Экстрасенс в СССР (СИ) - Яманов Александр - Страница 7

Пройдя дальше, увидел, как тётка с полным ртом золотых зубов ловко насыпает покупателям гречку, рис и макароны на развес. Сахарный песок уже расфасован по килограмму. Разумеется, в продаже присутствовала соль в узнаваемых пачках. Имелся также грузинский чай в картонных коробках с невзрачным дизайном.

Кроме этого на всех свободных полках стояли высоченные пирамиды консервов и трёхлитровые банки с соками. Такое ощущение, что заведующая магазином решила освободить склад, выставив всё напоказ. Может, чтобы ревизоры на месте могли пересчитать запасы?

Я переходил из отдела в отдел, рассматривал необычного вида продукты и вдруг замер, наткнувшись в рыбном отделе на икру. Чёрная — в жестяных баночках с изображением осетра. Красная — в эмалированной бадье и продаётся на развес. В моём времени баночки поменьше можно было купить только в магазинах для обеспеченных людей. Здесь же они просто стоят под стеклом, доступные любому, у кого есть несколько лишних рублей.

Розовощёкая молодая продавщица, обвешанная золотом, посмотрела на меня оценивающим взглядом, явно решив, что покупатель не перспективный.

— Молодой человек, чего смотришь? Бери. Чёрная икра — четыре двадцать за баночку. Красная — девятнадцать пятьдесят за кило.

Я мысленно прикинул свои финансы и покачал головой:

— Спасибо, как-нибудь в следующий раз, — пробормотал в ответ, оторвавшись от созерцания пирамиды баночек с деликатесом.

На кассе сидела женщина лет сорока пяти с тёмно-рыжими волосами, превращёнными благодаря химии в бараньи завитушки. Её ярко-красная помада вылезала за контуры мясистых губ, делая их огромными. И это без грамма ботокса.

Она щёлкала костяшками на деревянных счётах, одновременно пробивая чек на допотопном кассовом аппарате, быстро перебирая продукты и изредка бросая на покупателей оценивающие взгляды.

Когда я предоставил выбранные продукты к оплате, кассирша сначала медленно провела взглядом по моей фигуре, отметив потёртый спортивный костюм и кеды, знавшие лучшие дни. Дальше её взгляд скользнул к моим покупкам. Глаза показали, что она уже составила мнение об очередном покупателе.

«Работяга с завода. Живёт от получки до получки. Симпатичный парень, но судя по шмотью, совсем не перспективный. Дочке такое не надо», — вдруг прозвучало в моей голове.

Я с трудом сохранил спокойствие, чуть не дёрнувшись от неожиданности. Странно слышать, что о тебе думают другие. Но после попадания в прошлое, кажется, подобное происходило уже несколько раз. Как и в предыдущие разы, слова произносились голосом человека, вошедшего со мной в зрительный контакт. Сначала я не придал этому значения, а теперь осознал. Уж больного много всего навалилось. Кроме окружающего мрака — ещё и новая напасть. Или бесценный дар? Ладно, проверим.

— С вас три рубля семьдесят две копейки, — подвела итог кассирша.

Получив десятку, она быстро отсчитала сдачу, при этом не удосужившись отдать выбитый аппаратом чек. Купюры с мелочью я сунул в карман штанов. Очередь подпирала, поэтому запихав продукты в авоську, двинулся к выходу.

А пока я шел, чувствовал спиной оценивающий взгляд перехватившей эстафету продавщицы винно-водочного отдела. Даже без зрительного контакта с подслушиванием мыслей стало понятно — она дала мне такую же характеристику, как и кассирша. Надо срочно что-то менять. Так жить нельзя.

Судьба вместо того света зачем-то перенесла меня в семьдесят девятый год. Теперь я работаю на заводе и живу в коммуналке. Судя по истории хозяина тела, ни денег, ни перспектив, ни нормальных отношений с женщинами не предвидится. В прошлой жизни я не был олигархом, но устроился вполне комфортно: своя квартира, машина, стабильный доход и возможность иногда съездить за границу. Молчу уж про то, кем я мог стать после победы в телешоу. Обидно! Здесь же я просто никто, что меня ни капельки не устраивает. И что делать? Пока не знаю.

Если верить фильмам и урокам истории, чтобы жить в СССР хорошо, нужно окунуться в теневые сферы. Либо иметь хлебную должность, высокопоставленных родственников и блат, которых у меня нет и в помине. Значит, надо искать дополнительный доход.

В своё время я много читал о цеховиках, которые пользовались нерасторопностью советской власти. В основном они шили одежду и делали галантерею в подпольных мастерских. Ещё сейчас есть фарцовщики, перепродающие заграничные шмотки, купленные или выменянные у иностранных туристов. Правда, это всё чревато уголовкой. Если поймают, то без нормальных связей закроют на немалый срок. А сидеть в СССР я точно не хочу. Меня не привлекает тюрьма в любом виде.

Надо придумать что-то поизящнее. К сожалению, по дороге домой гениальные мысли меня не посетили. Поэтому пока просто поем.

Общая кухня встретила привычным хаосом. Три женщины одновременно готовили, создавая невообразимый шум и суету. Тётя Люба жарила картошку на огромной чугунной сковороде, её шестнадцатилетняя дочь Катя резала лук, при этом плача горючими слезами. Высокая и худая, как коромысло, соседка Зина из шестой комнаты варила в огромной эмалированной кастрюле какую-то подозрительную субстанцию, похожую на кисель. Рядом с ними пристроилась помешивающая щи баба Глаша. Кошка Муська тёрлась о ноги хозяйки, создавая дополнительный бардак.

— Ой, Алёшенька, пельмени сварить решил? — любезно поинтересовалась тётя Люба, заметив пачку и то, что я начал набирать воду из-под крана. — Подожди немного, моя конфорка освободится минут через пять.

Молча киваю и прислоняюсь к стене, ожидая своей очереди. Кухня, как и раньше, является настоящим полем битвы за жизненное пространство. У каждой семьи здесь свои кастрюли, полки и даже кухонные тряпки, которые ревностно охраняются от посягательств соседей.

На стене висит план владений, составленный учителем математики Павлом Евграфовичем, проживающим с женой напротив меня. Там помечена каждая полка в двух холодильниках и в многочисленных тумбочках и шкафах.

Пока я стоял, вспомнились неоднократные попытке математика составить график пользования плитой, рукомойником и двумя столами для еды. Пожилой учитель уверял, что если принять и строго соблюдать его схему, то каждый будет приходить на кухню в своё время, не мешая остальным. Разумеется, на общем собрании жильцов произошёл бабий бунт и все предложения со скандалом отклонили. С боем удалось отстоять только поквартирный график уборки кухни и коридора.

Обещанные сроки тётя Люба не выдержала, и плита освободилась только через двадцать минут. Разумеется, как только закончила готовить одна хозяйка, все остальные конфорки тоже освободились. Так что пельмени я варил один под аккомпанемент стука ложек ужинающих соседей. При этом не обошлось без навязчивого наблюдения и обсуждения моей персоны.

По ходу готовки тётя Люба посоветовала слить половину воды, а то, дескать, долго закипать будет. Зина приказным тоном сообщила, что пельмени надо срочно помешать, иначе всё прилипнет к дну кастрюли. А баба Глаша долго бурчала о том, что пельмени нужно лепить самому, а не магазинные покупать. А когда я начал их вытаскивать шумовкой, старуха заявила, что они недоваренные. Естественно, остальные ужинающие за двумя столами — вместе с детьми, тараканами и кошкой — приняли живейшее участие в разговоре, выдавая язвительные комментарии.

Сказать, что происходящее меня не раздражало, значит сильно соврать. Хотелось развернуться и выдать пару ласковых слов. Однако всплывающие воспоминания о более-менее нормальных отношениях с обитателями квартиры не дали этого сделать. Нельзя забывать, что это коммуналка.

Дождавшись, когда один из столов освободится, я поставил на него тарелку с дымящимися пельменями. Затем закинул в них кусок масла и поперчил. Еду унёс в свою комнату, ибо не собирался выслушивать, как правильно есть пельмени. Разумеется, как только вышел, соседи обсудили меня с ног до головы. В процессе побурчали о выборе еды, пожелали привести хозяйку, а лучше переселиться к ней после женитьбы, освободив ценную жилплощадь. Всё это я отлично слышал, сидя за тонкой стенкой.