Планета бессмертных - Гарднер Джеймс Алан - Страница 8

Я чуть было не заспорила с маленьким человечком, но потом меня осенило: дело не только в топоре; это глобальная проверка моей цивилизованности. Лига Наций не захочет рисковать, выпуская меня в космос, окажись я из тех, кто радуется, рубя других на куски. И если я действительно имею склонность к насилию, у Уклода будут серьезные неприятности, так как он взял на борт существо, одержимое мыслями об убийстве. Следовательно, крошечный оранжевый преступник хочет посмотреть, достаточно ли я нравственна, чтобы отказаться от топора. Если нет, он будет воспринимать меня как опасное неразумное существо, которому нечего делать среди других, более миролюбивых, и скажет: «Весло, я тут подумал и решил, что ты будешь счастливее, оставшись на Мелаквине».

НО Я НЕ БУДУ СЧАСТЛИВЕЕ

Я не хотела оставаться на Мелаквине.

Моя планета – самое прекрасное место во вселенной, однако меня здесь ждет безмерное одиночество. Здесь нет никого, кроме сонь с усталыми мозгами, и никто из них не согласится стать вам другом, как бы отчаянно вы ни молили об этом.

За всю свою жизнь я имела дело лишь с двумя неспящими представителями своего народа. Одной была моя мать, которая будила спящих мужчин и заставляла ложиться с ней, пока не забеременела; все это делалось в надежде, что дети помогут ей не впасть в сонное безразличие… но уловка не сработала. К тому времени, когда я стала подростком, мать уже находилась в Башне предков и не отзывалась ни на какие мольбы типа: «Мамочка, пожалуйста, послушай, пожалуйста, посмотри на меня!» Последний раз ее удалось расшевелить много лет назад, когда в нашем городке появились разведчики; однако даже это зрелище удерживало ее интерес на протяжении всего нескольких часов. Потом она снова впала в спячку.

Вторым бодрствующим человеком на Мелаквине была моя сестра, Еэль. На несколько лет старше меня, она родилась в результате первой отчаянной попытки матери не дать мертвому сну завладеть собой. Еэль была моим лучшим другом, учителем и второй матерью… пока не появились разведчики. С их приходом она превратилась в соперницу, добивалась только их внимания и игнорировала меня.

Странно, но иногда появление новых людей может сделать чувство одиночества более острым.

Однако теперь Еэль была мертва, убита злобным разведчиком! И ничто больше не удерживало меня на Мелаквине. Почему бы мне не отправиться вместе с Уклодом в далекие непрозрачные миры, которые, конечно, будут сражены моей хрустальной красотой? А моя подруга Фестина? Она, видимо, считает меня мертвой и очень огорчена этим. Разве мне не следует увидеться с ней и тем самым извлечь ее из пучины отчаяния?

И все же это было очень нелегко – оставить свой дом… и свой топор тоже. Пусть он всего лишь вещь, но – моя вещь, единственное, чем я владела. Я много раз держала топор в руках, когда в одиночку рубила деревья, надеясь, что кто-нибудь заметит, как хорошо я расчищаю поля и каким, следовательно, цивилизованным человеком являюсь. Теперь тест на цивилизованность состоял не в том, чтобы использовать топор, а в том, чтобы оставить его. Сколько в этом того, что люди называют «иронией»! А я терпеть не могу иронию.

С огромной неохотой я достала топор изо рта «Звездной кусаки» и положила на мостовую. На лезвие начали падать снежинки, но я не стряхивала их.

– Ну… – я старалась произносить слова громко и твердо, чтобы никто не посмел сказать, будто голос у меня дрожит, – я готова. И я по доброй воле оставляю топор здесь, хотя это мое единственное имущество… потому что я мирный человек и никогда не убивала никого, кроме тех, кто действительно заслужил это.

Уклод покачал головой.

– Ты пугаешь меня, детка. Право слово, пугаешь.

И он протянул руку, чтобы помочь мне взобраться в корабль.

ПОГЛАЖИВАНИЕ ЩЕКИ ИЗНУТРИ

Кожа у меня уже стала мокрой от снега, поэтому влажности рта заретты я не ощутила. Однако я видела какое-то скользкое мерцание под ногами… и решила, что идти следует с осторожностью, а то можно поскользнуться и упасть. (Падение мне не повредит, но Уклод может счесть меня неуклюжей.)

Я неподвижно стояла на рифленом полу рта «Звездной кусаки», глядя в распахнутый зев глотки. (Я не хочу сказать, что корабль зевал, как это делают люди, когда им скучно. С чего бы ему скучать? Думаю, это в высшей степени волнующее событие – когда в тебя через рот проникает прекрасная стеклянная женщина. Просто такова освященная веками, затасканная фигура человеческой речи – называть темные полости «зевом», а мне нет равных в воспроизведении чужеземных штампов.) Поскольку мы вошли в заретту на уровне земли, глотка уходила вверх, к центру шара.

Подниматься по скользкой поверхности наверняка будет очень сложно – все равно что по грязному берегу реки; однако в глотке было слишком темно, чтобы разглядеть, насколько крут «склон».

– И что теперь? – спросила я Уклода.

Повернувшись, я увидела, что маленький человечек стоит у внутренней стороны щеки и потирает ее. В основном рот вокруг нас имел розовый цвет, но именно это место было заметно краснее. Я вспомнила, как он массировал заретту, чтобы она открыла рот; по-видимому, связь с ней осуществлялась через поглаживание. Не слишком эффективно, поэтому я решила высказаться по этому поводу:

– У машины есть кнопки. Ты нажимаешь на кнопку, и сразу же что-то происходит. Вот как должна работать машина. Я не слишком высокого мнения о космическом корабле, который нужно тереть, чтобы привлечь его внимание.

– Ты не поняла, – ответил маленький человечек. – Эта ласковая девочка проверяет, что я и в самом деле ее папочка. Заретта бесценна, и никакая осторожность в отношении ее не лишняя. Клетки ее рта производят полный анализ ДНК моей руки, а заодно проверяют отпечатки пальцев и ладони – и все ради того, чтобы не впустить внутрь чужих.

– Очень глупо! Преступники могут просто отрезать тебе руку. Приложат ее к стене, начнут тереть…

– Эй! – прервал меня Уклод. – Что с тобой, мисси? Как может столь мерзкая идея прийти в столь хорошенькую головку?

– Я просто проявляю практичность. В отличие от твоей заретты, чьи меры предосторожности, мне кажется, только подталкивают бандитов отрезать…

– Замолчи! Немедленно. Ни слова больше.

Я замолчала. До чего же привередливый чужак! Спустя некоторое время он пробормотал:

– Ты ведь оставила топор снаружи, верно? И что ему на это отвечать?

ПУТЬ НАЗАД ОТРЕЗАН

Маленький человек покончил с поглаживанием щеки заретты.

– Она узнала меня, – он быстро спрятал руки за спину. – Можно идти.

Я перевела взгляд на уходящую вверх темную глотку.

– Наверно, не так-то легко будет карабкаться.

– Карабкаться? – переспросил он. – Нам не придется карабкаться.

– Тогда как…

Я не закончила, поскольку произошли два события, которые отвлекли меня. Во-первых, Уклод упал на живот и вытянулся во весь рост. Во-вторых, заретта сомкнула губы, запечатав вход и погрузив нас во мрак.

– Ложись, дорогуша, – услышала я голос Уклода.

– Зачем?

Внезапно «Звездная кусака» резко накренилась. Мелькнула мысль: «Ну да, это же большой шар, и он покатился по улице». И я грохнулась, успев выставить перед собой руки.

ВНИЗ

Видимо, удар от моего падения привел к выбросу слюны заретты. Ничего не видя, я тем не менее почувствовала, что ее рот наполнился слюной. Однако думать об этом было некогда, потому что, перекатившись, я оказалась у того места, откуда глотка теперь уходила не вверх, а вниз. Поскольку уцепиться было не за что, а подо мной ощущалась лишь влажная поверхность, я беспомощно заскользила головой вперед, ударяясь о стенки рта и отскакивая от них. В конце концов я провалилась в глотку и полетела… неизвестно куда.

Поток слюны, очень скользкой и маслянистой, нес меня на себе. Никакой возможности замедлить движение; молотя руками, я добивалась лишь того, что переворачивалась на бок – и на спину. И снова на бок. Однако в любом положении лучше было двигаться головой вперед, поэтому я старалась сохранять эту позицию.