти люди. Он был застенчивый, не любил большие группы незнакомых людей. Может быть, он предпочтет не связываться с ней здесь.

Кто-то справа от Айрис внезапно схватил ее за руку, заставив вздрогнуть. Женщина смотрела округлившимися глазами на Шейлу Иннис, но держалась за Айрис. Что-то, чего Айрис никогда не могла себе и вообразить, во что не могла бы поверить, происходило здесь, и она никогда бы не сумела описать или объяснить произошедшее после. Когда-то она об этом слышала, но всегда воспринимала как шутку. Взглянув на медиума сейчас, она поняла, что это не шутка.

Шейла Иннис больше не была Шейлой Иннис. Ее лицо менялось у них на глазах. Вместо бледной женщины средних лет, которая выглядела спящей, перед ними возникало стареющее лицо со впалым ртом, нос увеличивался, щеки становились более худыми, подбородок выдавался все больше. Это было лицо очень старой женщины, угрюмой и неприятной, со злым взглядом глубоких, колючих темных глаз. Айрис сжала руку соседки в ответ.

– Кто-то избавился от меня. Меня устранили. Меня заперли. Кто-то хотел, чтобы я не видела белого дня. Это был ты? Это был ты? Я точно знаю, кто из вас это был, и ты тоже знаешь, ведь так? Ты никогда не думал, что я вернусь, чтобы обвинить тебя, ты думал, что отделаешься от меня, уберешь с глаз долой и заберешь деньги, когда я умру. Что же, ты забрал деньги, много же хорошего они тебе принесли? Твоя совесть не может очиститься, так ведь? Ты будешь говорить со мной. Ты знаешь мое имя. Ты знаешь, кто ты, и я знаю, кто ты. Посмотри на меня, посмотри на меня, посмотри, посмотри…

За столом возникло легкое движение. Молодой человек опустил голову, но его лицо было жуткого желтого цвета, воскового и болезненного. Его руки лежали на столе, и пальцы были сцеплены вместе. Он ничего не говорил.

Они продолжали смотреть на Шейлу Иннис, которая уже не была Шейлой Иннис, в молчании и ужасе.

Но то, что последовало дальше, было еще хуже, и это произошло так внезапно, что Айрис подумала, что она сейчас упадет в обморок, ее сердце будто заледенело и больно колотилось в груди; она с трудом могла дышать.

Старая женщина медленно растворялась в облике медиума, и на секунду показалось, что он вернулся к знакомому приятному лицу Шейлы Иннис. А затем ее рот начал издавать непрерывный захлебывающийся лай: так обычно гавкают маленькие злые собачки, когда защищают свою территорию. Лай не останавливался, он становился все громче и все истеричнее, пока Айрис не захотелось закрыть уши руками или выбежать из комнаты. Это звучало так, будто собака хотела сбежать откуда-то, лай превратился в тявканье, а потом тявканье стало совсем жалобным и стало смешиваться со скулежом и плачем, и завершилось все придушенным слабым гавканьем.

Айрис обратила внимание на Джима Уильямса, который сидел рядом с ней. Он отодвинул свой стул, и когда она посмотрела на него, то увидела, что его лицо горело, а глаза были широко открыты от дикого изумления. Он положил руку себе на горло. Лай все не прекращался, рот медиума растворялся и захлопывался, и ее голова вертелась так, что волосы били ее по лицу.

Джим встал.

– Скиппи, – произнес он умоляющим голосом, – Скиппи. Скиппи, где ты? Что с тобой происходит? Скиппи…

Никто не знал, что нужно делать. Джим стоял, приложив руку к горлу, его плечи тряслись.

Внезапно загорелся свет. Шейла Иннис сидела с открытыми глазами и выглядела так, будто только что очнулась от глубокого сна. Джим Уильямс осел на свой стул.

Через минуту дверь открылась, и в нее вошел усатый мужчина в голубой рубашке и галстуке с большим подносом чашек и блюдец, который он поставил на стол, улыбнувшись всем вокруг так, как будто он прислуживал в Институте благородных девиц, а не на спиритическом сеансе, который, по мнению Айрис, начинал становиться пугающим и жутким.

Люди начали вставать с мест и брать чашки. Мужчина вышел из комнаты, а затем появился снова со вторым подносом – с чайником, молоком, сахаром и печеньями.

Шейла Иннис улыбнулась.

– Спасибо, дорогой, – сказала она.

Все казалось нормальным, ничего такого здесь и произойти не могло. Лицо Джима Уильямса все еще было красным и обеспокоенным; когда он потянулся за чашкой, его руки дрожали.

– Вы хорошо себя чувствуете? Вас это расстроило, да?

Он смог сделать только маленький глоток, а потом поставил чашку на место, боясь расплескать ее от волнения.

– Я потерял маленькую собачку, – сказал он. Его голос срывался, – Скиппи. Она лаяла точно так же. Это был Скиппи.

– Это ужасно, потерять любимца. Люди этого не понимают. Если у них самих нет животных, они думают, что это не может быть так страшно, как, например, потерять близкого человека, но это именно так, по крайней мере, какое-то время, именно так.

– Он убежал. Просто испарился. Я виню себя, мне не стоило спускать его с поводка, Филлис никогда бы так не сделала, никогда не стала бы, я думал, она зря суетится, но она была права, понимаете, мне не нужно было его отпускать, а когда я это сделал, он пропал. И этот лай был его. Это значит, что он мертв. Получается, что так.

– Где вы его потеряли?

– На Холме. Он просто исчез в кустах. Я долго звал его, а потом приходил туда почти каждый день, пока не начались эти полицейские дела.

– С той бедной девочкой?

– И с другой. Еще одна женщина пропала, знаете, постарше, перед Рождеством. Я видел ее. Я сказал полиции. Я им и про Скиппи рассказал, но, конечно же, им это было не очень интересно, ну их нельзя винить, то собака, а то человек, приоритет тут очевидный, я все понимаю. Но я чувствую, что подвел Филлис. Она доверила мне Скиппи, понимаете. Я ее подвел.

– Но он может вернуться. Не переставайте надеяться. Собаки убегают, они перестают чувствовать запах дома, их подбирают незнакомцы… Вы пробовали обратиться в собачью службу? Или вы могли бы дать объявление в бесплатной газете, вы думали об этом?

Джим покачал головой.

– Мог бы, – сказал он. – Но не теперь. Не после того, как я это услышал, – он посмотрел в сторону медиума.

Она стояла рядом с одним из гостей, держа чашку в руках и болтая о чем-то. Как будто бы это было нормально, как будто ничего не произошло и ее лицо не превращалось в лицо той злой старухи, как будто не было тявкающей собаки. Если бы не Джим, Айрис Чатер подумала бы, что сходит с ума. Она оставила любую надежду услышать Гарри сегодня. Он не придет, когда вокруг творится такое.

– Мой муж умер, – сказала она Джиму. Она не думала, что скажет это. Он похлопал ее по руке. – Прямо перед Рождеством. Это было для него избавление, он очень болел, но… ну, это все равно тяжело, не так ли? Очень тяжело.