Серийный убийца: портрет в интерьере (СИ) - Люксембург Александр Михайлович - Страница 18

Тут, в этом месте, текст разрывает одно из характерных для муханкинских «Мемуаров» отступлений, обращенных к читателю.

И пока память не начала наменять, нужно записать все пережитое, хотя охватить все в жизни невозможно. Главное — побольше впечатлен и фактов что ли. Ну, а из этой тетради, в этих записях кто-нибудь подметит что-нибудь одно, свое, и вот об этом своем и скажет, другой подметит что-то другое, третий — третье. Мне кажется, что в моей писанине можно увидеть гадостное лицо нашего общества. И самый первый гад, нелюдь, мразь — это я у вас. Вы меня породили, вылепили. Для себя же делали меня и таких, как я. Вот то, что слепили, спекли, то и ешьте. Один съест — пройдет, другой съест — подавится, а третий — отравится. И что топку с того, что придёт время и меня за мои деяния расстреляют. Уверяю: не прибавится у вас от этого ни хрена и не убавится. Были и до меня убийцы, были и похлеще, и будут после меня. Научитесь быть добрыми и хорошими людьми, ведь добро только лечит, а зло калечит. От чего вы хотите избавиться, то в десять раз прибавится. Не для вас ли написано, что вы власть и начальство от Бога, но он далее сказал, что в первую очередь Господь судить будет вас.

Если вдуматься, то не парадоксально ли, что маньяк и серийный убийца обращается к нам с христианской проповедью и призывает к доброте и гуманности, к тому, чтобы, не ожесточаясь, мы были бы готовы добром ответить на зло, памятуя о том, что лишь доброта (как сказал в свое время наш великий классик) спасет мир. Конечно, мотивы его сугубо корыстны, потому что он хочет жить и любой ценой. Но, несмотря на этот спекулятивный аспект в его рассуждениях, нам в какой-то мере становится не по себе, потому что чувствуем, что, верша правосудие, мы отнюдь не в той мере праведны, в какой хотелось бы.

Впрочем, мы также замечаем, что наш мемуарист оборачивает против нас же самих стереотипы выработавшихся за советские годы вульгарно-социологических подходов к проблеме преступления. И хотя заманчиво было бы увидеть в Муханкине «гадостное лицо нашего общества», все же не стоит на самом деле забывать, что это общество, действительно ставившее когда-то задачу превратить простого человека в маленький винтик гигантского и жестокого тоталитарного механизма, способного расправляться ради высших целей государства с несчетным числом себе подобных, рубить вековые сосны в сибирской тайге, долбить кайлом уголь в сыром полумраке воркутинской шахты, рыть лопатой каналы или сторожить зэков с автоматом в руках на вышке, все-таки не стремилось целенаправленно воспитывать сексуальных маньяков, вымещающих ненависть к матери на ни в чем не повинных жертвах. Ведь и в гораздо более благополучных странах, чем наша, тоже рождаются и формируются жестокие серийные убийцы, демонстрируя тем самым, что помимо масштабного социального зла существует и зло так сказать «камерное», «интимное», индивидуальное. И отнюдь не менее страшное.

Но Муханкин, как мы понимаем, еще в придачу ко всему и вор. Священное право собственности для него не слишком значимо, а к тому же воровство — это тоже определённая форма разрядки, пусть и не самая эффективная. Кроме того, он готов психологически оправдать свои действия ссылками на собственную обделённость.

И вот в то время, когда мои сверстники имели мотоциклы (а это ж для парня было какое счастье, особенно если мотоцикл «Ява-350» — это в году-то 1977 или 1978, — да еще девицу могли посадить рядом, да на природу съездить отдохнуть, да ночью по трассе прокатиться с ветерком, у меня были одни мечты. Я терпел изо всех сил, чтобы не украсть. Но я уже был знаком не с теми, с кем нужно. Ездил в спецкомендатуру к «химикам», там научился таблетки разные глотать, курить гашиш, быть дерзким, наглым, вообще конченой тварью. И чем хуже, тем лучше. И за какой-то проступок, выходку, получал от взрослых мужиков, бывших зэков, одобрение, уважение и понимание.

По-видимому, он постоянно стремился доказать себе — или окружающим, — что способен на полноценные отношения с женщинами, но вряд ли это удавалось, и в своих рассказах на данную тему Муханкин впадает в весьма характерные преувеличения.

По Волгодонску не было такого женского общежития, в которое я не был бы вхож. Девочек, женщин и девушек поимел очень много и почти всегда один раз, и хотелось другую, новую и не такую, как те, что были. Бывало, мать поймает меня в сарае с девушками, и это для девчонок была катастрофа и ужас. Выгоняла их держаком от метлы, и за волосы если трепанет, то аж клочки летели на пол. А у меня девок человек пять собиралось, и были всякие — и взрослые и малолетки. И постоянно разные, а маму это бесило.

Впрочем, предполагаемые успехи у женщин явно недостаточно занимали Муханкина. Похоже, уголовные связи и пристрастия играли в его жизни куда большую роль.

Так получилось, что я в одном из женских общежитий познакомился с одним местным парнем. Он был старше меня, в армии отслужит и в дисбате побывал, и вот как специально отрицательное к отрицательному притянулось. Однажды вечером предложит он мне сходить в гараж, где у него стоит «Ява». Ну я без задней мысли пошёл с ним забрать «Яву» и перекатить к себе в сарай и разобрать её на запчасти: он, видите ли, новую купил, и ему запчасти нужны. Да и гараж нужно чужой освободить. Я, как всегда, рад стараться помочь, тем более, когда депо срочное. Ключи у него были от гаража, и мы пошли, забрали «Яву-350» и перекатили ко мне в сарай, где её и разобрали.

Покатался я с этим парнем на его мотоцикле недолго, и однажды, как всегда ты с того ни с сего, ко мне ребята из угрозыска, забрали меня и привели в милицию, для начала побуцкали, как мячик потом потащили в кабинет. Там мне Саша Воронов из уголовки пояснят, что мои пальчики нашли в гараже на разных предметах. «Где, — говорят, — мотоцикл?» Я сразу понял, в чем депо, и сказал, что разобрал на запчасти и распродал, а раму могу отдать.

Началось следствие, и меня через несколько дней выгнали под подписку с условием, что я потерпевшему милиционеру выплачу сразу 500 рублей. А в 1978 году это ж были деньги. Договорились, что остальные буду отдавать ему частями, так как денег у меня больше не было. А этот товарищ мой знакомый сразу как сквозь землю провалятся. Я-то его по делу не потянул и не выдал. И живет он до сих пор припеваючи. Семья, деньги, квартира, машина, дача и все блага. А меня тогда затаскали в милицию до нового. 1979 года и после, пока я марте не посадили уже конкретно…

Трогательно? Отчасти да, но почему-то, заметим мы знакомясь с жизнью Муханкина, все его случайные «друзья» регулярно куда-то пропадают, и вечно он оказывается страдальцем, крайним, отдувающимся за других. Поэтому не будем слишком доверчивы. Воровское житье-бытье стало для деклассированного парня с нестабильным внутренним миром куда привлекательнее, чем любая черная работа на волгодонских заводах и фабриках.

Перейдем, однако, к событиям начала марта, ознаменовавшим поворот в судьбе Муханкина.

Первое дело Муханкина может показаться малоинтересным эпизодом из жизни волгодонской шпаны, и вряд ли оно привлекло бы к себе сегодня чей-нибудь интерес, не будь оно первым кровавым эпизодом в цепи последующих событий. Хотя, впрочем, с точки зрения психолога и исследователя нравов, в подобных ординарных проявлениях бытового скотства наглядно обнаруживаются скрытые, замаскированные формы озверения, которые вполне могут сигнализировать о наступающем завершении формирования некрофильского характера.

Итак, 1 марта 1979 года, около половины одиннадцатого вечера, в буфете волгодонского ДК «Юность» весело проводила время тройка парней, не обремененных грузом чрезмерных интеллектуальных проблем. Один из них, 19-летний Александр Фролов, еще учился в ПТУ, другой. 23-летний Николай Левин, был рабочим Волгодонского лесоперевалочного комбината с 8-классным образованием, третий же. 17-летний Сергей Однойко, работал на Волгодонском опытно экспериментальном заводе. Попивая портвешок и лениво матерясь, троица, по-видимому, испытывала затаенное желание найти способ разрядиться. А когда жаждешь похождений, повод всегда найдется. Сергей Однойко обратил внимание на бородатого мужичка-одиночку, который не только спокойно купил бутылку «Русской», вместо того, чтобы «сообразить» на троих, но и позволил себе определённый форс — три плиточки шоколада. Бородач — некто П. — вёл себя заведомо неосторожно — вертел в руках деньги, тем самым провоцируя к себе интерес нищей и не слишком уважающей древнее право собственности шпаны.