Меж двух огней (СИ) - Март Артём - Страница 42

Я молчал.

— Выбирать тебе — сорвать джекпот или же погибнуть в лапах моджахеддин!

Когда я уже почти продумал свой следующий шаг, когда почти нащупал путь к американцу, то вдруг услышал то, чего услышать совсем не ожидал:

— Саня! — крикнул откуда-то со спины Бычка, — Саня, ты тут⁈

— Товарищ старший сержант! Селихов! Вы где⁈ — добавил Самсонов.

Я обернулся, чтобы посмотреть, где же пограничники.

Бойцы, тёмными, в густых сумерках тенями, поднимались на гору, следуя в полный рост. Держали наготове автоматы. И не таились от скрытого врага.

И всё же Стоун заметил их первым.

Раздался внезапный выстрел. Я заметил, как один из пограничников вдруг вздрогнул и согнулся пополам. Завалился набок. Второй — немедленно залёг, открыл огонь вслепую. Он стрелял куда-то вверх, куда-то к вершине горы. Совсем не по Стоуну.

Когда я глянул на валун, за которым прятался американец, заметил, как он снова принялся улепётывать, воспользовавшись посеянным им хаосом.

— Бычка! — крикнул Самсонов, когда перестал разряжать магазин в темноту, — ранен⁈ А! Сука! В живот! Зажми, зажми рану, я сейчас!

«Ранил, — подумал я, не сводя взгляда с тёмного силуэта Стоуна, что неумолимо отдалялся от меня, — ранил Бычку. Нужно принять решение. Роковое решение — продолжать погоню или вернуться к парням».

И я поднялся. Встал на ноги. Встал, потому что, не колеблясь ни секунды, принял это решение. А потом побежал.

Глава 22

Я побежал. Побежал быстро, как мог. Совершенно не заботясь о том, что какой-нибудь неудачно лежащий камень переломает мне ноги.

Ветер бил в лицо, кровь шумела в висках. Приходилось балансировать, чтобы не поскользнуться.

Ведь я бежал вниз, к пограничникам.

— Саша! Сашка! — увидел меня Самсонов, сидевший у раненого Бычки.

Я затормозил, чтобы по инерции не пролететь погранцов с горки. Рухнул рядом с Бычкой на колени.

— По нам стреляли! Я не видел откуда! Не видел кто! — принялся оправдываться Самсонов.

— Расстегивай его! — не обратил я никакого внимания на слова сержанта.

Бычка не стонал. Не хрипел. Он просто лежал на спине, подрагивая всем телом. На лице его стояло удивленное выражение. Глаза, широко распахнутые, невидящим взглядом смотрели в небо.

— Сука… — борясь с верхними пуговицами бушлата, процедил Самсонов, — ничерта не вижу! Темно!

Я оторвал дрожащие руки сержанта от пуговиц. Оторвал движением, несколько более грубым, чем следовало бы. Самсонов отпрянул. Уставился на меня дурным взглядом.

— Я сам, — сказал я хрипло, холодно, но жестко. — Подсвети чем-нибудь.

— Я… Я не знаю, куда его ранило. Не видел. Кажется… Кажется, в живот… — испуганно проговорил Самсонов, поджигая спичку.

Огонек, охраняемый от ветра руками пограничника, робко заплясал на ветру. Его слабый свет выделил в темноте складки одежды, пуговицы. А еще — едва заметную дырочку от пули в бушлате, расположившуюся слева, под грудью.

Я работал руками быстро. Быстро, как мог. Шустро расправился с пуговицами бушлата. Еще быстрее — кителя. Задрал Бычке майку. На ней почти не было крови. Это плохой знак.

— Свет! — скомандовал я, как только затухла спичка.

Самсонов поспешил за новой. Чиркнул.

— Держись… Держись, Санек, — твердил Самсонов, не глядя в удивленное, сотрясаемое конвульсиями лицо Бычки, — Все… Все будет хорошо… Все будет…

Рану я нашел быстро. Пуля вошла в тело вверху живота, слева от грудины. Крохотное отверстие почти не кровоточило. Мои опасения подтвердились. Это означало, что внутри открылось обильное кровотечение.

— Саша! Пакет! — крикнул вдруг Самсонов. — Возьми пакет! Надо наложить повязку!

Я смотрел на рану и понимал, что повязка будет бесполезной. Вся кровь внутри. Без полевой хирургии, без инструментов, ему не помочь.

И все же я взял пакет. Принялся рвать его резиновую оболочку зубами. Что-то нужно было делать.

— Говори с ним, ну? — приказал я, извлекая ватную подушку, — не дай ему потерять сознание!

Самсонов нервически покивал. Потом подлез ближе к Бычке, подложил колено ему под голову.

— Все будет хорошо, Саня, — бормотал он. — Нормально все будет… Сейчас Саша все сделает… Сейчас тебя подлатает, как новенький будешь. Сейчас…

Я наложил подушку на рану. А потом почувствовал на себе взгляд Бычки. Посмотрел на пограничника в ответ.

Глаза Саши больше не были удивленными. Лицо казалось спокойным. Даже равнодушным. Таким, будто бы ефрейтор понимал, что сейчас случится.

А потом его взгляд померк.

— Бычка? — позвал ошарашенный Самсонов. Потом пошлепал его по щекам. — Санек?..

Не говоря ни слова, я переместился поближе к груди Бычки. Испуганный моим резким движением Самсонов отпрянул.

Я принялся делать пулеметчику непрямой массаж сердца.

«Ты же знаешь, это не поможет, — говорил во мне, наработанный годами боев и потерь внутренний голос опыта. — Это не поможет. Не остановит внутреннего кровотечения, если даже ты запустишь сердце вновь».

«Я должен что-то делать, — решительно ответил я ему. — Должен продолжать».

«Ты понимаешь, что чудес не бывает», — настоял голос.

«Я должен что-то делать».

«Ему не помочь».

«Я должен бороться».

Я делал массаж долго. Делал, даже понимая, что это не запустит остановившегося сердца солдата. Потом взял себя в руки. Силой воли успокоил вскипевшие в молодом теле гормоны. Замер над обмякшим телом Бычки. Выдохнув, опустил голову. Медленно, устало отстранился.

Самсонов сидел рядом. Молчал. Он не мог проронить ни слова, находясь в полнейшем шоке. Я понимал его шок. Понимал, потому что хорошо помнил первого, погибшего на моих глазах товарища. Товарища из прошлой моей жизни.

В тот момент казалось, что хоть ты умом и понимаешь — любой может погибнуть. Эта война. Но нутром… Нутром не веришь. Ведь это только они, только безликие, все как один, бородатые душманы погибают. Но не мы. Не ты.

Несомненно, ровно то же самое испытывал и Самсонов сейчас.

Я приосанился. Стиснул зубы. На миг закрыл глаза.

— Он… Умер… — проговорил Самсонов странным, неопределенным тоном, застывшим между вопросом и утверждением.

Я молчал.

— Он умер, — спустя несколько мгновений проговорил сержант, и в голосе его больше не было сомнений.

Я не ответил вновь. Лишь потянулся к лицу Александра Бычки, ефрейтора, служившего в нашем отделении на должности разведчика-пулеметчика. Служившего хорошо. К лицу человека, полного страхов и вины за прошлые ошибки, но каждый раз отвергавшего все это, когда нужно было выполнять боевую задачу.

— Он умер, — ответил я, тихонько закрывая Бычке его равнодушные глаза.

«И я знаю, кому за это мстить» — чувствуя, как в груди поднимается холодная, расчетливая ярость, подумал я.

Он бежал.

Ноги, казалось, вот-вот врастут в каменистую почву. Каждый шаг давался с надрывом, с хрустом напряженных до предела мышц. Легкие, обожженные холодным разреженным воздухом, выворачивало наизнанку. Он бежал, не оглядываясь, прислушиваясь лишь к собственному тяжелому дыханию и бешеному стуку сердца в ушах. Адреналин еще колотился в жилах, но его резкий, соленый привкус уже сменился горечью полного, сокрушительного провала.

Стоун спасся. Но проиграл.

Эта мысль билась в сознании, как раненная птица о стекло. Кейс. Деньги. Документы. Все, что было его подстраховкой, его билетом в иную жизнь, осталось там, в пыли, у разбитого ЗИЛа. В руках у того русского.

Но это была лишь часть катастрофы. Не менее горькой была другая потеря. «Бедфорд». Третий номер. Ящик с новенькими АКМ, а под вторым, ложным дном… Микрофильм. Документы.

Стоун пытался вывезти документы, доказательства по операции «Пересмешник», которые ему удалось собрать во время работы на пакистанцев.

Все было там: дислокация тайных складов с советским оружием, растянувшихся вдоль всей границы; копии документов, подписанные пакистанскими кураторами, которые и в Вашингтоне бы вызвали скандал. Ведь пакистанцы планировали провести «Пересмешник» без всякого ведома штатов.