Парагвайский вариант. Часть 2 (СИ) - Воля Олег - Страница 15

Но это был редкий случай внешнеполитических телодвижений США. Гораздо больше американцев интересовали внутренние дела. Ибо в те же годы разразился мощный экономический кризис.

Начался он с того, что правительство демократов с особым старанием и упорством уничтожило единственный механизм, регулировавший денежную политику в стране — «Второй банк Соединённых Штатов».

Этот банк имел 20-летнюю «конституционную лицензию» на выполнение функций центрального банка страны и более-менее справлялся с этой задачей. Он хранил государственные средства, осуществлял платежи от его имени и управлял государственным долгом. Выпускаемые им банкноты (BUS notes) считались наиболее надёжными и фактически выполняли роль национальной валюты. Он имел возможность регулировать деятельность других банков: если какой-либо местный банк выпускал слишком много банкнот и не мог обеспечить их золотом, Второй банк мог предъявить эти банкноты к погашению, тем самым вынуждая банки соблюдать дисциплину и предотвращая инфляцию.

Несмотря на то что Верховный суд в 1819 году подтвердил конституционность Банка, президент Джексон в 1832 году наложил вето на продление его лицензии. В 1833 году Джексон вывел все федеральные средства из Банка и разместил их в избранных государственных банках, которые его оппоненты прозвали «любимчиками».

Сдерживающий механизм исчез. Банки штатов больше не боялись внезапных требований об обмене своих банкнот. Это привело к неконтролируемому расширению кредитования и эмиссии денег. Да и повод был отличный: после выселения индейцев образовалось множество свободных земель. Отличный повод взять дешёвый кредит.

И тут внезапно в 1836 году администрация Джексона издаёт Спецификационный циркуляр, который требует, чтобы за покупку государственных земель платили только золотом или серебром, а не бумажными банкнотами. Цель — пресечь спекуляции, но эффект оказывается разрушительным.

Циркуляр вызывает ажиотажный спрос на золото и серебро. Это провоцирует массовое изъятие вкладов. Банки, выпустившие огромное количество необеспеченных бумажных денег, не имели достаточных золотых резервов, чтобы удовлетворить требования вкладчиков и спекулянтов. Они один за другим были вынуждены приостанавливать выплаты золотом, что, по сути, означало обесценивание их бумажных денег.

Поднялась паника, и вкладчики бросились забирать свои вклады. За несколько месяцев обанкротились 343 из 850 банков США. К 1842 году в стране оставался только 331 действующий банк. И эти уцелевшие банки выдавали кредиты под 8–10% годовых (против 5–6% до кризиса) и требовали залог в виде земли или недвижимости.

Экономика, раздутая за счёт необеспеченных кредитов, с треском рухнула. Депрессия, последовавшая за паникой 1837 года, продолжается и в 1842-м. В известной Ивану истории она продлится почти десять лет, пока в экономику не хлынет поток калифорнийского золота. Хлынет ли он на этот раз — неизвестно.

Экономическая депрессия — это всегда нищета и безработица. Судя по газетным статьям, уровень безработицы в США в некоторых городах достигал 25%. В Нью-Йорке вспыхивали беспорядки.

А что же правительство?

Президент Джексон, заваривший всю эту кашу, благополучно сдал свой пост победившему на выборах Мартину Ван Бюрену и предоставил ему разбираться с последствиями.

Ван Бюрен решительно отверг предложение вигов о создании Национального банка в качестве регулятора. Он считал, что правительство должно оставаться в стороне — рынок исправится сам. Это была чистая идеология Джефферсона, заложенная в начале века: Демократическая партия выступала против усиления федерального центра в экономике и делах штатов.

Доверие к банковской системе и способности правительства управлять экономикой в 1842 году было серьёзно подорвано. Лучшего момента для «хедхантинга» ценных специалистов просто не найти.

* * *

Через двадцать дней шхуна бросила якорь на рейде порта Белен. Солано даже не стал сходить на берег. В этом для него не было смысла.

Порт и город не впечатляли. Захолустье и дыра. Каучуковый бум ещё не преобразил эти края. Здесь в основном отгружали ценные породы древесины и бразильские орехи. Однако сюда часто заходили транзитные суда, чтобы пополнить запасы пресной воды и купить свежих фруктов и овощей у местных торговцев. Польза свежей растительной пищи в борьбе с цингой была уже общеизвестна, а щедрые тропики предлагали её в изобилии.

Дон Симон был полон энтузиазма. Его мечта — стать владельцем харчевни или таверны — вдруг обрела реальные очертания. Груз в тридцать тонн алкоголя и крупная сумма подъёмных, полученная от Солано, давали ему отличные стартовые возможности. Пятеро кечуа и Верми были надёжным подспорьем. Но перспективы, которые обрисовал ему Солано, были ещё невероятнее.

— То, ради чего тебя послал сюда Патиньо, несомненно, важно и необходимо. Но недостаточно просто сбывать награбленное им. У тебя будет более масштабная задача. Очень скоро в Европе и США резко возрастёт потребность в каучуке. Цены поползут вверх. Ты должен стать каучуковым королём Амазонии. Я привезу тебе пароход из США для этого.

— Пароход! — восхищённый дон Симон не верил своим ушам. — Когда?

— Точно не знаю. Но я обязательно привезу его, и ты станешь главным парнем на этой реке. Только избегай проблем с законом и остерегайся конкурентов. Места здесь дикие. Я бы не хотел, чтобы тебя тупо прирезали.

С этими словами Солано протянул Симону свой пеппербокс.

— Возьми. Я надеюсь, что он тебе не пригодится, но пусть он все-таки будет.

— С моими кечуа мне ничего не страшно, — с поклоном принял оружие старик. — Да и твой амазонец вполне сообразительный малый. Справимся!

— Ну что же. Удачи вам.

Они обнялись, и старик уплыл на баркасе к берегу, где его ждала новая, интересная жизнь. А обратно от берега к шхуне потянулись лодки с каучуком, который Солано решил купить оптом. Но в наличии оказалось чуть больше тонны, купленные всего за 200 песо.

Собственно, на этом у него и закончилось все дела в Южной Америке. Впереди было карибское море и берега США.

Глава шестая

Патиньо наводит свои порядки и одерживает победу

— Быдло! Чернь! Черви земляные! Вот вернётся мой сын вместе с армией, и каждого из вас сначала будут пороть неделю, посыпая спину перцем, а потом повесят в назидание прочим слабоумным крестьянам. Вот увидите…

Брызгал слюной старый Хосе де Карваведо-и-Вильярреал, которого люди Патиньо вытащили из дома. Рядом с ним, объятые ужасом, стояли разновозрастные женщины с детьми. На их глазах бывшие рабы вскрывали кладовые и грузили на телеги мешки с зерном, круги сыра и горшки масла. Запертыми остались только обширные винные подвалы.

Патиньо выслушал поток ругани от сеньора Карваведо и, дождавшись, когда силы у старика иссякли, спросил:

— А позвольте узнать, кем ваш сын в армии служит? Писарем? Или поваром?

Старик опять взорвался.

— Мой сын Алехандро Карваведо — полковник, тварь ты полукровная. Мой сын, воин и благородный идальго. Он приведёт сюда из Арекипы своих воинов и смешает вас всех…

Патиньо перестал вслушиваться в ругань старика и с интересом взглянул на женщин. Некоторые, поймав его взгляд, начали креститься, а одна сомлела и кулём повалилась на утоптанную землю внутреннего двора.

— Бонго, — кивнул Поликарпо здоровенному негру из числа первых присягнувших на Гуановых островах. — Вздёрни этого старого дурака на воротах.

Негр кивнул и привычно накинул на воротную перекладину уже заранее приготовленную верёвку с петлёй. Женщины завыли ещё громче, чем до этого, а старик побледнел и заткнулся.

— Вы не посмеете… — пролепетал он. Но увы. Сильные руки подхватили его и подтащили к воротам. Без лишних слов петлю накинули старику на голову, и Бонго ловко и сильно начал тянуть за противоположный конец.