Бродник (СИ) - Старый Денис - Страница 11

— А готовы ли вы постоять за меня? Али жить какое-то время желаете, а выплатить положенное, в том числе и воевать, — нет? — спрашивал я.

— Готовые и ратиться, — высоко подняв носик, горделиво сказала девушка.

Руководствуясь внезапно обрушимся потоком эмоций, я подошел к Танаис, приобнял ее, и… Какие же сладкие ее уста!

— Ай! — усмехнулся я, когда девушка сперва подалась на мой поцелуй, а потом укусила губу.

Но сперва же подалась!

— Ты! Да как смеешь! — засуетившись, ворочая головой из стороны в сторону, разметая свои чернявые волосы, девица искала где оставила свой лук.

— Вот это ищешь? — усмехнулся я. — Не убить же ты пожелала меня, за то, что посчитал тебя первой пригожей за всех?

— Не для тебя ягодка созревала! — буркнула девушка.

— Может и не для меня. То жизнь покажет, — сказал я, делая шаг на встречу.

— Не подходи! — сказала девушка, извлекая нож и направляя его на меня.

— Лук свой забери. И можете оставаться, пусть Глеб Вышатович подойдет, оговорим с ним условия. Что до тебя… По нраву ты мне. Но без твоего желания, более не приближусь. На том мое слово. А губа моя заживет, сама захочешь, приходи… Уж больно сладки твои уста, — сказал я, передал лук девушке, отвернулся и пошел в поселение.

— Вжух! — пролетела с метре от меня стрела.

Захотела бы, попала в спину. Она может, хорошо стреляет.

— В наступный раз я убью тебя! — выкрикнула Танаис.

— Тебе не простят этого наши общие дети! — отшутился я.

Стало спокойнее, поймал свою волну, уже не так давил пубертат на мозг. Хотя… Ну и впрям уста у нее сладкие, такие невинные, неумелые. Чертовка, да и только!

Я направился на поселение. Урок от Танаис был усвоен и что-то даже начало получаться. По крайней мере, в статичную цель, при условии, что не стану забрасывать тренировки, уже через неделю буду стабильно попадать. А там, гляди и частью вспомню навыки, а частью наработаю.

Появилась у меня ещё одна завиральная идея. И для этого мне нужен… как это ни странно, но ювелир.

И нет, я не собираюсь заказывать у ювелира какие-либо драгоценности для подарка Танаис. Наверное, было бы странно заплатить девушке всего лишь за один урок или мастер-класс по владению луком сразу же драгоценностями. Ну а платить за «кровавый поцелуй», когда она прокусила мне губу, еще более ущербное решение. Я, конечно, под большим впечатлением от девчонки, но не настолько же голову потерял.

Я хотел создать задел на будущие диверсионные операции.

— Смотри! — сказал я нашему ювелиру, который сейчас кто угодно: дровосек, сортирокопатель, рыбоскладальщик, но не представитель той профессии, которая должна была бы его не просто кормить, а закармливать.

Я протягивал медную пайцзу.

— Вот точно такую же, но серебряную сделать сможешь? — спрашивал я и поспешил добавить: — Только никому об этом знать нельзя.

— А чем платить за работу? — включил торгаша мастер.

— Ну не медью. Может, шубейку тебе не бобровую, а лисью дам или даже соболиную. Плата великая — абы дело спорилось и сладилось так, как мне потребно, — сказал я.

В голове крутятся мысли, как можно было бы использовать серебряную разрешительную табличку от монголов. Конечно, есть много условностей, о которых даже я знаю, но наверняка не обо всех. К примеру, нужно обязательно знать, ссылаться на того хана или темника, который якобы выдал эту самую пайцзу. И тут можно нарваться на неприятности. Уж серебряную пайзцу многие монголы должны знать кому она выдана. И тут нужно козырять именем или кого из Чингизидов, или других темников.

Но лучше, чтобы эта подделка у меня была, чем её не было. Когда настанет время и придёт час расплаты и бурной диверсионной деятельности, мне такой артефакт пригодится.

— Сделаю, — спокойно ответил ювелир. — Сложно будет, так как у меня нет ничего из нужного, даже инструмента, но сделаю. За соболиную шубу и двойную долю еды…

— Ты не наглей! — усмехнулся я.

— Тогда за шубу! — согласился мастер.

Дальше день прошел в работе, тренировках. Удавалось забывать тот поцелуй и тот растерянный вид Танаис, который она демонстрировала мне в лесу. Рабочий пот — он вышибает дурь.

А потом я пошел к себе, в новый дом. И тут была женщина, которая во всем хороша, красива, не глупа, хозяйственная, судя по тому, какая чистота была в доме. Но… Вот чего еще не хватало? А ведь не хватало же!

— С чего ты пригорюнился? — спрашивала Беляна.

И что ей ответить? Что был с ней, а думал о другой? Такая история для меня, человека уже изрядно пожившего, не просто в новинку, а в диковинку.

— Ты был со мной, а словно бы и не было тебя рядом, — чуть ли не плача сказала женщина, с которой я хотел забыть другую женщину.

Мы лежали на кровати, на мягкой соломе, поверх которой были положены сперва шерстяная ткань, а после и шёлковая.

Небо было пасмурное. Если бы я находился в своём шалаше, то, конечно же, ничего бы и не видел. Но здесь, в доме Власта, в его уже бывшем доме, было сразу два очага, сложенные из камней и обмазанные глиной. Они давали достаточно тепла, чтобы лежать вот так, не укрываясь, имея возможность рассмотреть тела друг друга. Для этого же и был свет — приглушённый, тусклый, но долженствующий ещё больше навевать романтизма, наделяя таинство близости мужчины и женщины особым флёром.

Нет, ничего этого не было. И я изрядно нервничал по этому поводу. Ну вот же она — истинная красотка, податливая, неискушённая в любви, готовая угодить, сделать время пребывания с ней незабываемым.

Ведь всё складывается. И Беляна действительно умница. Но… как там в народе говорится? «Любовь зла, полюбишь и козла?» Козла я не полюбил, Бог миловал. Но вот, похоже, что одна «козочка» мне точно приглянулась.

Сходить, что ли, к бабке Ведане да попросить какой-нибудь отворот? Ведь совершенно очевидно, что вот в этой своей страсти к Танаис я, скорее, приобретаю проблемы, чем решаю их. Не верю в это. Но мало ли…

Головой понятно, но другие части моего тела, как, похоже, и душа, уже мало мне подвластны.

— А можно я переселюсь к тебе? — просто и непринуждённо спросила Беляна. — С сыном.

Наивная простота. А может быть, и нет? Вот сейчас думаю, что ответить, и не нахожу. Как я могу отказать женщине с ребёнком пожить в достаточно просторном доме, который для себя строил мятежный архитектор? Да будь я трижды главой поселения, но как-то совесть не позволяет занимать такие жилые пространства, когда другие спят спиной к спине.

— Да, ты можешь приходить с сыном и здесь жить, — ответил я. — Но помнишь ли наш уговор?

Она кивнула в знак согласия. И этот кивок явно дался женщине нелегко.

— Ты можешь здесь жить, но супружничать более мы не будем, — сказал я, поднимаясь и натягивая шаровары.

Я не видел, но чувствовал, что Беляна сейчас плачет. Никогда в своей жизни — ни в этой, ни в прошлой — я не был в таком состоянии, когда мне приходилось отказывать женщинам. Так повелось, что в прошлой жизни сердце было занято: повстречав однажды девушку, я связал с ней свою жизнь.

Может быть, это и уникальный случай, но, несмотря на многие мои отлучки, командировки, иных женщин у меня не было. Да и мой организм столь бурно никогда не требовал близости с женщиной. Сейчас же я испытываю просто ураган эмоций, с которыми сложно совладать даже сознанию изрядно пожившего человека.

Светало. Правда, из-за пасмурного неба сложно было рассмотреть очевидные проблески рассвета. Я сидел на лавке за столом, которые ранее были сооружены также Властом. Хорошо он всё-таки обустроился. Жаль, что приходится учить уму-разуму этого человека, который, действительно, талантливый строитель.

— Дозволишь, голова? — задумавшись над бренным бытием, а на самом деле так и ни о чём, я не заметил, как подошёл Мирон.

Это тот самый мужик, которого мы спасли, когда монголы оставили его умирать, проломив череп. Он удивительно быстро шёл на поправку. Да здесь вообще удивительно быстро выздоравливают. Уже и Лихун, по крайней мере, нужду свою справляет самостоятельно, выходя из дома.