Этюд на холме - Хилл Сьюзен "Susan Hil" - Страница 64

Он обходил здание, пока не взял свои чувства под контроль, а потом уехал, вернулся домой и начал пересматривать свои планы.

Тридцать два

Бледное полуденное солнце совсем не давало тепла, хотя довольно красиво освещало поля вокруг. Карин и Кэт гуляли по выгону на холодном восточном ветру, который кусал их сквозь толстые свитера, ветровки и, по идее, погодоустойчивые куртки. Ханна Дирбон сидела на своем коренастом пони Орешке, и они оба свысока смотрели на всю эту непогоду. Их провели по кругу уже три раза, и когда они подошли к воротам, Кэт сказала:

– Так, это последний раз, я серьезно. У нас с Карин руки с носами скоро уже отвалятся.

– Глупости.

– Неважно, все, Ханни. Карин, ударь-ка Орешка под зад, чтобы он двигался побыстрее.

Энергичный бег был сегодня явно не в планах Орешка, и он отреагировал на пару шлепков по его корме, осуществленных Карин, с явным недовольством. Она звонила Кэт, чтобы сказать, что ей надо отчитаться о поездке в Старли, но, когда она приехала, Кэт подготавливала дочь и ее пони.

– Школы сегодня нет?

– Самоподготовка. Мама была у нас все утро. Я обещала ей, что приду в полвторого, но, конечно же, было уже без пяти три. Но она все понимает. Сказала, что вообще не ждала меня раньше четырех.

И они вышли на воздух, причем Карин одолжила дополнительный джемпер и теплую куртку, но разговаривать здесь было все равно неудобно.

Карин очнулась от глубокого сна, в который провалилась после посещения хилера, отдохнувшей и слегка потерянной. Эти переживания показались ей ужасно далекими, и только к концу дня она смогла сесть, спокойно в них разобраться и сформировать свое мнение. Но когда она это сделала, ей стало еще больше не по себе. У Кэт была операция в самом разгаре, когда она позвонила.

– Приходи завтра ко мне домой на чай, – сказала она, – тогда и поговорим.

– Вперед, ленивый Орешек, вперед.

Ханна подняла ноги в обе стороны так высоко, что они зависли почти параллельно земле, и с приличной силой опустила их на бока пони. Это подействовало, как надо. Кэт и Карин сразу же побежали вслед, когда лошадь рванула, и Кэт отчаянно пыталась ухватиться за уздечку. Когда они добежали до ворот, Орешек резко затормозил, Кэт выпустила узду и упала на бок в грязь. Увидев это, Ханна, твердо сидящая в седле, розовощекая, ясноглазая, никак не могла перестать смеяться.

После этого происшествия на них троих напало самое хулиганское настроение, от которого они не могли отойти еще полчаса после возвращения в дом. Ханна пошла смотреть детские передачи по телевизору, взяв с собой чай на подносе, и оставила Кэт и Карин на кухне.

– Вот чего мне не хватает, – сказала Карин, – всех этих пони, «Синих Питеров»[14], школьных рюкзаков и завернутых обедов. И не надо говорить мне, что я не знаю, как мне повезло.

Кэт разлила для них чай.

– Нет, и я не собираюсь говорить тебе, что материнство – это ад, потому что это скорее чистилище, а тут имеется что-то и от небес. Если я и сочувствую какой-то категории пациентов больше, чем всем остальным, так это женщинам, которые не могут зачать. – Она посмотрела на Карин. – Или тем, кто могли, но слишком долго откладывали.

– Любому ребенку, которого я могла бы иметь, пришлось бы несладко в сложившейся ситуации.

– Это правда. Ну что, выкладывай.

Карин некоторое время помолчала, собираясь с мыслями. Кошка запрыгнула на диван и свернулась рядом с ней.

– Это очень неприятно. Я считаю, что его надо остановить, правда считаю.

– Что случилось?

И Карин рассказала, настолько детально, насколько могла вспомнить, дословно повторяя все, что он говорил ей, описывая, что он делал. Кэт слушала, не говоря ни слова, прихлебывая свой чай и периодически хмурясь. Из телевизора за дверью донеслись звуки записи «Рассвело утро»[15] в исполнении какого-то ансамбля. На улице ветер гнул буковые деревья в дальнем конце сада. Когда Карин закончила, Кэт ничего не сказала, просто встала, чтобы еще раз наполнить чайник и сходить проверить Ханну.

Карин ждала. Она завидовала Кэт не только из-за детей, но и из-за чего-то неопределимого, чем обладал ее дом и вся ее семейная жизнь, – теплом, счастьем, а еще уверенностью в будущем, которые оказывали эффект на каждого, кто сюда приходил. Каждый раз, когда она оставалась здесь, даже если видела Кэт с синяками под глазами от усталости после жуткого дня, или от нервов из-за пациентов, или из-за болезни детей или их проблем в школе, Карин всегда черпала что-то исцеляющее и живительное в самой атмосфере этого дома. С тех пор как она сменила работу и стала получать удовольствие от того, что делала, она обнаружила и в себе этот отголосок глубокого удовлетворения собственной жизнью, которое почти что компенсировало отсутствие детей. После стольких лет все у нее сложилось идеально. Она поклялась никогда не говорить, даже никогда не думать «это нечестно» или «почему я?!» по поводу рака.

Кэт вернулась и поставила блюдце и чашку Ханны рядом с мойкой.

– Ладно, я все поняла. Я в ужасе. Этот человек опасен, ты права, но пока я не могу понять, причиняет ли он какой-то физический вред, и, кажется, он проявил осторожность, не прося тебя снимать одежду и не прикасаясь к тебе в таких местах или таким образом, чтобы хватило для обвинений в домогательствах. Ты полностью уверена в этом? Потому что если это не так, то он у нас в руках. Я могу поднять трубку и позвонить брату прямо сейчас.

Карин покачала головой.

– Это было первое, о чем я подумала, когда зашла в палату. Он был очень, очень осторожен.

– Конечно, он будет осторожен с женщиной, которая очевидно настороженна и умна. Будет ли он вести себя так же безупречно с молодой девушкой или, может быть, даже с ребенком… Он принимает детей?

– Я не знаю. Все, кто ждал там, были старше.

– Преступление, конечно, в обмане… и в том, что он дает людям ложную надежду на выздоровление всем этим представлением. А еще он убеждает как минимум некоторых из них, что они излечились и не нуждаются в настоящем медицинском вмешательстве, что хуже всего.

– Мне это все показалось просто жутким.

– Уж наверное. Боже, а представь, если бы ты была старая и больная и правда поверила бы, что он разрезает тебя и достает из тебя куски, – тут можно просто умереть от шока. Не удивлюсь, если с кем-то такое уже случилось.

– Чтобы это выяснить, надо узнать, откуда он взялся, где он работал до этого.

– Я собираюсь начать поиски, как только у меня появится хотя бы полминутки.

– Здесь я могу помочь. Я перерою весь интернет, а еще у меня есть друг в «Сандэй таймс», которому я могу позвонить. Они очень хороши в том, чтобы находить у людей в прошлом неприглядные факты. Они могут даже провести журналистское расследование.

– Хорошая идея. У нас скоро собрание нового комитета докторов и вспомогательных специалистов. Я расскажу им об этом. Проблема в том, что на все нужно время. А у меня сегодня ночное дежурство. Единственное, от чего я с удовольствием бы отказалась и что особенно часто происходит, если твой пациент узнает тебя получше, – это когда самые серьезные проблемы возникают в четыре часа утра.

– Ты национальное достояние. Я надеюсь, вы знаете это, доктор Дирбон.

– Нет. С тобой я не преуспела.

Из телевизора в соседней комнате донесся звук волынки, сообщающий об окончании «Синего Питера».

Карин поднялась.

– Спасибо за чай. Оставляю тебя наслаждаться бесценным временем рядом с твоей дочерью.

Кэт состроила гримасу.

На улице порыв ветра пронесся по саду и захлопнул дверь машины, вырвав ее из рук Карин. Она обернулась и посмотрела на горящие окна кухни, где Кэт подняла Ханну на одну из рабочих поверхностей рядом с раковиной, смеясь вместе с ней. «Да, – подумала она. – Дети». Но сразу напомнила себе же: «Не ныть».