Жуков. Халхин-Гол (СИ) - Алмазный Петр - Страница 20

И вот… Тишину ночи разрезал негромкий, чуть слышный щелчок. Как будто ветка лопнула под чьей-то ногой. Да только откуда здесь вершине горы ветка?

Я прижался спиной к ворсистой войлочной стене, сжимая в руке ТТ. Воротников замер, Конев бесшумно взвел курок своего нагана.

Из темноты, прямо напротив входа в юрту, метнулась тень. Быстрая, как змея. Затем вторая. Они скользнули мимо часовых, которые, как я и приказывал, сделали вид, что ничего не замечают.

Первая тень на мгновение замерла у полога, оценивая обстановку. Отбрасывающий ее человек, увидел освещенный стол и фуражку. И, видать, решил, что я там. Стрелять он не стал. Не хотел поднимать шума.

У японских диверсантов были свои методы. Что-то со свистом прошило воздух, как раз над тем самым местом, где по идее должны была скрываться в темноте моя голова, и вонзилось в войлок юрты, чуть выше моей реальной, а не воображаемой головы.

И в этот же миг я шагнул из темноты, и голос мой прозвучал тихо, но отчетливо, заполняя все пространство юрты:

— Ищете меня, господа диверсанты?

В свете лампы я увидел их — двух человек в форме красноармейцев, но с монголоидными чертами лиц. Их глаза округлились от удивления и шока. Они не ожидали, что их здесь подкарауливают.

Первый из них, недолго думая, вскинул револьвер, но выстрелить он не успел. Пуля из моего ТТ прошила его грудь. Второй попытался бросить гранату, но Воротников, выскочив из-за шкафа, ударил его прикладом по голове. Диверсант рухнул без сознания.

Все было кончено за несколько секунд. Я поднял фонарь и посветил на то место, где в стене торчали… сюрикэны! Надо же — ниндзя! Удостоился, значит, чести.

— Ловкачи, однако, — пробормотал я, ни к кому в особенности не обращаясь.

Однако самое интересное ждало впереди. Пока Конев и подбежавшие бойцы осматривали тела и обезвреживали второго диверсанта, я заметил у первого, убитого, в расстегнутом кармане гимнастерки небольшой, тщательно завернутый в промасленную бумагу предмет. Я наклонился и поднял его.

Развернув бумагу, я замер. На ладони лежала не взрывчатка и не яд. Это была фотография. Старая, пожелтевшая, снятая еще в царские времена. На ней была группа молодых офицеров.

И я узнал двух человек. Одним был я — вернее, молодой унтер-офицер Георгий Жуков. А вторым… вторым был тот самый диверсант Скорино, которого я застрелил несколько недель назад, когда он пытался скрыться.

Но на этом сюрпризы не кончились. На обороте фотографии, выведенным старомодным почерком, было написано всего три слова. Три слова, которые, видать, должны были перевернуть мое представление о происходящем:

«Они знают. Беги. Сивцов».

Глава 10

Сивцов, Сивцов, Сивцов… Кто это?.. Память Жукова, дремавшая где-то в глубине, отозвалась смутным образом — молодой офицер, товарищ по 10-му Новгородскому драгунскому полку. Честный, немного наивный. И вот теперь — предупреждение из прошлой жизни, переданное через руки японского убийцы.

— Георгий Константинович? — осторожно окликнул меня Конев. — Вы в порядке?

Я повернулся к нему и протянул фотографию.

— Посмотри на это, Илья Максимович.

Он взял снимок, взглянул, и его глаза расширились.

— Это же вы… молодой… И этот… тот самый диверсант? Но как? И эта надпись… «Сивцов»? Кто это?

— Старый сослуживец, — глухо ответил я. — По империалистической. И он пытался меня предупредить. Через того, кто был послан меня убить.

Я начал медленно ходить по юрте, собирая в голове разрозненные куски пазла.

— Подумай, Илья Максимович. Первый диверсант, Скорино, — бывший русский офицер, знавший меня в лицо. Второй — японец, китаец или монгол, думаю, наш майор Суслов выяснит… И вот теперь… это предупреждение. Слишком сложно для простого покушения.

Я остановился напротив Конева, глядя ему прямо в глаза.

— Это не просто попытка убийства. Это психологическая операция. Сначала Скорино — он должен был либо убить меня, либо, что более вероятно, быть убитым, оставив после себя неудобные вопросы о моем «царском» прошлом. Теперь это… — я ткнул пальцем в фотографию. — Они пытаются создать впечатление, что у меня есть связь с белой эмиграцией, с РОВС. Что я — ненадежен.

Лицо Конева стало серьезным, мозг разведчика анализировал информацию.

— Вы думаете, это работа их контрразведки? «Осакский отдел» или «Токуму-Кикан»?

— Не только их, — покачал я головой. — Я думаю, здесь замешан и Русский Обще-Воинский Союз. Они предоставляют информацию, людей, которые знают мою биографию. А японцы — ресурсы и исполнителей. Цель — не просто убить комдива. Они хотят дискредитировать его, посеять недоверие в штабе, возможно, добиться отстранения от командования. Мертвый герой — это проблема. А скомпрометированный командир, связанный с белогвардейцами… это куда удобнее.

Я снова посмотрел на надпись. «Они знают». Знают что? О том, что я не совсем тот Жуков? Это невозможно. Знают о моих нестандартных методах? Или… знают о моем прошлом, о службе в царской армии, и пытаются это использовать?

— Что будем делать? — спросил Конев. — Докладывать Штерну? В особый отдел?

— Нет, — резко ответил я. — Ни в коем случае. Это именно то, чего они хотят. Чтобы я начал оправдываться, чтобы вокруг меня пошли шепотки и подозрения. Мы будем играть в их игру, но по-своему.

Я подошел к железной печке и бросил в нее фотографию. Бумага вспыхнула, почернела и обратилась в пепел.

— Мы ничего не знаем о каком-то Сивцове, — сказал я, глядя на огонь. — Это была попытка провокации, чтобы сбить нас с толку. Неудачная. А ты, Илья Максимович, займешься другим делом.

— Каким? — насторожился Конев.

— Найди мне все, что можно, о деятельности РОВС на Дальнем Востоке. Об их связях с японской разведкой. И проследи все контакты нашего штаба за последний месяц. Кто приезжал, кто уезжал, какие шифровки шли. Ищи крота. Не того, кто стреляет из-за угла, а того, кто сообщает им мои привычки, маршруты, распорядок дня.

Конев кивнул, его глаза загорелись охотничьим азартом.

— Понял. Будет сделано.

Когда он ушел, я остался один. К угрозе физического уничтожения, которая была очевидна — до линии фронта рукой подать — добавилась угроза куда более коварная — удар в спину, прикрытый чужим прошлым и чужими обидами. Они играли на личности Жукова. А я должен был защищать не только его репутацию, но и свою собственную жизнь, затерявшуюся в чужой судьбе. Ну что ж, война всегда ведется на фронта — внутреннем и внешнем, только первый не всегда заметен.

Следующие несколько дней прошли в напряженной работе. Угроза покушения заставила сменить расположение штаба и ужесточить режим, но я приказал не афишировать эти меры. Пусть думают, что их план провалился лишь благодаря бдительности часовых.

Тем временем я сосредоточился на главном — подготовке генерального наступления. План, рожденный в моей голове, объединял исторический замысел Жукова и мои собственные, более современные тактические идеи. Мы должны были не просто выбить японцев с плацдарма, а нанести им сокрушительное поражение, от которого они не оправились бы.

В штабной землянке, наскоро вырытой на противоположном фронту склоне Хамар-Дабы, я собрал командующих родами войск — командира авиационного корпуса Смушкевича, командира артиллерии Богданова, начальника инженерных войск Демидова, начальника штаба Кущева и, конечно, начальника разведки Конева.

— Итак, товарищи, — я указал на большую карту, — даже после всех событий, противник по-прежнему ожидает нашего удара здесь, на юге, где мы его так усердно «готовили». Его главные силы сосредоточены именно там. Значит, наш главный удар будет нанесен здесь, — я переместил указку севернее, — силами трех стрелковых дивизий, усиленных танковыми бригадами.

— Классический обходной маневр, — кивнул Богданов.

— Не совсем, — поправил я. — Это будет не просто обход. Это будет двойной охват. — Я провел указкой по карте, описывая две широкие дуги, которые должны были сомкнуться в глубоком тылу японской группировки. — Северная группа под командованием комдива Афанасьева наносит удар с севера. Южная, под командованием комбрига Яковлева, — с юга. Но не напрямую, а также в обход, через считавшиеся непроходимыми пески.