Доспехи света (ЛП) - Фоллетт Кен - Страница 5

Он занес мешок в дом и поставил на пол рядом с прялкой. Затем снова взглянул на Гарри. Раненый не шевелился. Он был похож на мертвеца, но Эймос никогда не видел, как умирает человек, так что на самом деле он лишь предполагал. Он велел себе обуздать воображение.

Он попрощался и направился к зданию неподалеку от дома Сэл. Это была конюшня, переделанная в мастерскую Роджером Риддиком, третьим и младшим сыном сквайра. Эймос и Роджер были ровесниками, по девятнадцать лет, и вместе учились в гимназии Кингсбриджа. Роджер был увлеченным учеником, его не интересовали ни спорт, ни выпивка, ни девицы, и его травили сверстники, пока Эймос не вступился за него. После этого они стали друзьями.

Эймос постучал в дверь и вошел. Роджер усовершенствовал здание, прорубив большие окна; у одного из них, для света, стоял верстак. На крюках на стенах висели инструменты, а в ящиках и горшках хранились мотки проволоки, небольшие слитки разных металлов, гвозди, винты и клей. Роджер любил делать хитроумные игрушки: мышь, которая пищала и махала хвостом; гроб, крышка которого открывалась, и покойник садился. Он также изобрел машину, которая прочищала трубы, даже если засор был в нескольких ярдах и за поворотом.

Роджер встретил Эймоса широкой улыбкой и отложил стамеску.

— Как раз вовремя! — сказал он. — Я собирался идти домой обедать. Надеюсь, ты присоединишься к нам?

— Я на это и надеялся. Спасибо.

У Роджера были светлые волосы и розовая кожа, не в пример черноволосым отцу и братьям, и Эймос полагал, что он, должно быть, пошел в покойную мать, умершую несколько лет назад.

Они вышли из мастерской, и Роджер запер дверь. По пути к усадьбе — Эймос вел за собой вереницу лошадей — они заговорили о Гарри Клитроу.

— Этот несчастный случай произошел из-за твердолобости моего брата Уилла, — откровенно сказал Роджер.

Роджер теперь учился в Колледже Кингсбриджа, основанном в Оксфорде монахами из Кингсбриджа еще в Средние века. Он начал учебу несколько недель назад, и это был его первый приезд домой. Эймос и сам был бы счастлив пойти в университет, но отец настоял, чтобы он работал в семейном деле. «Может, со сменой поколений что-то изменится, — подумал он, — и мой сын поедет в Оксфорд».

— Ну и как там, в университете? — спросил он.

— Ужасно весело, — ответил Роджер. — Уморительные шалости. К несчастью, я проиграл немного денег в карты.

Эймос улыбнулся.

— Я, вообще-то, про учебу.

— А! Ну, с ней все в порядке. Пока ничего сложного. Богословие и риторика меня не слишком увлекают. Математика мне нравится, но профессора математики одержимы астрономией. Мне надо было ехать в Кембридж — говорят, там математика лучше.

— Я учту это, когда придет черед моего сына.

— Ты подумываешь о женитьбе?

— Постоянно об этом думаю, но в ближайшее время этому не бывать. У меня ни пенни, а отец ничего мне не даст, пока не закончится мое ученичество.

— Не беда, у тебя еще есть время порезвиться.

Подобные похождения были не в духе Эймоса. Он сменил тему.

— Я злоупотреблю твоим гостеприимством и попрошусь на ночлег, если ты не против.

— Конечно. Отец будет рад тебя видеть. Ему скучно с сыновьями, а ты ему нравишься, несмотря на твои, как он считает, радикальные взгляды. Ему нравится с тобой спорить.

— Я не радикал.

— Вот именно. Отцу бы познакомиться с некоторыми моими оксфордскими приятелями. От их мнений у него бы уши в трубочку свернулись.

Эймос рассмеялся.

— Могу себе представить.

Думая о жизни Роджера — книги, споры об идеях с компанией блестящих молодых людей, — он чувствовал легкую зависть.

Усадьба была прекрасным красным зданием в яковианском стиле с окнами в миниатюрных свинцовых переплетах. Они отвели лошадей Эймоса к конюшне, чтобы напоить их, а затем вошли в холл.

В доме жили одни мужчины, и чистотой он не блистал. Попахивало скотным двором, и Эймос мельком увидел крысиный хвост, юркнувший под дверь. В столовую они вошли первыми. Над камином висел портрет покойной жены сквайра. Он потемнел от времени и покрылся пылью, словно никому не было дела до него.

Вошел сквайр — крупный, краснолицый мужчина, тучный, но еще полный сил для своих пятидесяти с небольшим лет.

— В субботу в Кингсбридже будет кулачный бой, — с энтузиазмом объявил он. — Бристольский Зверь вызывает всех желающих, предлагает гинею любому противнику, который устоит пятнадцать минут.

— Вы чудесно проведете время, — сказал Роджер. Его семья обожала спорт, особенно кулачные бои и скачки, тем более если можно было сделать ставку на исход. — Я предпочитаю играть в карты, — добавил он. — Мне нравится просчитывать шансы.

Вошел Джордж Риддик, средний брат. Он был выше среднего роста, с черными волосами и темными глазами, и походил на отца, если не считать пробора посредине.

Наконец явился Уилл, а следом за ним дворецкий с дымящейся супницей. От аромата у Эймоса потекли слюнки.

На буфетной стойке стояли окорок, сыр и каравай хлеба. Все накладывали себе сами, а дворецкий разливал по бокалам портвейн.

Эймос всегда здоровался со слугами и теперь обратился к дворецкому:

— Здравствуйте, Платтс, как поживаете?

— Достаточно хорошо, мистер Барроуфилд, — брюзгливо ответил Платтс. Не все слуги отвечали Эймосу на его дружелюбие.

Уилл отрезал толстый ломоть окорока и сказал:

— Лорд-наместник созвал ополчение Ширинга.

Ополчение представляло собой вооруженные отряды, привлекаемые для обороны страны. Призывников выбирали по жребию, и до сих пор Эймосу удавалось избежать призыва. Сколько он себя помнил, ополчение бездействовало, не считая шести недель ежегодных учений, которые проходили в лагере на холмах к северу от Кингсбриджа и сводились к маршировке, построению в каре и овладению навыком зарядки мушкета и стрельбы из него. Теперь, похоже, все должно было измениться.

— Я слышал то же самое, — сказал сквайр. — Но дело не только в Ширинге. Мобилизовано десять графств.

Новость была ошеломляющей. К какому же кризису готовилось правительство?

— Я лейтенант, так что буду помогать организовывать сбор, — сказал Уилл. — Вероятно, мне придется на какое-то время перебраться в Кингсбридж.

Хотя Эймосу до сих пор удавалось избежать призыва, его могли забрать при новом наборе. Он и сам не знал, как к этому относиться. Солдатом он быть не хотел, но это, возможно, было лучше, чем рабство у собственного отца.

— Кто командующий? — спросил сквайр. — Я что-то запамятовал.

— Полковник Генри Нортвуд, — ответил Уилл.

Генри, виконт Нортвуд, был сыном графа Ширинга. Командование ополчением было традиционной обязанностью наследника графского титула.

— Премьер-министр Питт, очевидно, считает ситуацию серьезной, — сказал сквайр.

Некоторое время они ели и пили в задумчивом молчании, затем Роджер отодвинул тарелку и задумчиво произнес:

— У ополчения две задачи: защищать страну от вторжения и подавлять бунты. Мы можем вступить в войну с Францией, я бы не удивился, но даже если так, французам понадобятся месяцы на подготовку вторжения, что даст нам уйму времени на созыв ополчения. Так что я не думаю, что причина в этом. А значит, правительство, должно быть, ожидает бунтов. Интересно, почему?

— Ты и сам знаешь почему, — сказал Уилл. — Не прошло и десяти лет, как американцы свергли короля и создали республику, и три года, как парижская чернь взяла штурмом Бастилию. А этот французский изверг Бриссо заявил: «Мы не успокоимся, пока вся Европа не будет в огне». Революция расползается, как зараза.

— Не думаю, что стоит паниковать, — сказал Роджер. — Что, собственно, сделали революционеры? Дали равенство протестантам, например. Джордж, ты, как протестантский священник, уж точно должен отдать им должное за это.

Джордж был настоятелем церкви в Бэдфорде.

— Посмотрим, надолго ли это, — угрюмо буркнул он.

Роджер продолжал:

— Они отменили феодализм, покончили с правом короля бросать людей в Бастилию без суда и следствия и установили конституционную монархию — то есть то же самое, что и в Британии.