Тень «Пересмешника» (СИ) - Март Артём - Страница 15

— Да что вы… Не стоило, Хаджи.

— Очень даже стоило, — посерьезнел мулла. — Мне прискорбно осознавать, что некоторые из наших братьев-мусульман, которых мне теперь даже стыдно называть братьями перед взором Всевышнего, решились на такой отчаянный шаг и вознамерились заложить бомбу прямо у мечети. Полагаю, они хотели взорвать ее прямо в разгар киносеанса. А это неслыханное коварство.

Мы с Мухой и Волковым переглянулись.

Миронов растерянно улыбнулся, но ничего не сказал.

Мулла же, как бы и не заметив растерянности капитана, совершенно свободно продолжил:

— Пожар, что случился нынче ночью, виделся мне волеизъявлением Аллаха. Он не затронул ничего ценного. Ни отнял ничью жизнь. Разумеется, кроме жизней вероломных предателей. И в то же время спас людей от страшной гибели. От бомбы. Если бы не началась суматоха, злодеи непременно бы взорвали свою мерзкую бомбу. И непонятно, сколько бы тогда пострадало невинных.

Брови Миронова с каждым словом муллы поднимались все выше. Мулла же, вежливо этого не замечая, продолжал говорить:

— И все же, пожар есть пожар. Всевышний проверяет нас на стойкость. Но никогда не дает нам испытаний больше, чем мы могли бы перенести. Я пришел поблагодарить вас, уважаемый капитан, за то, что вы и ваши люди участвовали в организации тушения. И в самом тушении пожара. Советские воины показали себя смелыми и самоотверженными людьми. От моего имени и от имени старейшин Айваджа примите слова нашей благодарности. Спасибо вам и вашим людям.

Миронов сделал то, чего от него не ожидал даже я. Он покраснел.

— Ну… Разве ж мы могли стоять в стороне, когда у нас под носом происходит такая беда? — сказал он смущенно.

— Я собственными глазами увидел, что нет, — кивнул мулла. Потом посмотрел на нас и продолжил: — А вы, молодые люди, тоже участвовали в тушении пожара?

— Так точно. Участвовали, — поспешил ответить Миронов, опередив Муху, уже открывшего рот.

— Ну тогда вы тоже примите нашу сердечную благодарность, — поклонился нам мулла. — Без ложной скромности скажу, что я рад, что вчера днем ваш отряд прибыл в Айвадж.

— Благодарю, — начал Муха, — эм… Товарищ мулла…

На лице старика заиграла смешливая улыбка. Кажется, его повеселил скованный официоз Мухи.

— Ну что ж. Не смею вас больше задерживать, товарищ капитан. — Уверен, у вас еще много работы. Впрочем, как и у меня тоже. После того, что случилось сегодня ночью — знайте, вы всегда желанные гости в нашем кишлаке. С этим согласились все.

— Ну… — Миронов несколько замялся, подбирая слова. — Ну… Мы оба знаем, что не все мужчины вашей общины согласны с этим… Они…

— Они душманы, — строго сказал Хаджи. — Смутьяны, показавшие свое лицо. Готовые на предательство ради своих извращенных стремлений. Они готовы были принести в жертву собственных же собратьев. Собственное будущее в лице наших детей. Но… Но знаете что я вам скажу? Скажу, что этим проклятым душам больше нет места в Айвадже.

В этот момент мне кое-что показалось странным. Старик явно был искренним в своих помыслах. Благодарил от всего сердца и совершенно открыто.

И все же… Все же под его взором Муаллим-и-Дин совсем недавно читал свои антисоветские проповеди и раздавал людям оружие. Либо делал он это с попустительства муллы, либо же среди старейшин у него были серьезные покровители.

Объяснений было два: либо мулла мастерски лукавил. Либо сегодняшний пожар каким-то образом переменил расстановку сил. И те из старейшин, кто не могли раньше открыто высказывать свою позицию, почувствовали под ногами твердую почву. Почувствовали поддержку в лице советских войск.

В чем именно была причина такой перемены настроения, сказать было сложно. Но, признаюсь, узнать бы хотелось. Тогда я решил, что если подвернется случай, попробую поговорить с муллой сам.

— Ну… Ну мы рады вам помочь, Хаджи, — разулыбался Миронов, но по глазам его я видел — капитан все еще пребывает в растерянности. — Мы рады показать — что советский народ друг афганскому. Но никак не враг.

— Сейчас я вижу, что это на самом деле так, — вздохнул старик. — Да только жаль, что многие другие все еще слепы. Ну что ж. Мне пора идти. Еще раз извините, что побеспокоил вас, товарищ капитан.

— Нет, что вы, не стоит…

Мулла снова сдержанно поклонился всем нам и вышел из комнаты, аккуратно затворив за собой дверь.

Между всеми нами повисла неловкая пауза.

— Ну… — нарушил ее Миронов. — Возможно… Возможно, я погорячился с рапортом в отношении ваших людей, товарищ старший лейтенант.

— А как же ваше рвение быть честным с афганским народом? — ухмыльнулся Муха.

— Этот вопрос… — Миронов задумался. — Этот вопрос я обсужу с муллой сам. Позже. Тем более… Тем более у вас были веские причины устроить пожар. Вы хотели остановить душманов.

Муха пожал плечами.

— Ну что ж. Как хотите. Так что? Мы свободны, товарищ капитан?

Когда мы вышли из большого, богато украшенного дома муллы, окруженного глиняным расписным дувалом, я не заметил старика, удаляющегося по широкой дороге в сторону мечети.

Тут до нее было рукой подать. И даже семидесятилетнему старику проделать этот путь пешим не составляло бы труда.

Несмотря на то, что времени подходило десять утра, уже стало жарковато. Мокрый, неприятный запах гари еще стоял на улицах. С пепелища к яркому синему небу тянулись столбики слабого дымка. На высоте их тут же развеивал ветер.

— И что теперь? — спросил Волков непонятно у кого. — Что теперь делать будем? Отбываем? А… Зараза… Бестолковая какая-то получилась вылазка. Ничего не узнали. Душманы — сбежали. А те, кто мог сказать хоть что-то, изжарились как… как поросята на вертеле.

Муха молчал. Старлей глянул себе под ноги. Пнул камешек тяжелым сапогом.

Казалось, он совершенно потерял всякое рвение к службе.

Молодой офицер будто бы разочаровался в самом себе. Пал духом.

Готов поспорить, все время, пока он служил здесь, в Афганистане, Муха уверен был, что сдюжит любые лишения и сложности, что выпадут на его долю. Я понимал — молодой человек яро сам себя в этом убеждал. Мысленно накручивал себя на то, что ему все по плечу.

И в этом своем рвении он уже давно отдалился от всех своих людей. Перестал им доверять, взвалив на плечи непосильную ношу.

А теперь, после того, что случилось в чайхане, сломался. Показал самому себе собственную слабость. Показал себе, что он на нее способен. И теперь просто не мог с этим смириться.

Я уверен — Муха уже мысленно поставил на себе крест. Уже думает о том, как будет писать рапорт о переводе по возвращении в крепость. И это было бы ошибкой.

Ведь понимал я и то, что по сути своей старлей — закаленный в боях и операциях человек. Профессионал, который в угоду не выветрившемуся все еще из головы юношескому максимализму взвалил на себя тонну ответственности. И сейчас вновь собирается поддаться этому максимализму, убежденный в собственной никчемности.

А я по собственному опыту знаю — смена командира — проблемы для всех, и для солдат, и для нового командира. Причем я бывал и с одной, и с другой стороны этих баррикад.

— Ну так и что теперь? — спросил Волков, водя взглядом от меня к Мухе.

— А что теперь? — проговорил Муха понуро. — Возвращаемся. Надо связаться с командиром мангруппы. Отчитаться о наших «успехах».

Я нахмурился, глядя на Муху.

Волков удивленно приподнял брови.

— Так нет же никаких успехов… — протянул он.

— Ну, значит, отчитаемся об их отсутствии, — сказал Муха совершенно безразличным тоном.

— Но вы же… Вы же так настаивали на том, чтобы командир дал разрешение на заход в кишлак! И что? Теперь вернемся ни с чем? — почти возмутился Волков.

— Знаешь что… Дима… — Муха свел темные брови к переносице. Уставился на Волкова снизу вверх. — Если ты такой умный и так хочешь тут остаться, мож, переведешься?

Теперь лицо Волкова удивленно, а еще напуганно вытянулось.

— Иди вон… К Миронову в песняры! Рожа у тебя ничего… Эстрадная. Будешь «Катюшу» петь… В восточной обработке…