Иероглиф судьбы или нежная попа комсомолки. Часть 2 (СИ) - Хренов Алексей - Страница 33

Лёха присвистнул.

— Малышки… зато зубастые, — пробормотал он, проводя ладонью по холодному металлу.

Он приподнял крышку соседнего ящика — там лежала такая же. Проверив пару верхних ящиков он решил — все шесть одинаковые, как солдаты на параде. В седьмом, более крупном ящике аккуратно были разложены куча железяк с крепёжными кронштейнами и примитивными устройствами — металлические обручи с замками, по форме подозрительно напоминавшие авиационные подвесы.

На крышке одного из ящиков он заметил подтеки старого густого масла и обрывок бумаги с английской надписью: 'Royal Navy Air Arm, 192…

Он осторожно покачал одну из торпед — та глухо стукнулась о деревянные подпорки.

— Если там ещё и взрыватель живой… — пробормотал он, — вот уж подарок, от которого ни один инженер не обрадуется.

Лёха усмехнулся, вытер ладонь о штаны и мысленно отметил: вещь стоящая.

Пусть и не ожидали увидеть здесь английское оружие — зато теперь он точно знал, ради чего стоило тащиться в эти китайские катакомбы.

Лёха уже собирался уходить, когда краем глаза заметил что-то не вписывающееся в аккуратный ряд ящиков. В самом дальнем углу, за штабелем с торпедами, темнел ещё один ящик — низкий, приплюснутый, с оторванным куском крышки. На нём осела толстая корка серой пыли, а по бокам тянулись следы старой влаги. Будто кто-то спрятал его сюда лет сорок назад и с тех пор сюда не совал нос.

Любопытство, как всегда, победило осторожность. Лёха пригнулся, поставил фонарь на камень и начал протискиваться между стеной и массивным ящиком с торпедами. Пространства было как в чемодане, зато пыль поднялась с избытком — старый, застоявшийся дух ржавчины и масла вперемешку с чем-то ещё… почти сладковатым.

Он втянул живот, попробовал пролезть боком — металл предательски скрипнул и вдруг сдвинулся. Торпедный ящик плавно осел набок, прижимая его к стене. Лёха хрипло выдохнул, чувствуя, как из груди уходит воздух.

— А-ай, твою ж мать… — успел выдавить он и дёрнулся.

Доска под ногами хрустнула, камешки посыпались. Он попытался вывернуться, и в следующее мгновение всё вокруг съехало — пыль, ящики, земля.

Он полетел куда-то вниз.

Падение длилось, казалось, целую вечность. Сначала шум, потом тишина, потом удар — глухой, больно отдающий в рёбра. Воздух вылетел из лёгких, фонарь ударил по лбу и с глухим звоном отлетел в сторону. Лёха остался лежать, распластавшись, чувствуя, как под ним хрустит щебень и где-то в боку ноет тупая боль.

Сверху донёсся протяжный треск. Гора будто застонала, перекатываясь. С потолка осыпалась пыль, послышалось глухое «тук-тук», словно кто-то в темноте пытался простучать ответ.

Фонарь нашёлся у колена. Лёха на ощупь взял его, пошевелил выключатель — тишина. Постучал — фонарь кашлянул тусклой искрой, дрогнул и всё же ожил, выдав слабую полоску жёлтого света.

Пятно света плясало по стенам — неровный камень, ржавые обломки, клочья какого-то древнего дерьма. И вдруг где то справа ему показалось смазанное движение.

Лёха резко махнул фонарем вправо и завопил от страха и неожиданности.

— А-а-а-а! — героической силы вопль разрезал помещение.

Прямо к нему, как живой, тянулся человеческий скелет — челюсть разъехалась в безумной ухмылке, пустые глазницы сверкнули чернотой, а костлявые руки вытянулись вперёд, словно хотели ухватить его за горло.

Лёха дёрнулся, фонарь дрогнул в ладони, мигнул — и погас.

Темнота сомкнулась мгновенно, поглотив и свет, и страшного напарника, оставив лишь шорох костей где-то совсем рядом.

Глава 16

Ленин, золото и торпедный вопрос

Конец мая 1938 года. Арсенал в горном массиве Дабашань.

Лёха обошёл скелет, валяющийся у входа, и машинально глянул наверх. Потолок был метрах в пяти над ним, а по каменным сводам ещё струилась пыль, как будто их била лёгкая дрожь после того, как он сюда грохнулся. Пыль кружилась в луче фонаря, а в воздухе стоял затхлый запах древности — смесь пепла, прелой ткани и чего-то сладковато-железного, будто тут когда-то проливали кровь.

— Везёт тебе, Хренов! Нет бы прямо в хранилище их центрального банка загреметь! Вечно тебя приключения на худую задницу отвесит, ну и яма, — пробормотал он, вытирая рукавом лицо. — Повезло, что шею не свернул.

Обогнув костяк — явно воина, судя по остаткам латунной пряжки, ржавых останков сабли и тем, как на черепе поблёскивал медный шлем, — Лёха прошёл дальше. Впереди открывалась небольшая комната, скорее погребальная камера. В центре, на каменном пьедестале, стоял саркофаг. Его крышка была вырезана из тёмного гранита, а по бокам шли рельефы — грубые, но выразительные: фигуры воинов, летящие драконы и символ солнца над горами. Камень был треснут у одного угла, но общий вид впечатлял — древность здесь чувствовалась каждой порой.

Вокруг саркофага стояли предметы, выложенные, как на алтаре. Глиняные чаши с окаменевшими остатками благовоний, бронзовое зеркало с потемневшей поверхностью, несколько фарфоровых статуэток, куча какой-то тонкой посуды, разукрашенной когда-то синим орнаментом. Лёхе бросилась в глаза, и одна стоящая в отдалении фигурка, — небольшая статуэтка улыбающегося Будды из жёлтого металла. От него исходил какой-то странный уют, будто сама комната смягчалась его присутствием.

Лёха подошёл ближе.

— Ну здравствуй, старина, — сказал он, вглядевшись в улыбающееся лицо при свете фонаря. — Ты, я гляжу, тут главный. И как мне отсюда свалить, не подскажешь?

Он просто протянул руку и погладил животик улыбащегося толстячка. В ту же секунду под пальцами что-то едва заметно хрустнуло — словно тонкая пружина, давно ждавшая своего часа, наконец освободилась. Камни под ногами дрогнули, и потолок загудел.

— Ну не так же кардинально решать вопрос! — выругался Лёха и отпрыгнул к стене.

Потолок сначала тихо застонал — будто кто-то огромный, старый и уставший ворочался за ним. Потом по своду прошла едва заметная трещина, тонкая, как волос, и из неё потянуло сухим песком. Лёха поднял голову, но не успел даже выругаться — посыпалось уже по-настоящему. Сначала мелкая пыль, потом куски камня, и всё это зашипело вниз, загудело, заполнив камеру глухим гулом, как в барабане.

— Вот дерьмо… — выдохнул он, инстинктивно прижимаясь к стене.

С потолка уже градом летели обломки, и гробницу стало засыпать песком, будто кто-то сверху опрокинул целую гору. В панике Лёха схватил статуэтку Будды, сам не понимая зачем — просто рука сама потянулась к единственному блестящему предмету в аду, что рушился вокруг.

Он заметался по камере, ослеплённый пылью. Воздух стал густой, фонарь бил в мутную завесу. Гул усиливался, пол дрожал, каменные чаши трещали под обвалом. И тут, уже почти на четвереньках, Лёха заметил у стены тонкую темную полоску, мелькнувшую в хаотичном свете фонаря — щель, едва в пару сантиметров, из которой шёл поток свежего воздуха.

Он подскочил к ней, надавил плечом — бесполезно. Каменная дверь, или что-то вроде её, стояла намертво. Пальцы соскальзывали по гладкому камню, фонарь вырывался из рук. Сбоку, чуть выше уровня глаз, Лёха заметил вырезанный в камне круг с орнаментом — переплетение линий и лепестков, будто древнее солнце. Он провёл по ним ладонью, попробовал нажать, постучал, даже попытался повернуть — всё стояло, как влитое.

— Ну давай, дебил улыбающийся, помогай! — крикнул он, размахнувшись.

И не думая больше ни секунды, вскинул Будду и со всего размаха треснул его головой по кругу в центре каменной плиты.

Раз. Камень глухо отозвался, Будда обиженно звякнул.

Другой. В воздухе зазвенело, как будто где-то внутри сработал древний механизм.

Сквозь гул и треск он услышал, как что-то шевельнулось, и дверь медленно отъехала ещё на добрые двадцать сантиметров, открыв узкий тёмный проход.

Времени почти не оставалось. Потолок окончательно лопнул, и с жутким грохотом сверху посыпались камни, песок, обломки — всё сразу. Гробницу стало буквально заливать землёй. Воздух потемнел, фонарь плясал в руках, а в ушах стоял только один звук — глухое, нарастающее рычание камня.