Скорость. Дарьяльский дрифт (СИ) - Хлебов Адам - Страница 57

— Чтобы это ни было, я такое никогда не забуду, — пробормотал Лёня.

Он был очень озадачен. Потом штурман хлопнул меня по плечу:

— Братан, ты живой?

— Пока да.

— Тогда чего стоим, как бараны?

Мы переглянулись — и вдруг оба рассмеялись. Смех был нервным, срывающимся, но это был смех тех, кто только что вырвался из пасти смерти.

Толпа ревела. Кто-то кричал, кто-то свистел, кто-то просто размахивал руками, не веря своим глазам.

Люди встречала нас гулким ропотом, который нарастал, как волна перед штормом.

Сотни глаз — любопытных, восхищённых, завистливых — впились в наш израненный Дуремар.

Двое держали транспарант «Да здравствует советский автоспорт», над столом судей висел щит со свежей надписью: «Приветствуем участников ралли — Орджоникидзе 1982».

Рядом духовой оркестр.

До этого они сидели на ящиках из-под снаряжения, курили и лениво переговаривались.

Но как только мы подкатили к судейскому столу, дирижёр — сухопарый мужчина с седыми усами — резко вскочил, взмахнул палочкой, и…

Тишина.

На секунду.

Потом медь оркестра взорвалась маршем.

Трубач, красный как рак, выдавил из своего инструмента победный клич, барабанщик мощно забил в бас-барабан.

А тромбонист — толстяк с лицом запорожского казака — так рьяно заиграл, что у него слетела фуражка.

Звук разнёсся по ущелью, отражаясь от скал, будто сам Кавказ заиграл в нашу честь.

Какой-то дед размахивал своей «аэродромно-осетинской» кепкой гигантских размеров.

— Смотри-ка, — Лёня ткнул меня локтем в бок.

Я поднял глаза. Она.

Дзерасса.

Она стояла чуть в стороне. Высокая, стройная, нежная, как цветущая сакура с тонкими, как ветви, линиями.

Её тёмные глаза пылали — не восторгом, нет. Чем-то другим. Вызовом? Гордостью?

— Вон твоя подруга, — Лёня усмехнулся.

— А вон твои, — я кивнул в сторону, где улыбающаяся Марина, усыпанная веснушками, махала нам руками.

Рядом с ней — Маруся, скрестив руки, смотрела на Лёню с таким выражением, будто собиралась то ли задушить, то ли расцеловать.

— Ох, ёк-макарёк… — Лёня мгновенно сполз вниз, будто пытался провалиться под сиденье.

— От победы не уйдёшь, — я хлопнул его по плечу — вылезай. Победа любит смелых. И, кажется, не только победа.

Джанаев стоял чуть поодаль, бледный, с лицом, будто высеченным из гранита. Его глаза — чёрные, узкие — пожирали нас с ненавистью, в которой читалось одно: «Как вы посмели?»

А рядом — Кац. Худой, как жердь, самодовольный, с сигаретой в зубах.

Он то высокомерно улыбался, глядя в сторону руководителя оргкомитета ралли, своего заклятого врага, то ловил мой взгляд и кивал, будто говорил: «Я в вас не ошибся, парни! Я всегда знал, что утру нос этому ублюдку.»

Я не успел открыть дверь, как ко мне подлетел профессор.

— Ну что, герои? Живы, целы? Поздравляю с победой!

Я внимательно окинул взглядом толпу, но никого из наших недоброжелателей не обнаружил.

— Всё в порядке, профессор, — я достал из-под сиденья свёрток с кинжалом и передал ему.

Профессор засиял, будто солнце.

Лёня вздохнул, вылез из машины и, поправив куртку:

— Профессор, извините, гонка ещё не закончена.

Мы направились к медпункту, где прошли осмотр, а потом к судейскому посту.

Джанаев шёл рядом с нами к судьям, его лицо горело чёрной злобой. Его план рушился. Цель, ради которой он столько старался, вот-вот растворится в небытие.

— Вы очень пожалеете, что не сдержали слово. Вам не засчитают результат.

Я было хотел сказать, что ничего ему не обещал.

Но вдруг на пути, как тень, возник Кац.

— Товарищ Джанаев! — его голос был сладким, как патока, но глаза не улыбались. — Вот, посмотрите… Здесь у меня я имею интересные для вас материалы.

Он сунул Джанаеву в руки пачку фотографий. Те самые — где председатель оргкомитета в обнимку с молоденькой секретаршей, а на следующем снимке — с другой, и ещё с одной…

И подборка писем в Народный контроль с аккуратными пометками: «Прошу рассмотреть в срочном порядке».

Джанаев побледнел. Его пальцы сжали фотографии так, что уголки смялись.

— Как вы считаете, победа нашего ДОСААФОВСКОГО экипажа… заслуженна? Ребята соблюли все правила? Нигде не нарушили регламента? — Кац наклонился чуть ближе, будто делился секретом.

Джанаев заскрипел зубами. Он попытался сунуть пачку обратно, но Кац лишь усмехнулся:

— О, нет-нет, оставьте себе. У меня… есть ещё. И не только эти. Я просто постеснялся пикантные показывать при народе. Ну, вы меня понимаете.

— О чём вы?

— Э-э-э, ну как вы целуете ножки актрисе варьете и пьёте из её туфельки.

— Не было такого!

Кац заулыбался:

— Ну, может, и не было. Что насчёт победы и регламента?

На мгновение Джанаев замер, будто решая, броситься ли на Каца с кулаками или сделать вид, что ничего не произошло. Но потом резко развернулся и, не глядя на нас, зашагал прочь от судейского столика, сжимая в кулаке компромат.

Через несколько минут судьи вручили нам карточку с результатами — жирная печать, подписи, и главное — надпись:

«Первое место. КАМЕНЕВ/ЛЕОНОВ ЭКИПАЖ №33 ДОСААФ, Аэроклуб, г. Орджоникидзе».

Кац проводил уходящих судей взглядом, потом обернулся к нам.

— Ну что, герои? — его голос снова стал бархатным. — Кажется, справедливость не пропьёшь. Не пора ли бахнуть конячку?

— Я пас. За рулём.

— Ну, пас так пас.

— Победа любит не только смелых. Но и… предусмотрительных. А вы, Леонид?

Лёня переводил взгляд с меня на Каца и косился в сторону. К нам приближались улыбающиеся Маруся и Марина.

— А я, пожалуй, бахну!

В душе я ликовал, но усталость и напряжение не позволяли мне эмоции.

Мы с Лёней сохранили кинжал Чёрного Всадника и умудрились занять первое место.

— Награждение после финиша всех участников, — сухо сообщил секретарь, указывая на палатки с полевой кухней. — Можете отдохнуть, поесть.

Но отдохнуть нам не дали.

Марина ворвалась первой — вся в веснушках, смехе и летящих рыжих волосах.

— Мальчишки, вы просто космос! — Марина вцепилась в Лёню, чуть не повалив его на капот, и звонко чмокнула в щёку.

А потом повторила то же самое со мной.

Маруся подошла степеннее, но глаза её горели.

— Ну что, герои? Как самочувствие? Поздравляем с победой!

— Спасибо, девчонки!

Я отступил назад, отдавая Лёню им на растерзание. Он выпучил глаза, в которых читалось обвинение в предательстве.

Но мне уже было не до этого.

Я уже поймал на себе взгляд кареглазой красавицы. На меня смотрела улыбающаяся Дзерасса.

Она стояла чуть поодаль, в окружении своих братьев — трёх статных осетин с каменными лицами.

Но её карие глаза светились — гордостью, теплом, и чем-то ещё… таким, от чего сердце вдруг застучало чаще.

Оркестр грянул туш. Где-то хлопнула пробка шампанского.

— Саня, идём! — Лёня вырвался из объятий, красный, как рак, — пошли, поздороваемся.

— Девушки, простите. Мы на минуту, — кивнул я Марусе с Мариной.

Дзерасса не шевелилась. Просто смотрела с лёгкой улыбкой.

Я сжимал в руке карточку победителей — и ругал себя за гордыню.

Мне хотелось, чтобы она думала обо мне что-то типа «какой парень!»

Братья вышли навстречу мне и Лёне. Они по очереди пожали нам руки особым образом.

Когда в Осетии хотят выразить уважение, то совершают рукопожатие двумя руками.

— Поздравляю, — сказал старший из них, — если честно, я проспорил поляну, помимо обещанного тебе барана. Я был уверен, что если вы и доедете до финиша, то «первыми» с конца.

Он дружелюбно улыбнулся.

На что Лёня развёл руками и тут же ответил:

— Ну, извини, дорогой, если бы знали, то ехали бы чуть медленнее.

Слушавшие разговор тоже заулыбались.

— Да нет, нормально. Мы в долгу у Саши, поэтому завтра приглашаем вас и всех ваших друзей на куфт.

Я всё время смотрел в глаза Дзерассы и не мог налюбоваться их красотой.