Поместье для брошенной жены (СИ) - Белова Екатерина - Страница 6

— Но.…

— Нет, — оборвала мягко. — Прошу тебя, Берн. Я уйду на твоих условиях, а дети останутся с тобой, дай меня немного покоя за их благополучие.

По губам Берна скользнула едва заметная улыбка. По каким бы причинам не расходились пары в Вальтарте, дети преимущественно оставались с матерью. У драконов была особая связь между матерью и ребенком, особенно, если этот ребенок — сын. Берн же с блеском обошел эту систему.

Я ведь понимала, почему узнала о разводе сегодня, а не год назад. Этот год Берн потратил на то, чтобы за моей спиной правильно настроить детей. Расписал им плюсы нового положения. Надавил на них через родителей, которые имели немалое влияние на детей. И, что немаловажно, имели немалое влияние на их драконью суть, к которой мне доступ был закрыт.

А Гроцы, насколько я знаю, имели графский титул, и Берн становился графом при женитьбе на Талье.

Это уже по-настоящему другой уровень и другие возможности.

— Значит, все же уйдешь. Я подумывал предложить тебе место наяры.

Возразить я не успела. Берн поднял руку, все также не отводя глаз от моего лица. В нем было даже что-то умоляющее.

— Постой, дослушай. Не смотри на это, как на унижение. Ты бы осталась рядом с детьми, осталась в артефактории, я купил бы тебе любой дом на твой вкус. Даже дом в столице. Двухэтажный, с садиком, как ты мечтала. Собак бы завела. Я бы не стал унижать тебя, ты знаешь. Я любил тебя, Риш, очень сильно, сильнее, чем ты. Я бы не стал настаивать… на выполнении обязанностей наяры.

Обязанности наяр просты до клинического безумия: кланяться, ходить на шаг позади семьи, как верная собака, и раздвигать ножки по щелчку пальцев.

И, конечно, имело большое значение происхождение наяры. Например, вейра из семьи Караль вошла в императорский дворец первой наярой, и император не смел унизить ее ни словом, ни делом. А вот судьба драдеры, взятой в клан высокорожденных могла сложиться куда горше. Ее семья не имела влияния и не могла защитить свою дочь.

Что говорить про меня, вообще не имеющую семьи, зато разжившуюся статусом веи?

Омерзение, гнев, обида, боль сплелись в черный клубок змей в груди, разинули ядовитые пасти, но я просто запретила себе чувствовать. Не сейчас. Я могла позволить себе чувствовать в восемнадцать, пока могла позволить себе выбирать, могла позволить себе верить в избранность своей судьбы.

Сейчас у меня ничего не осталось.

Только долг перед детьми.

— Нет, Берн, это было моё последнее слово.

Лицо Берна потемнело от подступающего раздражения. Он ненавидел, когда последнее слово оставалось не за ним.

Вейра Сальме, мой добрый друг, была права, с годами Берн все больше походил на своего отца: коварного, расчетливого, склонного к душевной бедности, нацеленного на выгоду любой ценой. Когда-то мой свекор также пожертвовал первой женой ради брака с высокопоставленной вейрой из баронства. Говорят, потом ночей не спал, убивался по своей милой. А та вышла замуж за какого-то графа, да и упорхнула в столицу. Даром, что бесприданница.

— Ты всегда была такой, — тяжело обронил Берн. — По положению вея, а гордости на семерых. У тебя последнее из рук заберут, а ты будешь стоять, как принцесса и носик брезгливо морщить. Пора бы уже понять свое положение и стать мудрее. Ты уже не так молода и не так красива, чтоб за тобой очередь из дракониров выстроилась. Тебя и драдер теперь не возьмет. Одна ведь будешь позябать.

На последних словах в голос мужа добавилось немного яда. Хлесткого удовлетворения, что он выпил меня до дна, как коробочку сока, а после смял и выбросил.

Никому такая использованная не нужна больше.

Отвращение достигло пика.

Ушла бы в спальню хоть сейчас и не вышла бы до прибытия кареты, но тогда придется встречаться еще раз, чтобы обговорить финансовые дела. Лучше перетерпеть и закончить сейчас.

Нужно просто отключиться от боли. Я ведь давно умею. Научилась, слушая бесконечные упреки и насмешки за спиной. Я просто запру свою боль в груди, как в тайной шкатулке, а ключ выкину в океан.

Прохладно улыбнувшись, подняла брови в притворном удивлении:

— Хочешь, чтобы я устроила скандал?

Реакция превзошла все мои ожидания. Берн, окатил меня темным, пробирающим до сердца взглядом, а после вдруг вскочил и заорал:

— Да, ифрит тебя возьми! Да! Нормальная драконица будет драться за свою любовь, за каждую купленную ею вещичку устроит поединок! Когтями свое вырвет, а ты минорная пустышка. Ни капли магии, ни капли драконьей чести!

Я сидела, окаменев, слушая всю эту грязь. Оказывается у этого дерьма нет дна, как в деревенском уличном туалете. Только новый слой.

— Ну прости, что не считаю носовые платочки, — сказала ледяным тоном. — И не делю десертные вилочки. Искренне желаю тебе пережить страстные приключения такого толка с другой супругой.

— Ты просто ревнуешь меня к Талье, — Берн с огнем в глазах наставил на меня палец. Лицо исказилось от злой радости. — Красивая, молодая, сильная драконица с графской кровью.

Эка невидаль. Моя бабка выскочила замуж за одного такого графа, точнее будущего графа, а на деле нищего виконта. До смерти потом рассказывала, что при разводе тот у нее постельную сорочку отжал. Мол, на ней фламандские кружева, хотя кружева там были самые обычные, советские. Она уезжала из Англии с потрепанным чемоданом, в которой была только одна смена белья и клетчатый плащ.

Над этой историей потешалась вся семья. Бабуля имела склонность к театрализации любых неприятностей. Даже мама смеялась, хотя виконтик приходился ей родным отцом.

— Если тебя это утешит, пусть будет ревность, — сказала со вздохом. — В качестве моего последнего слова, скажу следующее: титул и пять процентов Дафне, будущий титул и пять процентов Дану. И обоим по десять процентов артефакторики по достижению магического совершеннолетия. И, — подняла руку, останавливая разъяренного Берна. — Еще одно только слово, и я потребую пятнадцать процентов для себя. Графиня Эне, Барон Ролф подтвердят мой вклад в производство.

К счастью мозги Берну не отказали окончательно. Ему хватило ума заткнуться.

Он с размаху упал в кресло и спрятал лицо в ладонях и замычал что-то неразборчиво. Выпустил дерьмо и полегчало.

После выпрямился.

— Хорошо, Риш, будь по-твоему, — поднял на меня задумчивый и откровенно сожалеющий взгляд. — Что бы ты не думала, я люблю своих детей и любил тебя. Тебе ли не знать, как сильно. Они получат часть артефакторики, а ты столичное поместье и сто тысяч золотых сразу. И еще сто тысяч через год. Сразу я не выплачу, не смогу.

Это были хорошие отступные. Достойные. Больше мне и не нужно. Но так уж вышло, что вместе с ними я получила целый набор разнокалиберного дерьма, которое тоже буду вынуждена взять с собой.

Не драконица. Пустышка. Вея.

— Хорошо, Берн, — сказала безразлично. Поднялась, незаметно расправив платье. — Свяжись со мной, как подготовишь документы, а я подожду карету в комнате. Я собрала ещё не все вещи.

— Ты можешь взять боль.…

— Не стоит, — подняла руку, останавливая поток слов. — А теперь прощай, Берн.

Краем глаза увидела, как Берн вскочил, словно пытаясь меня остановить, но сразу же закрыла дверь. А чуть подумав, задвинула маленькую защелку.

Когда-то на нашем тайном языке это означало «дай мне время» или «я хочу побыть одна».

И Берн, кажется, еще помнил этот язык.

4. Отъезд

Я присела лишь на минуту. Маленький тайм-аут, чтобы взять себя в руки, но когда подняла голову, с удивлением поняла, что прошел час. Целый час я сидела не шевелясь, и он пролетел за одну минуту.

После встряхнулась и заставила себя выйти по двор. Хотелось попрощаться с садом и кайранами.

Кайраны — это летающие зверюги, размером с буйвола, но анатомически больше напоминающие среднее арифметическое между гигантским манулом и снежным барсом. Но в воздухе они парили, как соколы.

Я погладила лобастые лохматые головы своих любимцев. Почесала за ушком, и те умильно засопели мне в ладонь.