Поместье для брошенной жены (СИ) - Белова Екатерина - Страница 14

Проще говоря, либо я беру это дорогое, но бестолковое поместье, либо.… ваучер.

И кусок столичного дома, где каждая вейра спокойно назовет меня веей и даст подержать своё манто. А я буду вынуждена изыскивать способы позаботиться об элементарном пропитании или принять помощь Берна.

— Если через два месяца надумаю продать поместье, сколько я за него выручу? — спросила со вздохом.

Дер Верцони молча протянул мне бумагу с расчетами. Он и в самом деле был одним из лучших в своей области, и заранее просчитал все варианты. Около семисот тысяч золотых.

Дом в столице нам с Берном обошелся в четыре сотни, а моя доля и вовсе стоила сотни в полторы. Столичный дом был почти вдвое дешевле поместья.

Это было действительно хорошее предложение. Можно сказать эксклюзивное. Либо я беру это чертово промерзшее до каменных косточек поместье, либо как принцесса. В смысле, останусь на бобах.

Рывком поднялась с кресла и строго положила договор на стол перед Бальшем:

— Я согласна.

8. С его стороны

Талье — его горячая девочка с янтарными смоляными глазами — таскала его по балам всю неделю. Хвасталась им, как трофеем. Тащила его в центр зала на каждый танец, а в перерывах заталкивала в нишу, чтобы целоваться до умопомрачения. Он кусал ее губы, и горячая, сильная кровь Гроцев лилась ему в рот, а она — сумасшедшая — хохотала, сдирая пряжку ремня, падая перед ним на колени.

Вообще-то им больше не нужно было прятаться. Развод практически завершен, осталось снять брачные метки в храме, и они свободны. Но Берн задергивал бархатную штору оконной ниши, зажмуривался от удовольствия, когда она скользила губами по животу, а под веками тлело смеющееся, навеки юное лицо его жены. Той, первой. Он больше не любил ее, а сердце все равно дергало.

По старой памяти.

Он не дерьмо. Развелся, как мужик. Оставил столичный дом, немало денег, и в дальнейшем позаботиться о ней. Конечно, взять её наярой было бы удобнее, но… Это не так и важно. Риш некуда деться. Для иномирянки она вела тихую жизнь рабочей лошадки, у нее не было ни семьи, ни связей, ни кровных родственников, одна, как перст. Она вернется, когда поймет, что ей больше некуда пойти.

Отсутствие драконьей капли уже сказалось на её здоровье и внешности. Некогда иномирная, страстная красота увяла, потускнели волосы, погасли глаза, на коже появилась россыпь каких-то не то родинок, не то пятнышек… Он вроде и был привязан к бывшей сердцем, но та любовь, которая сутками держала Риш в постели, корчилась и умирала. Уже умерла.

При взгляде на старающуюся Талье накрыло чувством вины. Он же так год не кончит. Думает потому что о философской шелухе, а думать надо о губах, о быстро порхающем языке, трепете ресниц. И он смотрел. Смотрел, пока его со стоном не выгнуло в дугу от освобождения.

Талье почти сразу рывком поднялась. Она была высокая, почти одного роста с ним, и он видел лихорадочно блестевшие темным шелком глаза. У Риш были голубые, редкие для его страны.

— Говори, как любишь меня, — хрипло потребовала Талье.

Жадная, требовательная, как все драконицы. Не ювелирная куколка, как Риш. В груди разлилось ядовитое удовлетворение. Он наконец получил женщину себе под стать, заменил постаревшую человеческую особь на жаркую драконицу. Он был в своем праве! Никто не посмеет осудить!

Берн скрипнул зубами, и Талье отшатнулась.

— Что.… Что случилось, милый?

Ласковые пальцы пробежали по щеке, и настала его очередь отшатываться. Не любит он этого. Ненавидит, когда лицо трогают. Поцелуи можно, но все остальное под запретом, особенно сразу после секса. Риш он позволял, но с Риш многое было иначе.

Сейчас, когда желание схлынуло, ум сразу взялся решать дела. Он на этот бал не для любви пошел. С тех пор, как Берн понял натуру своей новой будущей супруги, он просто перенес договорную зону из своего кабинета на светские площадки южной области. Талье совсем юная, пусть веселиться, а он порешает дела.

— Рассказывай, Риш подписала договор?

Талье тут же надулась:

— Опять про дела! Сейчас? Мы пришли пить и веселиться, есть виноград, а не обсуждать твою бывшую.

Ревнует. Отец-дракон только знает какое это запретное удовольствие, когда женщина ревнует своего дракона к другой.

Конечно, совестно, что он свалил часть разводного дела на Талье, но видит бог, не каждый день в артефакторике прорывает трубку с магическим потоком. Да и Талье — умница, все сделает, как надо, и… не придется смотреть на Риш, чувствовать вину, глядя, как уничтожил ее развод.

— Это важно, — сказал он уже мягче. — Но это дела, я должен знать, как все прошло. Завтра я снимаю брачную метку, и хочу быть готов к любым претензиям со стороны Риш.

Талье тут же расцвела, потерлась о него кошкой, заставляя тлеть едва улегшееся желание.

— Все твоя старуха подписала, — слово «старуха» царапнуло, но Берн заставил себя промолчать.

Технически Талье была права. Человеческие самки после тридцати утрачивали сексуальную привлекательность для драконов, поэтому их редко брали даже наярами. Их предпочитали соблазнить, насладиться и бросить, пока яркую красу не унесло ветром времени. Ибо что есть человек в сравнении с драконом? Вон, взял император девицу Таш наярой, с ума по ней сходил, а спустя десять лет, когда природа отсыпала ей морщин и лишнего веса, кривиться начал. Потребовал, чтоб не смела на балах стоять в рядах его наяр. Чтоб вообще носа из своей норы казать не смела. И сына от нее возненавидел.

А он Риш женой назвал. Наярой бы сделал, жила бы на золоте и шелке, а та заартачилась. Возомнила о себе. Думает, виконты и графы за ней в три ряда выстроятся. На ней третий сын рыцаря теперь жениться не захочет. Старая, пользованная.

— Правда мы с отцом немного изменили договор, — небрежно добавила Талье, выдергивая его из марева воспоминаний.

Сердце замерло. Что?!

— А, драконий танец! Мой любимый! Пойдем, Берни!

Талье дернулась к выходу и вскрикнула от боли, в темных глазах мелькнуло потрясение, а после страх. И только когда она заколотила его по груди свободной рукой, Берн вдруг понял, что железной хваткой держит ее запястье.

— Что ты сделала? — спросил и сам испугался собственного страшного шепота.

— Отец потребовал оставить столичный дом, и взамен отдал ей северное поместье, ясно?! Дом и семь акров земли. Не осталась твоя бабка в накладе!

— Ты изменила договор? Не спросив меня?

Ярость, похожая на колючее пламя, взвилась в груди. Но Талье не испугалась, на белом лице глаза горели ответной яростью и триумфом.

— Что еще ты изменила? — он вздернул Талье к себе. — Отняла титулы у моих детей, взяла их доли в артефакторике, отменила разводные деньги?

— Волнуешься за бабусю? — усмехнулась она зло. —Злись, мое сокровище, сколько влезет. Но отец просто поменял столичный дом на поместье, вот и все, я не трогала твоих детей. Они мне нравятся. Сильные драконы растут. Захочешь, полюблю их, как собственных, полюблю, как тебя.

Несколько секунд раздражение было настолько сильным, что хотелось разбить боковое зеркало, швырнуть через весь бальный зал банкетку или сорвать с Талье красивые тряпки и отыметь, как шлюху. Как нельзя было с Риш. Уж ей-то понравится.

Она поднялась на цыпочки, лаская острым поцелуем рот, а после, когда он невольно ответил, торжествующе рассмеялась.

— Иди, делай свой бизнес, а я буду танцевать до упаду со всеми драконами, которые меня пригласят. Ревнуй меня, милый.

Вывернув запястье, Талье ускользнула через бархатную штору, а Берн задумчиво пересек бальный зал вслед за ней, а после свернул к незаметной двери, скрытой картиной. Многие сделки заключались на балах и светских раутах, многие хозяева предоставляли приватные кабинеты в бальной зоне.

Риш их ценила, поскольку обожала использовать время с пользой…

К ифритам Риш! Отец прав. Он — дракон, она — человеческая девка. В мире миллионы Ариан, скоро он полностью перекинется и сможет получить любую из них. И Риш тоже. Ревнивица Талье отослала ее на Север, но вее там долго не протянуть. Она вернется, и он примет ее. Как бы ни сложилась жизнь, но она мать его детей, женщина, не спавшая ночей, чтобы помочь ему в работе, женщина, от которой он сходил с ума. Он помнит, ценит. Он не подлец.